А Макурин все равно покупал ей с удовольствием. И по рангу — серебро в XIX веке — это сугубо для служанок и для бедных простолюдинок. И по желанию жены. Пусть только попробует, сразу заткнет рот. А сами перстни очень даже подойдет длинным и довольно красивым пальцам Алены.
Ну а серьги он отложит до бала. Вот будет сюрприз, особенно для Насти, ха-ха! Пусть-ка попробует отказаться от дорогого, хоть и немного вычурного подарка в присутствии императорской семьи и представителей высшего света. Не слабо не взять? Ой, как слабо!
Настя бросила на него быстрый, но пронзительный взгляд. Вот ведь женщина! Ревнивая красавица, дама придворного круга, которая, казалась бы, ничего не видит. Ага, не видит! Спалишься тут ненароком на предварительном допросе домашней жандармерии. Постарался привнести на лицо невозмутимое выражение, подарил жене золотые пластины к ожерелье. Сам их прикрепил, как бы ненароком прижался мужскими пальцами к шее Насти. Буравящий взгляд постепенно исчез, растворился в неге женского удовлетворения. Тот-то же, милая!
Небрежно всучил серебряные перстни Алена:
— Дарю, радуйся, красавица!
Та вспыхнула от неожиданности, потом от радости. Барин подарил такие украшения! Это ведь с его точки зрения, никчемные безделушки. И даже Настя барственно равнодушно просмотрит глазами. Ей по положению никак нельзя. Скандал будет неимоверный и для нее, и для него. А для служанки красота неимоверная и такая же дорогая. Ишь, как смотрит, перебирая, даже злого барина позабыла, ха!
— Федор, проехали, на придворный бал опоздаем!
А кучеру только намекни. Какой же русский не любит быстрой езды! Очень даже любит, просто обожает. Федор присвистнул на лошадей, те с места рванули. Ау, Зимний дворец, мы приближаемся блистать.
В парадному подъезду, однако, пришли степенно. Лошади, придерживаемые кучером, прошли медленно. Как-никак его высокопревосходительство министр и действительный тайный советник с супругою прибыли. Святой, Господи нас спаси и сохрани!
Сошел первым с коляски, гордый и надменный. Подождал немного, дожидаясь любимую женушку. Та, впрочем, долго его не мучила. Легко спрыгнула на мостовую, не забыв прикрепится к локтю.
Знатная пара. Он — статный и крепкий, достигший высших чинов и классов, украшенный почетными наградами — портрет с царствующего императора Николая I с редкими крупными бриллиантами, подаренными монархом с милостивым рескриптом. И с орденами только первой степени — Анны, Белого Орла, Владимира, нестепенного ордена святого князя Александра Невского, даваемого чиновникам только первых классов. И еще каких наград, которые присутствующих на бале просто не успевали увидеть. Много же и все сверкающие на свечах.
И его жена, недавно отошедшая от бремени, но уже опять красивая и блистательная, сверкающая, но уже в драгоценностях. Золото, бриллианты, редкие, крупные, а, значит, очень дорогие, оттеняющие красоту самой красотки.
Так они и вошли в зал, где был сегодня бал. Давно прошло время, когда Александр Георгиевич скромно мог затеряться в толпе таких же чиновников и военных, ждущих радость в очередь потанцевать. Нет, теперь даже не стоило наставать такой милости. Это остальные придворные жаждали этой радости, а он с супругой должны быть около императорской четы с взрослыми детьми. А придворные, поклонившись императору с женой, обязаны также поздороваться с высоким чиновником и святым. А как же, сперва порадоваться с земным правителем, а потом представителем небесного!
Хотя, бал еще начался и даже супруга императора Александра Федоровна с дочерью Татьяной еще не подошли, задержавшись по своим женским потребностям. Николай же стоял и явственно обрадовался, увидев святого с его женой.
— Андрей Георгиевич, сколько зим, сколько лет! — громогласно провозгласил он святому, — доброго ли здоровья?
Макурин так громко говорить не было нужды. Хотя и он тоже не шептал.
— Господь спас, государь, и себя, и народ, — учтиво ответил он, — как и мою жену Настюшку.
— Да, — с удовольствием обозрел император ее стати, — такая же прелестница! И драгоценностей много, только, — помедлил он немного, — что же сережек-то нет по своему положению?
Николай первый обратил внимание Макурина и женщина несколько смутилась под пристальным вниманием мужчин. Сережки были действительно небольшие, скромные, пусть и золотые с бриллиантами, но ведь не по ее чину. Как никак жена высокого чиновника первого класса!
— Да я… — замялась Настя, не желая подставлять мужа. Все же есть — деньги, женская красота, по-настоящему заботливый муж. А вот серьги не купили…
— Ваше величество! — вежливо прервал он ее, взяв по-дружески жену за руку, — мы как раз не смогли оценить серьги — купил намедни вот, мне кажется нормальные, а Настя не хочет, говорит, что вычурные. В итоге решили идти на ваш августейший суд. Как на ваш взгляд?
Александр Георгиевич скромно улыбнулся ей и взял сверток, находящийся до сих пор прижатый рукою к его телу. Раньше она не очень-то и смотрела. Надо будет, сам обратит внимание, а не обращает, так и не надо.
А он развернул сверток и Настя мысленно ахнула. Это же те серьги, которые они смотрели. Они тогда ей не понравились и она их отвергла, хотя и видела — мужу пришлись по душе. И серьги сами по себе, и она в них. Но ведь весьма тяжелые!
Ах, он, какой хитренький, не захотел ругаться с ней сам, решил подойти к императору? Или это из-за кормилицы? Вот ведь какой!
Настя испытующе посмотрела на мужа. Он ответил ей так трогательно-беззащитно, что она сразу поняла — точно мстит. Вот ведь гад такой, а что делать? Не ссорится же при августейшим монархе? Андрей выкрутится, он святой человек. А вот ее могут и отодвинуть от императорской семьи, беспутные и злые никогда не нравятся. Тем более, подарок-то дорогой и красивый, у ее императорского высочества тоже есть немного другое, но тоже много золота и бриллиантов. Нет, император не поймет, мужчины они такие иногда глупые, иногда бестолковые, но никогда не понимающие женщин, даже любимых жен.
Макурин меж тем показал серьги императору и всем придворным на балу.
— У-у! — прокатился гул по помещению. Благородное старинное золото и сверкающие бриллианты так красиво оттеняли ее ожерелья, а вместе белую точеную шейку, что Настя видела по реакции не только мужчин, но и женщин, что они восхищены этой драгоценной безделушкой. Но ведь тяжело же! Или так и надо быть?
Император несколько удивился, посмотрев на Настю:
— Право же, я не знаю, моя дорогая. Эти драгоценности так прекрасны, что подходят к лицу императрицы. Она, кстати, нечто подобное носит. Или, ты из-за этого не хочешь их носить? Мне надо посмотреть, как это будет?
Николай уже с некоторым неудовольствием посмотрел на молодую женщину. Влазить в женскую ссору он очень не любил и из-за этого, как правило, попадало обоим сторонам вне зависимости от справедливости.
— Что вы, ваше величество, вовсе нет, — поспешила Настя отбиться от императорского суда, такого жестокого, как и в этом случае, несправедливого, — я видела их у Александры Федоровны, с вашего позволения, мы будем хорошо смотреться.
— Угу, — удовлетворенно сказал Николай, — и что же?
— Просто они очень тяжелые, — потупилась Настя.
Император Николай хитро улыбнулся:
— Милая моя, разве ты еще не поняла, что красота — вещь тяжелая и нередко неудобная? С этим ничего не сделаешь, терпи!
Окружающие придворные, видя, что монарх улыбается, угодливо захихикали. Никто ее не понимает. А муж?
Она прижалась к его руке и вдруг почувствовала, что он ее ответно пожимает. Ах он, гад такой… милый!
Уже самостоятельно и твердо взяла серьги, прицепила к ушам. Ой, как же тяжело! — посмотрела в зеркало, — но как она, действительно, красива в них. Потанцевать, что ли? — многообещающе пообещала императору, и тот не удержался, отдал приказание:
— Начинаем танцевать. Первая пара — я с Настенькой Макуриной, вторая пара — моя жена Александра Федоровна с преподобным Андреем Макуриным. Дальше… — распорядился он общей очередью, после чего музыка заиграла громче, а пары закружились по залу. Оставшиеся пока не у дел столпились по углам и вдоль стен. Видать не по чинам пока и не положению!
