В неотправленном письме на родину, найденном у убитого финского ефрейтора Ласса Кахма, написано: «Две недели тому назад мы потерпели поражение и должны были отступить. Оружие и машины мы в значительном числе оставили. Лишь немногие товарищи сумели спасти свою жизнь и остались в той одежде, которая была у них на теле. Я буду помнить это всю жизнь».
– Да, Сабуров молодец! – Я вздохнул, вспоминая отвальную. Я вот пьянствовал, а Бондаренко по заданию Сабурова устроил засаду у Новгорода-Северского. И попали в нее трубчевские финны, которых направили для разбора завалов.
– Надо же, как быстро передали в Москву… – покачал головой Яков.
– Утром в газете – вечером в куплете, – покивал я, допивая чай. – Товарищи, а как насчет переночевать?
ВВС, разумеется, не оставили нас без крова. Устроили в летном общежитии, выделили койки, даже полотенца с бритвенным станком и одним помазком на двоих. Предложили помыться в баньке. Ну как, воды теплой выделили и полкусочка мыла. И то хлеб, скажу я. А уж бельишко свежее – вообще песня, доложу вам. Жизнь налаживается, особенно после того, как толщина кожного покрова немного уменьшилась под воздействием мочалки. В лесу у нас мы, конечно, мылись: что же мы, дикари какие? Но большей частью так, поплюхаться, чтобы запахом не сильно шибало. Мыло – не всегда, в основном зола и песочек. Да разве я жалуюсь? Если надо, я и до самой победы так могу, мне не жалко. Но не так, как некоторые: мол, подштанники менять не стану, пока Гитлера не упокоим. Да оттого, что твои товарищи от вони страдать будут, до Берлина быстрее не дойдешь.
Помылись, легли покемарить. Проснулся я, слышу – бодрствует сосед мой, ворочается.
– Что, Яков Иосифович, не спится?
– Да вот, полночи проворочался, а сна ни в одном глазу. От нервов, наверное.
– Ну так давай пройдемся, проветримся немного.
Мы умылись, оделись, пошли. Сначала узнать про перспективы дальнейшего полета. Погода, к сожалению, не радовала. В лучшем случае нам светила вторая половина дня, да и то с большими сомнениями. Позавтракали и сели, глядя друг на друга. Чем бы теперь заняться? По аэродрому особо не нагуляешь – пространства, конечно, хватает, но все оно какое-то… однообразное, что ли. Обратились к дежурному: мол, а куда еще можно сходить?
– Так сейчас машина в Рязань пойдет, прокатитесь до города, – обрадовал он нас. – А там договоритесь, чтобы шофер вас забрал по дороге назад. Или как получится.
Сказано – сделано. Нам что собираться? Ремень поправить да по сапогам тряпочкой пройтись. Залезли в кузов полуторки, устроились рядом с какими-то мешками и коробками, да и поехали. До Рязани оказалось совсем недалеко – и десятка километров не наберется. Так что если и придется назад пешочком, не утомимся. Ну как, по морозу, снегу и с ветерком тяжеловато будет, но мы же в лесу натренировались немного.
Высадили нас возле вокзала. Тут же договорились и встретиться часа через три. А если не будет нас, то ждать не станут. Мы здраво рассудили, что этого времени нам как раз должно хватить на экскурсию по городу и покупку сувениров типа чего-нибудь пожрать.
Встали, осмотрелись. Да уж, прошлась война по городу. Вроде тридцать километров немцы не дошли, потом их развернули отсюда. Вокзал существовал только в виде небольшого домика в стороне и живописных развалин на месте основного здания. Расчистили уже все, конечно, но смотреть на останки сооружения было не по себе. Вроде и видел этого добра достаточно, одного Киева хватило бы на троих, а не привыкнешь к такому. Не замыливается взгляд, каждый раз как первый. Ничего, ребята, поквитаемся. За мной не заржавеет, не переживайте.
Побрели мы дальше. Центр города, конечно – половина зданий в виде руин, а те, что есть, почти все без стекол. Где чем окна заткнуты. Нашли и базарчик. Да уж, не разгуляешься. Торгуют дребеденью всякой: одежкой бедненькой, обувкой латаной-перелатаной. Книги какие-то, пара патефонных пластиночек, статуэточки покоцаные. Ни сала, ни молока, да даже картохи вареной в мундирах никто не предлагает. Потыкались мы с Яковом, так ничего и не нашли толкового. Ну и ладно, потерпим, не дадут же авиаторы с голоду помереть.
Собрались мы уже назад, когда показалось мне, что с карманом у моего полушубка что-то не так. Я руку сразу туда и успел прихватить чью-то шаловливую ручонку. Девка, что ли, малюсенькая совсем? Но рядом закряхтел пацаненок. Не угадал я, значит. У меня в этих наружных карманах никогда и не лежит ничего, даже засморканный носовик там не найдешь, а мне все равно обидно стало. Сжал я руку воровскую еще крепче, вытащил наружу. Посмотрим, что тут за щипачи в Рязани.
Ох, повывелись люди. Такие шибздики даже на подхвате не стояли, чтобы лопатник поймать и отнести в сторону. Что с него взять? Видно же, что с голодухи полез. Ладно, руки ломать не буду, зверь я, что ли? Придал ускорение пониже спины, да и все. Даже время терять не хочется.
Но тут вступилась общественность. Они такие: как у них этот пацаненок ерунду какую с прилавка цапнет, так хай поднимают до самого неба, а если другой кто, то сразу «ой, что творится, как же дитеночка обижать». Откуда только и набежали? Вроде же не было никого, три калеки своих слоников с тремя ногами и без хобота торговали, а тут прямо демонстрация трудящихся на Первомай.
Я молчал, понимая, что спорить с толпой профессиональных скандалисток толку мало. А Яков даже пытался их утихомирить и объяснить, что случилось, но это мартышкин труд, бабоньки уже давно слушали только сами себя.
Да уж, жаль, что день не солнечный, от такого количества брызг слюны, которое исторгали в одну секунду собравшиеся дамы разного возраста, точно радугу бы увидели.
Пока я думал, как нам выбираться, подоспела советская милиция. Видать, отставник какой-то, по возрасту не призванный, был мобилизован поддерживать порядок. Вместе с ним дружинницы, наверное. Да, от такого патруля любая банда врассыпную полетит. А что делать? Других нет.
Отставник даже слушать не стал никого, сказал что-то одной из помощниц, та убежала в сторону. Вернулась живо, мухой слетала. И привела патруль. Ну вот, сейчас быстренько разберемся и пойдем по своим делам. А то бабоньки эти немного притомили уже.
Старший патруля, лейтенантик, совсем молоденький, шинелька новая еще, топорщится. Козырнул, представился невнятно. А документы попросил вполне разборчиво. Ну это мы запро… Я еще тянул руку к внутреннему карману и понимал, что делаю это совсем напрасно. Как наяву я видел наши бумаги, мои и Якова, не очень аккуратной стопочкой лежащие на столе в общежитии летунов. Ну попали! Как новобранцы какие-то! Ну все, кому рассказать, засмеют же! Расслабились мы в лесу, там как раз с документами ходить не рекомендуется. Вот и подвела нас привычка.
– Товарищ лейтенант, у нас ЧП, – говорю я. – Документы наши в части.
– Номер части? Фамилия командира? – сразу начал наседать лейтенант.
А я стою и только глазами хлопаю. Ответов потому что не знаю. И фамилия командира вылетела из головы, как назло. Яков рядом со мной тоже шипит русским командным. Не на меня, а так, на общую обстановку.
– Давайте пройдем в комендатуру, там разберемся, – выдавил я. – Нечего уши кормить. – И кивнул на не собиравшихся расходиться женщин.
Лейтенант махнул рукой патрульным, скорее всего, взятым из команды выздоравливающих в ближайшем медсанбате, те изобразили служебное рвение, и мы побрели в комендатуру. Главный же пошел сбоку, перепрыгивая через сугробы и держась рукой за кобуру. Будь мы диверсантами, его тело уже лежало бы в снегу, а сверху бы кучкой громоздились помощники. Но мы же свои люди, так что дошли без приключений.
В комендатуре нас завели в довольно прохладную комнату. Так что мы как были в полушубках, так и сели, не расстегиваясь. Сделали мы это без разрешения, но меня выразительные взгляды лейтенанта, если честно, волновали мало. Якова, похоже, тоже. Ну выговор впаяют нам за прогулку без документов. Неприятно, но терпимо. Особенно по сравнению с тем, что и Якова, и меня собирались повесить. Посидели в тишине пару минут. Оказывается, ждали начальство.
