форму пузыря. Да-а-а… И то проникновение его матрицы в мою… Хоть и краткое, но прокол точно был. И что-то точно проникло в меня. Вернее, в мою ментальную матрицу.
Честно говоря, я считал свою миссию законченной. Вернее, э-э-э, считал, что программу минимум я кое как, но выполнил. Уже сейчас по модемной связи я принимаю отчёты о состоянии британских стратегических ракетных систем шахтного базирования. Пока только Британских, но известно, что и Соединенные штаты, и другие страны НАТО переходят на оборудование, собранное из блоков на моих процессорах, работающих на моём программном обеспечении.
А запустят спутники, связь станет не модемная, а «космическо-бомбическая». И по этой связи можно будет таких делов натворить! Или не натворить, а просто контролировать запуск ядерных ракет. Весь мир в труху? Эхе-хе-е-е… Даже перенастраивать, э-э-э, вернее, перепрограммировать, ничего не надо. Всё уже запрограммированно. Осталось только вложить эти программы и отдать команду, и Британские ракеты полетят через Атлантический океан.
Сейчас Великобритания обладает двумястами ядерными боеголовками, нотолько сто из них находятся в активном состоянии. Часть боеголовок находится в ракетах «Trident» морского базирования, размещённых на четырёх подводных лодках. Вот эти сорок ракет я ещё не контролирую на прямую. Но скоро и они через спутники станут мне подвластны.
Отдам ли я «ту команду»? Не знаю. Честно говоря, я бы отдал, только вряд ли получится отправить ракеты простой командой извне. Наверняка у них там есть физические тумблеры, кнопки, несколько ключей, наконец, поворачиваемых одновременно. А вот если они сами вдруг решат нажать кнопку, то эти ракеты полетят совсем не туда, куда их нацеливали НАТОвские ястребы. Только наши ребята об этом ещё не знают, и, наверное, не узнают. Не хочу, чтобы информация «утекла». А вот спровоцировать боевой запуск ракет я могу. Да-а-а… Но не сейчас.
Я представил, как отправляю зашифрованный файл на ничего не значащий почтовый адрес на сервер Британской библиотеки, как этот файл раскрывается и пересылается… И как кто-то в НАТО принимает решение об ответном пуске, как щёлкают тумблеры, проворачиваются ключи и нажимаются кнопки. И как ракеты пересекают Атлантику и рвутся над Вашингтоном, Ньюйрком, Лос-Анджелесом… Только ведь Американские ракеты не полетят в сторону Британии. Они нацелены на СССР и полетят туда же. А в США более пяти тысяч ядерных боеголовок. И вот они падают, падают, падают… И распускаются огненными шарами…
— Я, что, уже сплю, что ли? — подумал я, открывая глаза. — Присниться же такой кошмар! Свят-свят-свят!
* * *
В Лондоне, слава Богу, всё было по прежнему. Мэри не пылала ко мне чувствами, как и я к ней, и не требовала особого к ней внимания. При условии достойного денежного содержания. По контракту, условия которого мы согласовали сразу после помолвки, я обязался выплачивать жене и будущему ребёнку не менее миллиона фунтов в год, а она не претендовала на моё имущество. Наши отношения с семейством Расселов тоже определились, как индифферентные. Я обещал им не докучать, они обещали мне не надоедать.
Поэтому, прибыв в Лондон, я сразу из аэропорта позвонил Мэри, поинтересовался о её здоровье и поехал по объектам. В самолёте мне удалось прекрасно выспаться. Почему-то с какого-то момента «сожителя» я опасаться перестал совсем. Да и был ли он, этот «ментальный пузырь»?
Осмотрев все цеха и заводы в Лондоне, и пообщавшись с Джоном Сомерсетом, я переночевал в школе его имени и утром вылетел самолётом на телекоммуникационный завод, а к вечеру вернулся в Лондон. Предположив, что засветился в Британии достаточно, я снова позвонил жене и сообщил, что снова улетаю на Тайвань и пробуду там несколько месяцев, пока фабрика не зафункционирует в полную мощь. Мэри пожелала мне хорошего полёта и борт «Бритишайрлайнс» унёс меня по указанному мной маршруту. В Тайване Джон Сомерсет, зарегистрировавшись в гостинице, растворился.
* * *
Московская олимпиада прошла весело и красочно. По понятным причинам бойкота не случилось и праздник ничем не омрачился. Мои «бандформирования», как называл рок-группы Юрий Владимирович, «взрывали шаблоны» на множественных площадках Москвы: в парках, домах культуры, ресторанах и концертных залах. Пели и играли всё, что имелось в моём арсенале: от Ламбады, до Хэви Металла.
Мы с Сашей Кутиковым и четырьмя девчонками: бас-гитаристкой, ритм гитарой, барабанщицей и пианисткой ежедневно с девятнадцатого июля по третье августа «рубились» на танцевальной площадке «Олимпийской деревни» и за две недели ни разу не повторились по собственной инициативе. Просили нас сыграть ту или иную песню, мы играли, а так, ни-ни.
Иногда мы с Сашей отдыхали в зале, танцуя и развлекаясь со спортсменками. Иногда девчонки, по двое, уходили «в народ». Приехали из Франции мои «пловчихи» и Джонни Холлидей, который тоже поучаствовал в шоу перед участниками олимпиады.
Короче, было шумно и весело. Мой «резиновый вездеход» в вип ложу стадиона «Олимпийский» не пролёживал на прикроватной тумбочке, а работал по максимуму. Мы сдружились с Кутиковым и почти везде были вдвоём, если не брать во внимание Холлидея и девчонок, а «вездеход» потому и назывался резиновый, что предусматривал со мной ещё семерых гостей. Правда иногда вместо ложи мы рассаживались среди обычных болельщиков на трибунах, получая у администратора ложи заветные билеты. Надо было обязательно согласовывать с ней своё посещение, так как иногда в ложу приходили и очень высокопоставленные лица.
За четырнадцать дней наша банд-группа заработала пятнадцать тысяч рублей, которые я распределил по справедливости: себе забрал половину, остальные разделил поровну на пятерых.
После Олимпиады рок-группы нашего клуба разъехались по стране, неся доброе и вечное, и катались по необъятной Родине до самых заморозков. Мы же с Холлидеем, Сашей Кутиковым и ещё несколькими музыкантами, поехали с гастролями по Европе, представляя советскую культуру и, в частности, советский рок. Тоже было хоть и напряжённо, но весело.
Новый восемьдесят первый год по уже установившейся традиции мы отметили в театре МГУ и вокруг театра МГУ с хороводом вокруг разряженной игрушками и гирляндами ёлкой, карнавалом, катком с прокатом, фейерверком и хорошей музыкой.
Почему-то мне было грустно расставаться с восьмидесятым годом. Так и сказал, поднимая бокал.
— Этот год был очень насыщенным. И мы с вами много сделали для того, чтобы он был именно таким: светлым, радостным, по олимпийски напряжённым, но победным. И такого года у нас с вами уже никогда не будет. От этого мне жаль расставаться с восьмидесятым годом.
Кто-то из девчонок всхлипнул.
— Но представляете, сколько мы ещё сможем сделать в нашей жизни, имея такой опыт и память о таком хорошем старом годе?
