* * *
Карло Гальдони неожиданно для самого себя оказался старшим в городе военачальником. Пополнение состояло из мелких и неподчиняющихся друг другу отрядов, а генуэзец имел репутацию опытного человека, и уже занимал должность главного по снабжению. Собрались, обсудили, и выбрали единогласно. А что бы не выбрать, если единственный конкурент, барон Артур фон Вилкус, скончался вчера вечером от смешной раны? Даже не в бою получил — барон поскользнулся в луже крови, и сел прямо на перевёрнутую борону. Вот зачем эти дикари притащили борону в город?
Собеседник сеньора Гальдони, которому и был задан вопрос, лишь пожал плечами в ответ. Какое дело ему, законному наследнику Московского престола князю Василию Юрьевичу до какой-то бороны? Его другое интересует:
— Ты, боярин Карла, так своим хозяевам и объясни — дескать, я признаю за ними права на Псков и Новгород, но взамен прошу военную силу, дабы вышвырнуть щенка из Кремля.
Гальдони немало пожил на Руси, исполняя волю покойного ныне татарского хана, и хорошо понимал русский язык. Говорил чуть хуже, но и перетолмачивать не требовалось. Зачем лишние уши в деликатном деле?
— Я передам твои пожелания, княже, но уже сейчас могу сказать, что Ганзейский Союз воюет серебром и золотом, то есть наёмными войсками, и вряд ли решится пойти войной на Москву без гарантий солидных прибылей. Что толку в признании прав на Псков и Новгород, если это только слова, которые невозможно пощупать, пересчитать, и положить в калиту? Тем более, он уже ганзейский без всякого признания, нравится это кому или нет.
Василий Юрьевич покосился на дверь, как бы подтверждая данное ему прозвище, и снизил голос до шёпота:
— И земли Великого Княжества Литовского в придачу.
— А их-то каким образом? — удивился Гальдони. — Нам бы Смоленск взять да удержать, а до остального дела нет. Разве что Жемайтию?
— Жмудинов? Забирайте! — с видимой радостью согласился князь. — Как щенка с московского престола прогоним, сразу их вам и отпишу.
— Так наследником Витовта является Иоанн?
— И что? — дёрнул щекой Василий Юрьевич. — Я старший родственник, по лествичному праву мне всё и отходит, в том числе и Литва.
Карло Гальдони кивнул, про себя подивившись весьма вольному толкованию законов. Нет, даже не толкованию, а твёрдой уверенности, что так оно и есть на самом деле, и другие мнения попросту не существуют. Интересно, чем ещё этот московит готов пожертвовать, чтобы взгромоздиться на нагретый задницами предков варварский трон? Не попросить ли любопытства ради передвинуть границу на пару дневных переходов восточнее? Передвинуть, и объявить о создании там собственной баронии или даже графства. Звучит же — граф Карлос де Можай! Ага, так звучит, что даже самому смешно стало.
Князь Василий Косой неправильно понял заигравшее в глазах сеньора Гальдони веселье, и заговорил быстро и торопливо:
— Не сомневайся, боярин Карла, мне будет чем заплатить наёмному войску. Потом заплатить, после взятия Москвы, но обязательно будет. Слыхал про меховую… эту, как её там… Слово ещё такое иноземное.
— Монополия?
— Ага, она самая. Меховую рухлядь кроме как от казны продавать воспрещается, и ты представить себе не можешь, сколько её сейчас на Москве скопилось. Одними только соболями можно выстлать дорогу от Кремля и до самого Рима. А беловодские товары не хочешь? Поди знаешь про них?
Сеньор Гальдони кивнул. Он не только знал про диковинки из сказочного Беловодья, но даже держал некоторые из них в руках. Купить не смог по причине заоблачной стоимости, но пощупал вдоволь. Бутыль из зелёного мягкого стекла с закручивающейся пробкой — сто талеров за штуку, а из прозрачного вообще за пятьсот. Венецианские стеклодувы локти кусают от зависти, но даже что-то похожее не могут изготовить. То ли руки у мастеров с острова Мурано не из того места растут, то ли сама земля на острове проклята… Как ни стараются, а не получается. И с зеркалами то же самое, если не хуже.
Но и кроме стекла из сказочного Беловодья много чего диковинного приходит. Тут и вечные огнива, фонари с холодным огнём, железо, в сравнении с которым знаменитая толедская сталь кажется мягкой и податливой глиной. Да вот только не хотят продавать всё это проклятые московиты по честным ценам, а требуют за свой товар много выше его веса в золоте. Намного выше! Но серебром, так как по слухам в Москве нынче воротят нос от золота — вроде как металл бесполезный, годный разве что на обшивку днища речных торговых посудин. Лодий, если память не изменяет.
Так что к словам Василия Косого стоит прислушаться. Помочь вернуть ему трон предков, и… Да никуда эти самые беловодцы не денутся и станут торговать через нового Великого Князя. Ведь по тем же слухам Беловодье расположено в центре московских земель и выхода на иные страны не имеет. Вот что им тогда останется делать? Будут торговать, а цены снизят!
— Я донесу до совета ганзейских городов твою просьбу, князь Василий. Но сам понимаешь, прежде чем начинать новую войну, нужно закончить победой эту.
— Разумеется, боярин Карла! И я нисколько не сомневаюсь в победе — Ганза собрала под свои знамёна лучших воев, оставив Святому Престолу и крестовому походу сущих неумёх, чьи мечи никогда не обнажались за звонкое серебро. Победа не за горами, но мы с тобой можем её приблизить.
— Как?
— Что значит как, боярин Карла? Под твоей рукой сейчас несколько тысяч справных воев, так возглавь их, и возьми этот проклятый Смоленск сам.
— Но обоз со съестными припасами…
— Тем более, боярин! Подумай, с этим обозом ты будешь вообще самым главным, и графья из крестоносного воинства тебе в ножки поклонятся, а всяческие баронишки вообще в задницу целовать станут. Сам графом сделаешь, зуб даю и век воли не видать!
— Чем зуб? — не понял Гальдони.
— Иоанна Крестителя, — князь Василий откуда-то достал и положил перед собой на стол богато украшенный ковчежец. — Правый верхний коренной! Нижние зубы похищены сарацинами после взятия Ерусалима. Бери, боярин, от сердца сию драгоценную реликвию отрываю.
— Э-э-э…
— Не надо экать, боярин Карла! Завтра же выводи войско с обозом, и частица мощей Иоанна Крестителя дарует вам победу.
— Завтра не успеем, — с сомнением произнёс Карло Гальдони, которому очень понравилась высказанная князем Василием Косым мысль. — А вот послезавтра к обеду…
— С утра надобно, иначе выйти не успеют, как сразу на ночёвку вставать.
— Ну-у-у…
— Дело тебе говорю, боярин Карла. Тем более не сегодня-завтра… — тут князь многозначительно замолчал.
— Что? — заинтересовался Гальдони.
— Да слухи ходят, что щенок посошную рать собрал, да с дрекольем и вилами сюда отправил.
— Зачем?
— Так он же не знает, что Новгород уже под Ганзой, а для выражения недовольства и этого достаточно. Им же не воевать — подошли бы, полаялись под стенами, да и вернулись.
— Всё равно не понял, зачем же тогда ходить?
— Новгородцы не признали Московского патриарха, и оставить это без ответа, значит умались свою честь. А так вроде как пригрозил, пошёл войной, но не получилось. Пустяки, дело житейское, как говорил один философ прошлого, и умаления чести в том нет.
— Странный вы народ, московиты.
— Уж какие есть, боярин, — усмехнулся Василий Косой. — Так что, будешь выводить войско против сиволапых смердов?
— Тебе в том какая прибыль, княже?
— Как это какая? Чем больше ты побьёшь их завтра, тем больнее будет московскому щенку. Чего их жалеть, смердов-то? Вот будут мои, тогда и пожалею.
— То есть, именно завтра?
— Так и есть, боярин Карла. Слухи, они ведь разные бывают, но этим не только можно, но и нужно верить.
Сеньор Гальдони молча кивнул и задумался. Вообще-то бы неплохо заявиться к Смоленску не только с обозом и немалым числом отъявленных головорезов, но и со славой победителя. И пусть это победа над смешной и безоружной посошной ратью, но уже через неделю сами участники избиения будут рассказывать невероятные истории о неисчислимых полчищах закованных в железо врагов, с которыми им пришлось сражаться. Никто и не вспомнит про тех сервов с вилланами.
