— Два пути вам предлагаю, Федор Федорович. Первый — отправиться в Иркутск на ближайший год. К тому моменту новый губернатор войдет в силу, и сможет позаботиться о том, чтобы вам не чинили проблем ваши враги. Второй — отправиться в Иркутск на тот же год, но не просто так или с пьесою, которая, без сомнения, у тамошних замечательных людей будет иметь успех, а по делу. Князь Второв, большой умница и гуманист, прожил интересную жизнь. Его я планирую использовать в качестве примера для других купцов с большими капиталами. Вы же видели, какой благотворный эффект на Красноярск оказали новости о пожаловании Второва княжеским титулом?
— Видел, Ваше Императорское Высочество, — подтвердил драматург.
А лицо-то недовольное — чувствует творчески одаренный человек, что придется ему свое перо направить на формирование культа личности Второва.
— Ежели вам оно не претит, я бы хотел, чтобы вы написали пьесу о жизненном пути Александра Федоровича. Разрешается не до конца следовать реальной его биографии — я бы хотел получить от вас художественно ценное, интересное произведение, а не верноподданническое блеянье, навевающее на всех тоску. Истории о «Золушках» — это когда буквально из грязи в князи — у людей пользуются стабильным интересом, а посему, если пьеса получится хорошей, никто не упрекнет вас в работе на заказ.
Вру — все равно пальцем тыкать и губы кривить будут, это ж либералы, они нифига не меняются.
— Сложность задачи я отчасти понимаю, — заверил я. — Фрондеры будут клеймить вас в продаже пера за деньги, и, если откажетесь, я даю вам слово — моего к вам расположения не потеряете. Сейчас ступайте, Федор Федорович, да не спешите с решением — я либо получу через год вашу рукопись, либо не получу.
— Знаю я этих «фрондеров», — презрительно поморщился Федоров. — Клеймить да воздух сотрясать они могут, да только пользы от них никакой. А от Александра Федоровича, пусть и не знаком я с ним, польза великая. Не могу поклясться, Ваше Императорское Высочество — это же не землю пахать, а пьесу добротную сочинять, но все, что в моих силах, сделаю!
— В таком случае буду ждать от вас вестей, — улыбнулся я.
Внезапно в ресторан влетел казак из Конвоя. Решительным шагом добравшись до меня, он козырнул:
— Ваше Императорское Высочество, его Высокопревосходительство Леонид Констанинович умерли-с. Доктор говорили — от удара.
Опешив, я не нашел ничего лучше, нежели спросить:
— От удара чем?
— От сердечного удара, Ваше Императорское Высочество!
Тьфу ты, блин, неженка какая.
Глава 20
Три дня от пребывания в Красноярске я «отрезал» с тяжелым сердцем — полностью согласен с Антоном Павловичем Чеховым, который писал: «Я согласился бы жить в Красноярске. Не понимаю, почему здесь излюбленное место для ссылок». С живым классиком я разминулся на целый год — он уже поди в Петербург вернулся, наполнять копилку отечественной культуры. На ссыльных у меня свой взгляд есть — это как правило грамотные люди из не самых плохих семей. И Россию как правило любят, просто делают это неправильно, попав под влияние всяческих радикалов. В Петербурге, Варшаве и прочих столицах таких держать вредно — заражают окружающих. А вот вглубь страны отправить на поселение — это ж милое дело! Существует немалая вероятность, что ссыльный тупо от скуки начнет приносить пользу — учить детишек, заниматься наукой и прочим, что надежно переплавит его из классического архетипа «лишнего человека» в человека нормального.
Было бы полезным встретиться со ссыльными, поговорить о хорошем и подманить их морковкою полного прощения за принесенную стране пользу, но этого не поймет вообще никто — не исключаю, что не поймут даже сами ссыльные — так что обойдемся без этого, ограничившись регулярными «оговорками» в интервью о том, что покаявшийся толковый человек второго шанса заслуживает.
Урезанное время пребывания в городе не помешало мне ощутить легкий вкус витающей в воздухе анархии — новый губернатор до рабочего места доберется еще ох как не скоро, а потому главными объектами интереса стали вице-губернатор и городская дума, которых местные люди «с интересами» принялись усердно окучивать. Смотрел я на это с тоскою и лицемерным осуждением: тело Леонида Константиновича еще не остыло, а вы уже передел собственности да сфер влияния затеяли!
Мой авторитет в глазах местных взлетел до небес — радовались даже те, кто от губернатора «не потерпел», ибо такого поворота никто не ждал. В глазах местных Теляковский — как обычно, и смешно, и грустно — умер не от вызванного нервным напряжением инфаркта, а натурально от мук совести — чего-то я такого ему сказал, что жить дальше Леонид Константинович не смог. Епископ Тихон во время отпевания губернатора ловко оседлал общественное мнение, объявив, что душа Теляковского конечно же попадет в Рай — он же покаялся, и страшному в гневе, но отходчивому русскому народу это понравилось — смерть же в немалой степени грехи обнуляет, и многие вполне чистосердечно плакали.
Я, в свою очередь, делал примерно то же самое — толкнул на похоронах губернатора короткую речь о том, как много покойный сделал для города. Сделал объективно немало, как бы искупая перегибы в «подарках», и к концу списка даже сильно пострадавшие от Леонида Константиновича люди стыдливо отводили глаза. Стыдиться нечего — смерти губернатору никто не желал, а смерть длины списка прегрешений не укорачивает, просто о покойных у нас принято говорить только хорошее.
Вдова Теляковская жить в Сибири далее не хочет — выполнив необходимый минимум траурных мероприятий, она убыла в Петербург: к детям, родственникам и друзьям. Меня очень неуместно и цинично душила жаба — очень хотелось ополовинить унаследованное ею добро во славу городской казны, но рука не поднялась. Может и зря — она же прекрасно знала, сколько несут ее мужу, и принимала это как должное, но Леонид Константинович, царствие ему небесное и прости-господи, умер очень вовремя: на государевой службе, при чине с наградами и всеобщем уважении. Пес с ними, с Теляковскими.
С полицмейстером зато полезную беседу провел — усовестился, аж пятнадцать тысяч в городскую казну внес и ушел на пенсию, собравшись на остатки состояния построить на озере Шира — это километрах в трехстах от Красноярска — пансионат курортного толка. Воды там соленые, для кожи очень полезные, так что я обеими руками «за», и даже порекомендовал уважаемым местным господам при случае обязательно курорт посетить, поддержать отечественный туризм так сказать.
«Мои» князья все время пребывания в Красноярске привычно где-то пропадали, нарисовавшись у парохода за полчаса до отбытия из Красноярска. Украшенные мешками, отекшие лица, полопавшиеся сосуды на лихорадочно блестящих, мутных глазах и стойкий спиртовый аромат красноречивее слов рассказали о том, что князьям в Красноярске было весело. Не став мучить бедолаг расспросами, я дал им возможность забраться в каюты отсыпаться, и, привычно махая рукой усыпавшим берег людям — и никаких продаж билетов! — отправился быть полезным дальше.
Нашлись в шеренгах провожающих и участники Крестного хода — догнали, но больше им такого счастья не светит: дальнейший маршрут долгого сидения «в гостях» не предполагает: Александр же просил поторопиться, и это вполне подходит под проверку — насколько я прислушиваюсь к нему, насколько я смогу сохранить эффективность, если меня подогнать и так далее. Придется ускориться, чтобы папа и дальше делился со мною толикой самодержавной власти.
Староверы наряжены в модный атрибут — маски, на которых не поленились вышить кресты, лики Святых и прочую религиозную атрибутику. Так-то польза сомнительная — инфлюэнца эти благодатные края обошла стороной, но это же не последняя эпидемия в истории человечества.
Так же до отплытия было получено письмо от Маргариты. В написании этого явно принял участие Вилли, потому что между привычных разговоров на тему «узнаем друг друга поближе» появлялись специфические, прощупывающие меня, строчки. Нет, «давай вместе вжарим по Лондону» там не нашлось — все намного аккуратнее. Например, Маргарита призналась к нелюбви к масонам, что на нее очень непохоже, и в предыдущих письмах масонов не упоминали ни я, ни она. Или — «японцы — варвары, не боитесь ли вы, что они ударят в спину?». Пошла дипломатическая подготовка к моему приезду в Германию, и кайзер пытается нащупать контуры будущих переговоров — он давно понял, что с Александром ему договориться будет сложно, и теперь проверяет меня — царь может сколько угодно бодриться, но слухи о том, как пагубно на него повлияло крушение поезда, по миру гуляют не первый год, а значит договариваться со мной можно попробовать уже сейчас.
