В первый раз я пришел в столовую на завтрак в своей старой гимнастерке без наград и даже орденских колодок, поэтому не выделялся среди других летчиков, разве что знаки на петлицах были другие, но американцы, особенно женщины, плохо разбираются в них. Одним из гарниров было картофельное пюре. Я помнил, что в советском Заполярье его делали из сушеной картошки, поэтому спросил, не из нее ли и это?
— Да, сэр, — удивленно ответила женщина.
Видимо, я был единственным советским офицером, кто внятно говорил на английском языке. Остальные объяснялись жестами. Здесь есть еще наш переводчик Анисимов, бодрячок в круглых очках под Лаврентия Берию, но он ходит в штатском.
— Дай мне рис. Лучше буду ходить с узкими глазами, чем со слипшейся задницей, — грубовато пошутил я.
Пиндосам такой юмор вставляет во все времена. У них даже люди с высшим образованием из любого штата умудряются оставаться техасцами. Засмеялась не только та раздатчица, с которой я говорил, но и две следующие. Я поболтал со всеми, вкратце рассказав, как очутился у них в гостях. С тех пор мне выдавали лучшие порции, добавляя, что попрошу. Я нажимал на салаты из свежих овощей и цитрусовые, чтобы не заболеть цингой. Заодно нашим парням накидал несколько ходовых слов и фраз.
После завтрака было изучение «А-20б» или, как называли наши, «Б(Бостон)-3». Я видел их над Сталинградом. Это многофункциональный двухмоторный самолет компании «Дуглас» с трехстоечным шасси, причем третья была впереди: средний бомбардировщик, торпедо- и миноносец, тяжелый штурмовик и истребитель. Экипаж три человека: пилот, штурман-бомбардир, сидящий в остекленной носовой части, «аквариуме», и задний стрелок-радист. Скорость до пятисот километров в час. Вооружен спереди и сзади парой крупнокалиберных пулеметов калибра двенадцать и семь десятых миллиметра. Может нести до тысячи ста килограмм бомб в бомбоотсеках и на внешних подвесках, или торпеду, или мины. Кабина очень удобная и с паровым подогревом. Двигатель тоже с подогревом, запускается при минус тридцать, что немаловажно для России. Прекрасная радиостанция без сильного треска. Можно, как и на двухместных «Ил-2», обмениваться со стрелком-радистом световыми сигналами — разноцветными лампочками на панели, включая в разной комбинации. Непривычными были мили, футы и градусы по Фаренгейту на приборах, а для не владевших английским языком — еще и названия их.
Объяснял и показывал нам — мне и еще пяти летчикам — первый (старший) лейтенант Майкл Бриджтаун. Переводчик Анисимов, убедившись, что я лучше справляюсь со специальной терминологией, с радостью свалил. Американский офицер подробно и толково рассказал нам, что к чему. Я понял сразу, а остальные, при их малом налете, кое-что.
— Ты точно русский, а не янки⁈ Говоришь совсем без акцента! — удивился Майкл Бриджтаун в начале нашего занятия.
— Мой отец был американцем из Уилмингтона, Северная Каролина. Он был коммунистом, поэтому приехал в Россию строить светлое будущее. Оно оказалось не совсем таким, как он предполагал. Пять лет назад отец попытался организовать забастовку рабочих на заводе, был арестован и расстрелян, как американский шпион, — выдал я байку и, улыбаясь, добавил: — Только никому не говори, а то и меня расстреляют.
— Ты шутишь, капитан⁈ — не врубился он.
— С таким не шутят. И продолжай улыбаться, чтобы не догадались, о чем мы говорим, — ответил я.
Больше к этой теме не возвращались, но время от времени первый лейтенант поглядывал на меня с любопытством.
— Хочу облетать его, — высказал я пожелание после окончания занятия.
— Мы передали вам самолет, так что делайте, что хотите, — согласился первый лейтенант Майкл Бриджтаун.
По уставу я должен был спросить разрешение у полковника, но он начнет кочевряжиться. Лучше поставить его перед фактом.
Несмотря на то, что температура воздуха была минус шестнадцать, самолет завелся легко. Я прогрел двигатель, запросил разрешение на взлет.
— Майкл, куда ты собрался? — спросил диспетчер с вышки.
— Это Алекс, русский летчик. Хочу облетать самолет, — ответил я.
— О’кей, пилот, взлетай! — разрешил он.
— Роджер! — подтвердил я, как делают во время переговоров американские летчики и порой морские штурмана.
«Бостон-3» легко и ровно покатил по очищенной от снега, бетонной, взлетной полосе. Никаких тебе рысканий, катишься, как на автомобиле. Самолет легко набрал скорость и оторвался от земли. Гидропривод быстро убрал шасси. За шесть минут я поднялся на десять тысяч футов (три тысячи метров), отработал «воздушную кату». «Б-3» оказался легким в управлении, послушным, чутким. Напоследок я вернулся к аэродрому и над ним выполнял трюк «юнкерсов» — крутое пикирование в обратную сторону после переворота кверху «пузом». На «бостонах» нет сирен, но нарастающий рев двигателей должен нагнать тоску на зрителей. Вышел из пике на высоте две тысячи футов, пролетел немного, сделал разворот ранверсман и благополучно приземлился, прикатив точно на то место, откуда отправился в путь. При посадке самолет вел себя очень хорошо. Давно я не получал такое удовольствие от всех этапов облета.
По полю к стоянке торопливо шел полковник Мазурук в сопровождении переводчика Анисимова. Я думал, сейчас последует втык по самое не балуй. Не тут-то было.
— Ну, ты молодчага! Утер нос америкашкам! Их летчики так не умеют! — похвалил начальник перегонной трассы, после чего спросил: — Как тебе самолет?
— Вооружение и бронезащита слабенькие, а все остальное выше всяких похвал. Самое главное, не такой нервный, как «Пешка», справится даже малоопытный летчик, — ответил я.
— Вот и остальные так говорят, — поделился он. — Не зря мы их покупаем. Наши доведут, добавят огневой мощи, усилят защиту — самолет получится, что надо!
56
Вечером я пошел в бар. На всех американских базах или рядом с ними обязательно должна быть забегаловка, где оттягиваются после службы военнослужащие. В этом плане у них никаких запретов. Если утром не выйдешь на службу или не сможешь адекватно выполнять свои обязанности, будут приняты меры. Ударят по карману так, что в ближайшие месяцы не с чем будет ходить в бар. Наши туда не заявляются. Они бы и рады были выпить, но бесплатно не дают, а долларов ни у кого нет, как и знания языка, чтобы договориться и толкнуть что-нибудь из казенного имущества. Вполне возможно, что со временем найдут варианты.
Бар был довольно вместительный, с двумя бильярдными столами, на которых звонко разбивали шары. За длинным столом в углу сидели четверо нижних чинов и три девицы. Рядом две пары, а за третьим — три офицера, включая первого лейтенанта Майкла Бриджтауна.
За стойкой орудовал крупный мужик в красно-черной байковой рубахе с закатанными по локоть рукавами. На руках вздувшиеся жилы, будто стакан с порцией виски на самом дне весит не меньше стоуна (шесть с третью килограмма).
Я поздоровался, положил на стойку мужское тонкое обручальное золотое кольцо и сказал:
— Золото, восемнадцать карат, три грамма, за три доллара.
Бармен повертел его, примерил на свои пальцы. Налезло на средний.
— Два доллара, — предложил он.
— И двойной «Джек Дэниелс» со льдом, — выдвинул я условие.
Бармен положил на стойку две купюры, рядом поставил стакан со льдом и долил две унции (шестьдесят два грамма) золотисто-янтарного напитка.
Я оглянул зал, решая, где приземлиться.
Первый лейтенант помахал мне рукой:
— Алекс, иди к нам!
Они сидели в мундирах темно-зелено-оливкового цвета и четырьмя карманами на пуговицах: нагрудные накладные, а нижние внутренние. На углах воротников желтые буквы US. На погонах у первого лейтенанта шпала из стали, а у его соседей вторых лейтенантов — такая же из бронзы. Пояс матерчатый из той же ткани и без бляхи. Рубашки цвета хаки. Галстуки черные. Штаны бледно-серые с розовым. Ботинки темно-коричневые с краснотой. Единственным указанием на принадлежность к авиации были синие околыши их фуражек и стальные значки авиаторов в виде крыльев по боковым сторонам щита, укрепленным над правым верхним карманом.
