Ошеломленные патрульные не стали задаваться вопросами, откуда я взялся, а прореагировали как и подобает здравомыслящему человеку в такой ситуации — немедленно рванули со своих постов в сторону городских одноэтажных улочек. Ну и я, разумеется, побежал вместе с ними. Вскоре мои угрозы подтвердились, и за спиной, один за другим, вспухли огромные султаны взрывов, отчего я бросился на землю, укрываясь от осколков. Но продолжать лежать на одном месте мне было никак нельзя, потому пришлось, ловя моменты, передвигаться короткими перебежками, постепенно удаляясь от станции. Вокруг все громыхало. На железнодорожных путях одна за другой рвались цистерны, детонировали вагоны с боеприпасами, от которых во все стороны разлетались снаряды взрывавшиеся в городской застройке. Похоже, часть города прилегающая к станции, перестала существовать. Жаль, конечно местных жителей, но на фронте сейчас гибнут сотни тысяч советских солдат и командиров, защищая Родину, а эта диверсия должна им хорошо помочь. Когда я ползал под вагонами, то насчитал восемь составов с топливом, боеприпасами и продовольствием, но станция вытянута и за пределами моего обзора должны быть ещё составы, которые тоже могли попасть под раздачу. И что ещё более важно, движение через станцию будет остановлено как минимум на неделю.
Выбежав из проулка на улицу, ведущую к окраинам города, я пробежал всего пятьдесят метров, как услышал моторы приближающихся мотоциклов. Курва! Быстро они среагировали! Уходить во дворы — не вариант, потому что во многих домах здесь, недалеко от станции были расквартированы немцы, которых грохот взрывыов поднял с постели. Поэтому, единственное, что я мог сделать, это максимально ускориться. Но это не помогло. Из-за поворота навстречу мне выехало два мотоцикла с ярко горящими фарами, с которых тут же соскочило шестеро немцев и навели на меня оружие.
— Стоять! — резко скомандовал молодой лейтенант вермахта, подкрепив приказ наведенным на меня пистолетом.
— Бежать надо!!! Сейчас все взорвется!!! Фельдфебеля убило!!! — с истерическими нотками в голосе стал я причитать, остановившись перед офицером.
— Молчать! Документы, — хладнокровно потребовал немец, протянув руку.
Я, послушно заткнувшись, состроил страдальческо-дебильное выражение лица и стал суетливо рыться у себя по карманам в поисках солдатской книжки, потом всё-таки её «неожиданно нашел», но не удержал в трясущихся руках и «совершенно случайно» уронил на землю. Взгляд офицера рефлексивно опустился вниз, чем я и воспользовался: с помощью простого приёма завладел пистолетом, тюкнул его рукояткой по лбу, чтобы «поплыл», но остался стоять на ногах. Далее, используя лейтенанта как прикрытие, произвел пять прицельных выстрелов. У немецких солдат на уровне рефлексов вбита неспособность причинить какой-либо вред своему офицеру, но последний оставшийся на ногах фриц, увидев, как быстро умирают его камрады, все-таки смог преодолеть это табу, выпустив очередь из автомата в моём направлении. Попал. В офицера. А я успел сложиться и выстрелить в падении.
Покончив с немцами, я закинул труп офицера в коляску и завел мотоцикл. Прокрутив в голове карту города и резервные задачи, которые я ставил перед собой на этот выход, решил, что теперь, когда у меня есть мотоцикл, я успею ещё кое-что, так как, даже если в близлежащих домах были немцы и они видели, что произошло, то несколько минут у меня есть наверняка. По этим соображениям я не поехал к окраине города, а свернул на перпендикулярную улицу и через минуту движения подъехал к нужному дому. Забежав во двор, я обнаружил, что дверь избы распахнута настежь и, пройдя внутрь убедился, что внутри пусто. Печально, однако, для успокоения совести я, не выходя на улицу, перемахнул через забор к соседям и пару раз стукнул ногой по двери с криком:
— Открывать!
Через полминуты дверь распахнулась, открыв моему взгляду сорокалетнюю испуганную женщину.
— Отвечать! Быстро! — с немецким акцентом гавкнул я ей в лицо, — Где есть Котовы?
— Так господин офицер, — испуганно затараторила она, — Галя же у вас работала, а потом Марию забрали, она уж два дня как на площади висит, вы же сами знаете!.. — после этих слов женщина запнулась, изучающе глянула на меня, потом посмотрела в сторону станции, где всё также продолжались взрывы и произнесла уже нормальным тоном, — а нормально, по-русски спросить можете?
— Могу, — согласился я, изменив произношение, — Что с детьми Галины?
— Вы их должны забрать, — твердо сказала женщина и, бесцеремонно схватив меня за руку, потащила на улицу, — их ищут, а Света очень боится, может выдать или выгнать.
Мы бегом пробежали два дома и она подошла к калитке:
— Здесь…
— Быстро выводите их, никаких сборов и прощаний, времени нет совсем, я подгоню мотоцикл. Бегом!
Женщина, ойкнув, забежала во двор и стала стучать в дверь, а я вернулся к мотоциклу, подъехал к калитке и переложил труп офицера из коляски поперек седла. Погорячился я с ним, вообще не надо было брать. Хотел создать красивую, вызывающую доверие картинку — мол солдат везет офицера на мотоцикле. И здесь бросить нельзя, потому как тогда всем жильцам этой улицы трындец будет.
Тем временем две женщины, вывели детей на улицу и, увидев лежащий у меня на мотоцикле труп, окончательно успокоились, поверив, что я партизан. Закинув без разговоров девочку лет двенадцати и мальчика лет восьми в коляску, я дал по газам и уже через несколько минут беспрепятственно выехал из города. Повезло.
Доехав до опушки леса, я остановился и выбросил труп в кусты, предварительно опустошив его карманы. Пока я этим занимался, девочка меня спросила:
— Дяденька, а Вы правда партизан?
— Да, правда, и скоро отвезу вас к маме, но не сразу.
Из города я выехал с южной стороны, в то время как наш отряд располагался к северо-востоку от Осиповичей, и, чтобы доехать туда, нужно было пересечь железнодорожную магистраль и шоссе, со всеми постами и патрулями, что сейчас было крайне опасно. Поэтому я принял решение уйти на юг, там затаиться в лесах на какое-то время, пока идут активные поисковые мероприятия, а уж потом, когда немцы немного успокоятся, можно будет вернуться в отряд. Двигаясь по проселочным дорогам, я через полчаса достиг Старого Варшавского шоссе, которое смог пересечь без приключений, и продолжил свой путь на юг.
Преодолев по лесным колеям ешё около десяти километров, я уже начал подумывать о том, что стоило бы подыскать подходящее место для стоянки, и тут моё чувство опасности буквально взревело сиреной. Я крутанул руль вправо, съехал с дороги в кусты, одним движением с криком: «Ложись» вышвырнул детей из коляски и хотел уже сам броситься на землю, но… не успел. Сзади раздалась хлесткая автоматная очередь и мой разум поглотила мгла.
Глава 5
Придя в себя, я почувствовал, что лежу на животе, нестерпимо болит спина, а подо мной, скорее всего ватный матрас. Припомнив произошедшие со мной события, я слегка приоткрыл один глаз и осмотрелся. То, что я смог рассмотреть из этого положения не поворачивая головы, настраивало на оптимистический лад — похоже, я лежал в землянке, а это с высокой долей вероятности могло означать, что я в партизанском отряде. Так как меня мучила невыносимая жажда а в помещении больше никого не было, то я постарался позвать хоть кого-то и крикнул: «Эй», но вместо крика из груди вырвался хрип, в спине отдалось резкой болью, и я снова потерял сознание.
Когда я снова вернулся в сознание, то поле зрения увидел ноги, одетые в советские форменные шаровары. На этот раз я смог вымолвить: «Пить!» и не отключиться. Практически моментально мою голову чуть приподняли, а к моему рту поднесли кружку, из которой торчала соломинка. Сделав несколько глотков, я вновь вырубился. С этого момента я стал приходить в себя чаще и время моего пребывания в сознании неуклонно увеличивалось. Примерно где-то через неделю я уже не вырубался чуть что, а бодрствовал по часу и более. Практически всё время со мной находилась сиделка — женщина средних лет, которая давала мне пить, есть и помогала отправлять естественные потребности. Лежа на животе это очень сложно. Иногда ко мне заходила молодая девушка — это именно она была в военной форме во время моего второго пробуждения. В одно из таких посещений она, сев рядом, сказала:
