– Это за четыре месяца немного прибрались, а до того тут такое творилось безобразие, что сразу не опишешь! – Воспитанный на любви к флотскому порядку адмирал Колчак чуть ли не сплюнул, настолько выразительным стало его чисто выбритое лицо.
– В Сибири тоже бардак был, как и на юге, но года хватило, чтоб элементарный порядок навести! – Арчегов пожал плечами, как бы закончив – «на все есть свое время».
– Да, революция умеет только разрушать, к созиданию она не способна, Константин Иванович…
– Извини, но не соглашусь с тобою! Разруха, конечно, отчаянная, и потребуется лет пять для того, чтобы жизнь стала прежней. А то и все десять лет, чтобы экономике, особенно промышленности, на нормальный уровень страну вывести. Революция смела все отжившее, и будет великой ошибкой пытаться реставрировать старые порядки! Их просто не будет – сам народ не воспримет. Так что сейчас простор для творчества, хотя контроль государства должен быть жестким, тут я всецело поддерживаю и Кривошеина, и Вологодского. Главное, не будет тотального обнищания народа в коллективизацию, хотя индустриализацию проводить нужно – война необходимость такого хорошо показала. Но постепенно, лет на двадцать, выработав пятилетние планы развития всей страны – я тебе говорил об их пользе.
– Хотелось бы увидеть…
Колчак вздохнул с таким желанием, что генерал по-доброму усмехнулся – адмирал подошел к пятидесятилетнему рубежу и был еще полон физических и духовных сил, самый расцвет любого военачальника и государственного деятеля, когда еще имеется хорошее здоровье, получен большой жизненный опыт и накоплены знания.
– Сам примешь в этом участие, я в твоих флотских заботах до сих пор ни ухом, ни рылом! Как и во многих других делах…
– Не прибедняйся, всем известно, в каком у нас тандеме главнокомандование осуществлялось. Ты мне только скажи одно – с каких это пор Россия свои территории запросто раздает?!
– Намекаешь на Прибалтику?
– Не только – есть странности с Венгрией – Хорти же дал обязательство отдать Закарпатскую Русь и Северную Буковину, где православного населения, русинов и малороссов, большинство. Да еще с Грецией мне непонятно – зачем им Трапезунд, что флот взял, в их руки отдавать?
– Ты же моряк, Александр Васильевич?
– Не смею отрицать… – осторожно произнес Колчак, поняв по интонации генерала, что опять угодил в ловушку.
– Значит, рыбу ловил или видел, как ловят! Китов гарпуном бьют, но вот как здоровущую акулу вытащить?
– У нас на крюк наживку делали – шмат испорченной солонины. Десяток матросов на трос, чтобы ее на палубу вытащить, вот и вся ловля.
– Вот так все наши соседи и друзья наживку заглотили, а мы ее подсекли! – засмеялся Арчегов, но тут же стал серьезным. – Они с нами союзный договор подписали, в котором уступаемые территории имеют особый автономный статус, и это при лояльном к нам отношении. В случае отказа в будущем от соглашения они обязаны все вернуть обратно, так же как вложенные в их страны деньги.
– Надо же, не знал…
– Так об этом не пишется открыто. Можно, конечно, гарпуном ударить, но зачем нам войной «Единую и Неделимую Россию» возрождать, если то же самое мирно можно сделать и при самом доброжелательном отношении населения. Такова природа человеческая, государства этим тоже грешат – проглотить, не подумав, что скрывается под наживкой. Только финны сообразили и решили остаться с Выборгом, чем по глупости вернуть себе в будущем прежний статус.
Арчегов замолчал, посмотрел на медленно текущие воды Невы, на покрытые осенним багрянцем деревья, начавшие скидывать листву, и, повернувшись к адмиралу, негромко заговорил:
– Я собственными глазами видел распад Советского Союза и то несчастье, что случилось с народами, которых с кровью разорвали. Здесь то же самое, но большевики, пусть кровью, пусть жестокостью, должны были объединить страну, но… Проиграли, стоило погнаться за миражом! Видишь ли, любая революционная армия, оторвавшаяся от взрастившей ее почвы, рано или поздно гибнет. Так произошло с французами, так было в той войне против поляков, где случилось «чудо на Висле», и Эрнесто Че Гевара, которого искренне уважаю, кубинский коменданте, напрасно поехал в Боливию. Да что далеко ходить – бросок Красной армии на запад перед твоими глазами происходил. Вот такие у нас пироги с котятами!
Генерал задумчиво посмотрел на большой белый крест ордена Святого Георгия III класса, оранжево-черная лента обвивала шею адмирала, подчеркивая свою значимость.
Колчак в свою бытность Верховным Правителем разрешил награждение этим высшим боевым орденом в войсках Восточного фронта, чем вызвал резкие протесты среди офицерства на юге, в армии Деникина – там праведно считали, что такое награждение за отличие в междоусобной брани недопустимо.
Решение по этому раздражающему вопросу принял император – колчаковцы полученные Георгиевские кресты сняли, и пример подал сам адмирал, получивший третью степень по решению кавалерственной думы.
Сам Арчегов носил на груди только четвертую степень, ибо воевал с иноземным супостатом под Иркутском – с чехами, – за взятие «Блестящего» получил свою награду, столь почетную в русской армии.
Стоящий перед ним адмирал снова носил на шее знакомый по фотографиям крест – за победную войну с румынами награды посыпались ливнем. Михаил Александрович рассчитался с офицерством и генералитетом, учитывая их прежние заслуги, выдав четыре десятка заветных наград, среди которых были два больших креста второй степени со звездами, дарованные им генералу Деникину и графу Келлеру.
Но это никого не удивило – оба генерала имели меньшую степень в войне с германцами, а их части – «железные» стрелки и 3-й кавкорпус – покрыли себя неувядаемой славой.
Теперь число кавалеров этой высшей награды снова стало прежним, ибо генерал Иванов скончался от тифа, а генерала Рузского расстреляли большевики. Так что к великому князю Николаю Николаевичу и фельдмаршалу Юденичу добавились два новых кавалера, получивших одновременно с крестами и вожделенные скрещенные жезлы на погоны.
– Штыками народ покорить можно, но вот любить вряд ли заставишь, только бояться. А так все получилось как нельзя лучше – мы им территорию с русскими людьми, они нам лояльность. А за годы империя окрепнет, будет способна защитить всех – это вызовет тягу к ее культуре и языку у всех. Так что через полвека мы будем иметь в этих странах народы, переплетенные с нами родственными узами, культурными и экономическими связями. Появится огромный Русский Мир, от Тихого океана до берегов Адриатики и Северного моря. Да-да, не удивляйся – Дания и сейчас к нашему монарху неровно дышит, и будущий кайзер ему письма шлет. Германии деваться некуда – все ее надежды связаны с нами, без тесного союза справиться с победителями в одиночку она никогда не сможет.
Арчегов с улыбкой посмотрел на задумчивого друга и, положив ему руку на плечо, проникновенно произнес:
– Вот так, Александр Васильевич, англо-американскому миру, основанному на деньгах и идеологии «демократии», мы все должны противопоставить свой с совсем иными, чисто человеческими ценностями, где духовность, а не безрассудное потребление и свобода индивидуума, должна стать главным приоритетом. А такое может быть только у нас…
– Спаси и помилуй…
Стоять на посту в темном коридоре, освещенном лишь одной тусклой лампочкой, да еще за полночь, было жутковато. Бывший капрал чешских легий не боялся ночи, дело было в другом – непрерывный скулеж и тихий вой доносился из-за плотно закрытой двери почти непрерывно, бередя душу отравой сгустившегося ужаса и изматывая нервы.
Там, внутри комнаты, умирал привезенный из Москвы вождь мирового пролетариата, смерть к нему все не приходила, а он страшился ее принять достойно, постоянно скуля, думая, что тем отстрочит ее появление и выиграет дополнительные часы для жизни.
«Росчерком пера умертвил сотни тысяч душ, а свою дьяволу давно запродал, вот и боится предстать перед судом небесным», – мысленно скривился Колер, расслышав очередной тягучий всхлип, полный безысходной муки и липкого животного страха. И в который раз проклял свою судьбу, заставившую ради спасения семьи сделать нелегкий выбор.
Иржи с женой и грудной дочерью пришлось бежать из Тешина, бросив дом и хозяйство, но зато спасая собственные жизни. Массовый террор, обрушившийся на поляков в ответ на убийство Дзержинского, не столько запугал, сколько озлобил, ожесточив сердца.
Выстрелы загремели повсеместно, и с особой яростью ляхи принялись убивать чехов, небезосновательно полагая, что те виновны в массовой гибели соотечественников намного больше русских большевиков.
Колеру пришлось принимать участие в ряде карательных операций, что окончательно отвратило капрала от служения советской власти, но укрепило его авторитет у чекистов настолько, что его перевели в Прагу, куда переехал Совет Народных Комиссаров из Москвы и где было торжественно объявлено о создании Чешской советской республики.
