Что будет, если Евпраксия Елизаровна не выживет, думать не хотелось.
Дуня представила, что Кошкина уже мертва и ничего нельзя сделать. Что тогда? А тогда дело швах! Для начала скажут, что она влезла поперёд настоящего лекаря и сгубила полную сил и здоровья Евпраксиюшку.
В конце концов Марфа Борецкая уже травила одного князя и это сошло ей с рук. Все об этом говорили, все указывали на неё, но за руку не поймали, а значит, обвинения бездоказательные.
Вот такая персональная справедливость для Марфы, а ту же Полуэктову чуть до смерти не замучили, когда она не дала убить Марию Борисовну. Так что сейчас Дуне нельзя ошибиться.
Она прижала к себе короб, отгоняя упаднические мысли и вошла в тёмную горницу. Пахло рвотой, и боярышня еле-еле справилась с ответными позывами. Подошла к горящей свече, взяла её и двинулась к стене, где должны быть окна. Вместо нормального окна была узкая заволоченная выемка. Отодвинув дощечку, чтобы было чуть больше света и воздуха, она бросилась к Кошкиной.
Та узнала её, попыталась пошевелиться, но руки-ноги не слушались её.
— Сейчас, Евпраксия Елизаровна, сейчас, потерпи, милая.
Дуня приподняла ей голову, посмотрела зрачок, пощупала пульс, теплоту рук.
— Пошевели-ка пальцами. А теперь покажи мне язык.
Боярыня всё делала с трудом. Дуня начала выставлять из своего короба маленькие кувшинчики. Прибежавшей девке велела принести много воды и кадку, куда воду сплевывать. Та понятливо кивнула.
— Ещё скажи, чтобы убрали здесь! — велела боярышня.
Как только девка убежала, Дуня посмотрела на Кошкину:
— Сейчас попробуем вызвать рвоту, лишним не будет. А потом молоко и настой, который будет собирать яд в теле.
Кошкина что-то промычала, Дуня не стала терять время и разбирать, просто продолжила говорить:
— С отравлением мы справимся, а вот с последствиями не сразу разберемся, — боярышня приподняла безвольную руку боярыни и отпустила. Та упала, а по лицу Кошкиной побежали слёзы.
— Сейчас важно как можно скорее убрать из тела яд. Евпраксия Елизаровна, ты всё правильно делала, но твоя знакомая дура дурой. И всё же мы поборемся, да? Думаю, что травили тебя болиголовом, но его надо много съесть, чтобы умереть. Возможно, его вываривали и добавили что-то ещё, но всё это важно только в первое время.
Дуня и Кошкина понимали, что это первое время уже упущено, но Евпраксия услышала главное: она будет жить и её подопечная знает, что делать. А в Москве Катерина поможет. Эта лекарка уже доказала, что умеет лечить.
А дальше началось самое тяжелое. Боярыне очищали желудок, а она едва могла шевелиться.
— Вот теперь можно ехать к Овиным, — устало произнесла Дуня, видя, как Кошкина забылась во сне. Угрозы здоровью больше не было.
Помогавшая во всем девка побежала сообщать своей боярыне, что гостья жива и надо организовать её перенос в присланный братом возок.
Во дворе Дуню ждал боярин Овин с сыном. Они вопросительно посмотрели на неё.
— У меня есть чем отпаивать Евпраксию Елизаровну, — успокоила она их, — но за ней необходим уход, потому что какое-то время она не сможет двигаться. Я покажу, что надо будет делать.
— Паралич?
— Временный, — задумчиво произнесла она и дальше говорила больше для себя, словно бы намечая план реабилитации: — Будем тело разминать, как будто оно продолжает двигаться.
Дуня замолчала, тиская кончик своей косы, но опомнилась:
— Да, хорошенечко разомнем, — решительно повторила она и тут же пояснила в ответ на вопросительные взгляды:
— Как только весь яд выйдет, то Евпраксия Елизаровна получит шанс встать, и если за телом всё это время был уход, то всё будет хорошо.
Дуня еле удержалась, чтобы не сказать отлично, потому что надеялась посадить Кошкину на диету, приучить её тело к физической нагрузке и вообще приучить к мысли заботы о теле. Евпраксия Елизаровна женщина крепкая, но малоподвижный образ жизни губит её. И сейчас она получила шанс по-новому взглянуть на возможность двигаться, а ей жизненно необходимо полюбить движение.
— Ты уверена? — сомневался Овин старший, невольно ворвавшись в созревшие планы в Дуниной голове.
— В чём?
— Что она встанет?
— Да. Яд нанёс урон, но всё поправимо. Главное, что сердце выдержало и Евпраксия Елизаровна знает, что не останется калекой. Это важно.
— А разминать тело? Что это значит? Как в бане?
— Я покажу. Это обязательно надо делать.
— Отец, потом расспросишь, сейчас не до этого, — остановил Захария Григорьевича сын.
На улице уже светало. Гришаня с новиками окружили возок и охраняли так, как будто кругом враги. Даже подоспевшие княжьи люди и воины Матвея воспринимались ими враждебно.
Во дворе Овиных Дуню встретила Мотя:
— Горница готова, — отчиталась она, принимая короб. — Тебе постель постелена, иди спать. Я посижу с Евпраксией Елизаровной.
— Угу. Она почти не говорит и не двигается. Пои её, да накажи челяди, чтобы было чисто и свежо. Лекарства я дам сама. Если что, буди.
Дуня ещё успела извиниться за выбитое её Гришаней слюдяное оконце, а дальше уже не помнила, как добралась до постели и уснула. Проснувшись, занялась Кошкиной, потом отписала князю о случившемся и пошла искать княжьих людей. Она знала, что через них боярыня отправляет послания.
— Вот, — протянула она свиток, — отписала князю об отравлении.
— Сейчас нашего старшего позову.
Дуня стояла, наслаждаясь весенним солнышком. Во дворе суетились московские мастера, перекладывая свой товар или уже не свой, а купленные здесь подарки, озабоченно косясь на неё. Все наверняка уже знали, что Кошкину отравили, но помочь ничем не могли. Боярышня обратила внимание, что телег осталось мало и её не беспокоят по поводу торга. Это означало, что Мотя справляется и улаживает все возникающие вопросы. Надо будет похвалить её.
— Боярышня, — тихо позвал её старший княжьих людей, — Евпраксия Елизаровна встанет на ноги?
— Не сразу, но обязательно встанет.
— Это хорошо. А что делать с боярыней Горошковой?
— Горошкова не виновата, а вот Горшкова… так что смотри, не спутай их. Не горошек, а горшок всему виной.
Воин криво хмыкнул, но ждал ответа.
— Это будет решать брат Евпраксии Елизаровны. Я же князю всё подробно отписала и буду ждать указаний.
— А по поводу Гаврилы Златова?
— А что по нему? — не поняла Дуня.
— Ну, он же пропал. Поиски ничего не дали, а он на службе у князя.
— Как пропал? Куда, то есть когда?
— Дак, третий день уже получается.
— Господи, за что нам это? — вырвалось у Дуни. — Рассказывай!
Рассказ долго не продлился, а когда был вызван дядька Гаврилы, то ничего нового он не добавил. Сама Дуня тоже ничего не могла предположить, но кое-что она всё же решила сделать, и попросила вернуть свиток, чтобы дописать о пленении неизвестными Гаврилы Златова.
Потом взяла и написала Семёну Волку, прося его приехать для поисков или прислать опытного поисковика. Она пыталась сама думать, зачем скрали боярича, но дела новгородские не ждали. Теперь никак нельзя было бросить их.
Глава 20.
— Вот так разминай мышцу, да не торопись, — поучала Дуня выделенную жёнку.
Сначала ей в помощь дали дворовых девчонок, но те только переодеть-помыть-накормить могли, а как дошло до того, что тело надо мять, то лишь хихикали и отворачивались. Хорошо, вспомнили про банщицу, что охаживала вениками боярскую чету.
— Хорошие у тебя руки, ладные, — похвалила её Дуня. — И ты словно чувствуешь какую часть тела надо подольше разминать.
— Мой дед умел воинов разминать, — вдруг призналась банщица, — да только не успел никому свои знания передать. Бабка научила мя веники составлять, да охаживать ими, а ещё мозоли резать… — женщина замолчала, но со вздохом закончила, — всех побили, а меня девчонкой сюда привезли… — Банщица замолчала, но Дуня догадалась, что привезли её сюда и продали.
— Прижилась здесь, — тихо добавила молодая женщина, — за банькой приглядываю.
