А я, не стесняясь, парабеллум перезарядил, патроны поменял, еще и приговариваю: мол, надо бы новые вставить, а то мало ли, вдруг отсырели. А он и ухом не повел. Сидит, рассказывает про то, как в детстве чуть не упал в Дунай с какого-то цепного моста. Такой обычный треп, будто мы сидим где-то за рюмкой чая, а не едем грабить фашистский склад. Не может же быть, чтобы к нам подослали такого хладнокровного агента, да еще и подгадали под тот момент, когда наши упокоят их приспешников. Так что я успокоился окончательно, просто сидел и ждал, пока мы доедем.
А ехать в этой машинке одно удовольствие. «Опель-капитан» называется модель. Идет ровно, мягко, будто на диване в своей квартире сидишь, а не по грунтовке трясешься. Даже Вова Гарбузов, водила наш, разобрался с управлением за десять минут каких-то. Но мандраж все равно берет – ведь второго шанса может и не быть. Потому что охраняются фашистские запасы покруче железнодорожных мостов и прочих стратегических объектов. Хотя и силами венгерских гонведов. Тут надо сработать так, чтобы потом не было мучительно больно. Да не за бесцельно прожитые годы, как в книжке, а когда тебе в жопу кочергу раскаленную засунут, чтобы рассказывал быстро и без утайки.
Это только у комиссаров на политинформации наши герои спокойно переносят досадные моменты, когда им молотком пальцы дробят или коловоротом зубы высверливают. И поют при этом революционные песни. А мне попадаться не хочется. Я, наверное, и до сверла во рту не дотерплю. Так что и это надо иметь в виду, чтобы, случись какая неприятность, успеть последний выстрел сделать. А зачем тогда командиру пистолет выдают? Вот для него, для последнего шанса.
Ну вот, за думами и не заметил, как доехали. Склады показались из-за поворота. Основательно построенные, сразу видно: старая работа, не тяп-ляп. По словам местных товарищей, раньше здесь была контора «Заготзерно», а до советской власти – каких-то мироедов склады. Короче, место с историей.
Так, вышку одну только поставили, недоработочка с их стороны. И стоит там боец расслабленный, покуривает, будто не во вражеском окружении, а у тещи на блинах. А ворота заперты. Серьезная преграда, не из горбыля на трех гвоздях, сразу видно – на века. И даже охочие до всего крестьяне не утащили их во время революции и последующего разгула.
Подъехали, встали. Из калитки высунулся фельдфебель, что-то пролопотал, но вполне мирно. Козырнул даже. Сидящий на переднем сиденье Майор ответил, тоже на венгерском, показывая на водителя. Объяснил, видно, куда старый делся. Местные ворота открыли и быстренько начали растаскивать подвижные заграждения и поднимать шлагбаум. Похоже, они тут боятся только тех, кто по дороге приехать может. Наворотили баррикаду целую. Ну а дальше – дело техники. Мы первые во двор заехали, конечно же, а грузовик – за нами. Вроде как капитан добыл неимоверное количество провианта, аж напрокат транспорт пришлось брать.
Ну и посыпался из кузова… десант наш. Молодцы, отлично сработали! Опасочка была, конечно – примеряли все по рассказам, «вот до вышки метров пятьдесят, а казарма – тут в углу, шагов тридцать». Оно, конечно, когда есть возможность хоть на похожем объекте потренироваться, всегда спокойнее, а тут сплошной экспромт.
На вышке парень решил не выпендриваться. Оно ему надо? Только моргнул, а тебе в организм из двух карабинов целятся. Тут лучше лапки кверху и на землю спуститься. Ну а возле ворот ребята, пока свою баррикаду на место перетаскивали, под дулом пулемета оказались.
Закавыка у казармы случилась, кто-то там решил геройствовать и начал заполошную стрельбу. Дурак, что сказать. Даже не подумал о гранатах. А они ведь иногда летают. Поломало храбрецу ногу, посекло брюхо, лежит теперь, помирает. А вел бы себя спокойно, живой остался. За то, что склад проворонили, медаль бы, конечно, не дали, так не в наградах счастье, а в том, когда их вручают не посмертно.
Короче, сдались гонведы. Поняли, что живым лучше. Итого в активе у нас: склад с продовольствием, оружие стрелковое с кой-каким боеприпасом, сани с лошадками – три штуки, полуторка советская на ходу – одна. Вражеский солдат мертвый – тоже один, тридцать семь пленных. В пассиве – боец Игнатов, который при десантировании из кузова упал и разбил лицо. А также сломал себе нос и потерял три передних зуба.
Нагрузились мы по самое не могу. Даже в «опель» насовали так, что тот еле с места тронулся. Хорошо, нам венгерские парни подсобили, прямо как себе все носили и грузили. Ну да, побыстрее же надо. Склады хоть и на окраине, а стрельбу и разрыв гранаты услышать могли. А нам зачем лишнее внимание? Вот и я так думаю.
Пленных согнали в погреб и хорошенько заперли дверь. Кто-нибудь потом откроет. Я бы, конечно, им пару гранат на прощание бросил, но Юлий просил земляков по возможности не обижать. Ладно, один хрен, им теперь в штрафную роту всем коллективом.
А когда мы выбрались уже на дорогу, никого при этом не встретив, я окончательно поверил в то, что командирова удача с нами. Потому что начался снежок, вроде и легонький, но с ветерком, поземочкой небольшой. Вряд ли через полчаса по такой погоде кто-то сможет понять, куда мы поехали.
Глава 17
Если честно, я вот эти все подсмотрел-подслушал не очень люблю. Для дела если, то да, тут сам отличился не раз. А вот так, для праздного любопытства, кто с кем, сколько раз и зачем – я пас. А вот вляпался по самое не могу. И перед товарищами неудобно, хотя они зла на меня не держали.
Виной всему какая-то ерунда, попавшая мне в сапог. Да так неудачно, что я идти не мог. Вроде и осталась пара шагов всего до крыльца, а вот остановился, чтобы вытряхнуть помеху. И как раз под окном нашей со Стариновым палаты. Хоть и выздоровели вроде, а все продолжали полушутя эту комнатку между собой так называть.
Пока стащил обувку, опираясь о подоконник, слышу, как через приоткрытую форточку разговаривают Старинов и Базанов. Причем беседа официальная вроде, судя по тону, и только началась.
– Ты пойми, Иван Федорович, я ведь не для того спрашиваю, чтобы материалы собирать.
Я сам считаю, что Соловьев – очень хороший командир.
– Ну, насчет очень хорошего командира – это ты, товарищ Старинов, погорячился, – отвечает Базанов. – Опыта маловато пока. Но он имеет качество, которое отличает его от нас всех.
– Это какое же? – Слышу, Илья Григорьевич заинтересовался. Да и мне тоже любопытно стало.
– Удача. Фарт, если хочешь, – торжествующе заявил Базанов.
Ну и начал травить про взрывы в Киеве, побег из лагеря и прочие наши похождения. И везде подводит к тому, что если бы не я со своей везучестью, то всех бы давно похоронили и забыли, как звать.
Бывает такое: как втемяшит кто какую идею себе в голову, так и подгоняет под это дело теории всякие. А на войне насчет удачи был пунктик. У всех, наверное. Жить хочется, вот и придумывают обереги, приметы появляются, как грибы после дождя. Ну и легенды про ребят, которых пули не берут, само собой. Вот и Иван Федорович мимо этого не прошел. Хотя и Кирпонос, помнится, тоже нет-нет, да вспоминал про это дело.
Тут я наконец-то справился с хреновиной, мешавшей мне ходить, и натянул сапог на ногу. Зашел в палату и сразу повинился: мол, стал невольным свидетелем. И категорически против всех измышлений товарища Базанова как не соответствующих диалектическому материализму, научному атеизму и граничащих с поповским мракобесием пополам с потаканием малограмотным предрассудкам. Посмеялись, конечно, но Иван Федорович вроде как слегка ненатурально.
– Ты пойми, – сказал я ему, – что удача сопутствует только тем, кто тщательно подготовился и правильно использует в свою пользу все обстоятельства. А то так можно с верой в удачу и в лужу сесть.
Короче, вроде обиды не осталось. Да и что мы, барышни на выданье, губы дуть за любую хренотень?
Тем более что нас отвлекли совсем на другое. В дверь кто-то постучался довольно требовательно, не сапогом, конечно, но близко к этому, и в комнату решительно вломилась слегка запыхавшаяся Прасковья Егоровна, которая тащила за собой Ильяза. Товарищ Ахметшин, в отличие от своей спутницы, выглядел как-то немного ошарашенно.
