Будильник не прозвенел — так ответила на мой «запрос» память. Я подслеповато огляделся. Взглянул на стены, на потолок, на тёмный силуэт шкафа. Посмотрел за окно (не прикрытое ни шторой, ни тюлем) на полыхавшее яркими цветами рассвета утреннее небо. Мне не понадобились очки, чтобы понять: я проснулся не в своей рудогорской квартире. Снова отправил в память «запрос»: будто через поисковую программу запросил доступ в интернете к нужной мне информации. Память сработала не хуже гугловского поисковика. Она рассеяла туман моего неведения. «Магия, блин…» — промелькнула мысль.
Я всё же пошевелился: приподнял руку, прижал холодную ладонь к коже на лбу — головная боль не исчезла. Уже не гадал, почему окно находилось «не на своём месте». И даже присутствие в воздухе комнаты табачного дыма — больше не удивляло. Потому что узнал и окно без штор, и силуэт шкафа, и тёмное пятно-кресло. Я вспомнил, как позвонил вчера маме: предупредил её, что заночую в квартире Алины Волковой. Вспомнил, что маму моё сообщение не порадовало: она уже по глоссу поняла, что я на момент звонка был… мягко говоря, нетрезв. «Сколько я вчера выпил?» — промелькнула мысль. Из памяти пришёл ответ: «Бутылку 'Столичной».
Нахмурил брови. Потому что чувствовал: последствия от распития пол-литра водки не соответствовали ожидаемым. Знал: ещё в студенческие годы такая доза не влияла (существенным образом) ни на память, ни на «координацию движений». Всегда считал её той «чертой», за которую не стоило «заступать». Приучил себя «не увлекаться» во время праздничных и дружеских посиделок, где на столе появлялось спиртное. И сейчас точно помнил: ограничился вчера «допустимым» количеством водки и точно не смешивал «Столичную» с вином. Но вот организм подсказал, что либо «бутылка была не одна», либо пока был совсем «не тот» я.
Ответ всплыл в голове, словно по волшебству. Я сообразил, что до сегодняшнего дня моё шестнадцатилетнее тело перерабатывало «градусы» лишь после выпитого кефира, да после «новогоднего» бокала шампанского. Даже в свой день рождения я «потреблял» лишь виноградный сок и лимонад. К «тренировкам» я в прошлой жизни приступил уже по возвращении в Первомайск: весной в десятом классе пил с приятелями на улице разливное пиво из бочки, а на выпускном попробовал и ту самую «Столичную». А уж когда перебрался в студенческое общежитие… «тренировки» стали интенсивными и регулярными.
— Идиот, — пробормотал я.
Потёр глаза, зевнул. Покачал головой, спровоцировав уколы боли в голове (и не менее болезненный плеск жидкости в мочевом пузыре). «Не снял перед сном часы», — промелькнула мысль. Сунул руку по одеяло и мысленно добавил: «Но уснул без трусов. Интересно». Посмотрел на циферблат наручных часов — положение стрелок не рассмотрел, хотя поднёс часы к самому носу. Но сообразил, что будильник не прозвенит: не только потому что я его не завёл, но и потому что он остался в маминой квартире. Приподнялся на локте, но с дивана не встал: услышал… сопение.
Повернул голову и озадаченно хмыкнул: рассмотрел рядом с собой на диване (у самой стены) скрючившуюся в позе зародыша человеческую фигуру. Женскую фигуру — без сомнения. Чтобы понять это мне не понадобились ни очки, ни много света. Узнал свою одноклассницу: Алину Волкову. Для этого мне хватило и того освещения, которое давал уже раскрасивший небо за окном рассвет. Я увидел, что десятиклассница спала без одеяла (его намотал на себя я) и без одежды. Заметил крупную родинку у неё на спине (чуть выше поясницы, рядом с позвоночником). Резко сел — нарушил тишину скрипом диванных пружин.
Потёр глаза. Но не навёл в них «резкость» и не прояснил память. Да и девчонка не исчезла.
«Что вчера было?» — подумал я.
И тут же «вспомнил» ответ: «Было».
Глава 18
Жалобы мочевого пузыря временно отошли для меня на второй план. Да и стали они теперь не столь настойчивыми: словно даже мочевой пузырь слегка ошалел от моих воспоминаний и решил, что поход в уборную подождёт. Я поспешно накрыл Волкову одеялом — Алина тут же закуталась в него по самые уши. Почесал свой лоб. На способность здраво мыслить это действие не повлияло и не приглушило головную боль. Момент за моментом я прокрутил в голове предшествовавшие «финалу» события вчерашнего вечера — убедился, что никакого насилия не было, и что Волкова перед постельной сценой совсем не походила на «дрова». Мысленно воспроизвёл «весь процесс». Хмыкнул. Отметил, что не ударил в грязь лицом: проявил юношеский задор и воспользовался «богатым» опытом зрелого мужчины. «Да я — половой гигант! — промелькнула мысль. — Только правильно пить не научился. А точнее: разучился».
Я слегка успокоился, покачал головой. Снова посмотрел на циферблат наручных часов, но не рассмотрел положение стрелок. Удивился, почему не снял часы перед сном: ремешок за ночь натёр кожу на запястье. «По утрам, надев трусы, не забудьте про часы», — мысленно проговорил я строки из стихотворения Андрея Вознесенского. Взглядом отыскал журнальный столик, где оставил вечером очки… и трусы. Поленился идти за своими вещами: решил, что пока в качестве одежды обойдусь только часами. Прилёг. Несколько секунд рассматривал в полумраке Алинин затылок. Усмехнулся и решительно прогнал мелькнувшие перед мысленным взором «пикантные» сцены прошедшей ночи (с участием моей соседки по парте). Уставился в потолок. И снова отправил «запрос» в «банк воспоминаний». Вчерашний день я помнил чётко… до пятой или шестой рюмки водки. Вечерние же воспоминания изобиловали «белыми» пятнами.
По мере получения «ответов», я сцену за сценой восстанавливал в памяти события четверга. Начал цепочку воспоминаний с того момента, как расстался у своего подъезда с Кукушкиной: грустная Лена отправилась на учёбу в одиночестве, а я зашагал к дому Волковой. Отметил, что вчера так и не повидал Алинину бабушку. Дверь сорок четвёртой квартиры мне открыла не Нина Владимировна, а её внучка. Вместе с одноклассницей поднялся на пятый этаж, где (как выяснил позже) Волковы не проживали: они обменяли квартиру в Москве на две квартиры в Рудогорске, что находились в одном доме, в одном подъезде. В сорок четвёртой квартире Алина и её бабушка жили (туда они и перевезли московскую мебель). А сорок восьмая квартира большую часть времени пустовала. Это всё, что рассказала вчера Алина о своём прошлом (помимо воспоминаний о маме и о дне её смерти).
Я вчера сделал вывод, что в квартире на пятом этаже Волкова устроила своеобразный притон. Здесь она уединялась, чтобы «поразмыслить» и покурить: Нина Владимировна не выносила запах табачного дыма — именно поэтому, войдя в сорок восьмую квартиру, Алина всякий раз меняла одежду. Здесь же Волкова поселила Барсика: котёнок беспрепятственно расхаживал по всем комнатам (и метил их лужами). А ещё в этой квартире моя соседка по парте уже второй год подряд переживала годовщину смерти своей матери. Примерный план этих переживаний я вычислил сам: ближе к вечеру. Основными пунктами в нём значились: вдоволь поплакать, предаться тоске по умершей матери и по «прошлым денькам», выкурить пару пачек сигарет, исписать рифмованными строками один или два блокнота (я заглянул в один из тех, что хранились в серванте)…
Ну а в финале Алина планировала напиться (в холодильнике дожидались своего времени бутылки с вином и с водкой) и уснуть (она заранее подняла на пятый этаж комплект постельного белья). Вчера она клятвенно заверила меня, что падать из окна и лететь навстречу асфальту в списке её дел на четверг не значилось. Хотя я заподозрил, что планы моей одноклассницы могли и измениться — когда заглянул в её старенький холодильник и обнаружил там минимум продуктов и семь бутылок спиртного. Признал, что ностальгировать Волкова решила не по-детски. И вспомнил об открытом настежь окне (таким образом, по словам Алины, она боролась с табачным дымом). Прикинул: куча спиртного, открытое окно… А завтра мне позвонит классная руководительница и сообщит, что моя соседка по парте погибла. «В этот раз не позвонит, — сообразил я. — Потому что я не заболел после похода».
