— Можешь сдать в полицию. Я попрошу политическое убежище. Агенты Сталина узнают обо мне и начнут охоту. Можешь просто отпустить, как будто меня здесь не было, и тогда я стану свободным гражданином свободной страны. А лучше помоги отправиться на войну. Я слышал, что у вас не хватает опытных летчиков, сэр, — подсказываю я.
— Первый лейтенант Бриджтаун рассказал мне, что ты на «Хэвоке» («А-20») вытворял такое, что ему и не снилось, — поделился полковник СамуэльТакер.
— Ничего особенного. Только то, что помогало бомбить точно и уклоняться от немецких истребителей. Война быстро учит этому, — поскромничал я.
— И тебе не надоело воевать? — спрашивает он с нескрываемым любопытством.
— Нет, сэр! И даже наоборот, — искренне отвечаю я.
— Ты капитан, командир эскадрильи, пятьдесят восемь боевых вылетов, шесть сбитых самолетов и семь наград? — заглянув в бумажку, лежавшую на столе, задает он уточняющий вопрос.
— Да, сэр, — подтверждаю я, глядя в его бледно-серые глаза.
— Неплохой послужной список для твоих лет, — похвалил он. — Много родственников осталось в России?
— Никого. Дедушки и бабушки по материнской линии погибли в Гражданскую войну, отец-американец расстрелян в тридцать седьмом, как агент США, мама погибла во время эвакуации из Одессы: корабль потопили немецкие бомбардировщики, — выдаю я легенду, в которую уже сам поверил.
— Это хорошо, что ты сирота, — произносит он. — У нас вчера погиб второй лейтенант Шон Вудворд, разбился пьяный на машине. Отмечали предстоящий перелет в Европу на войну. Остальные отделались легкими ушибами, а ему руль грудную клетку проломил, мгновенная смерть. Он окончил Школу пилотов четырехмоторных самолетов, доучивался на «Летающую крепость (Б-17)» в Смирне, Теннеси. Сегодня утром самолет в Британию улетел без него. Так вот Шон Вудворд тоже был сиротой.
Я сообразил, к чему он клонит, и сразу согласился:
— Готов служить вторым пилотом на «Б-17», сэр!
— В Европу тебе нельзя. Там сразу поймут, что ты не он. Могу послать в Австралию воевать на «Хэвоке» в звании второй лейтенант, — предложил он и добавил иронично: — Подлечишься после автомобильной аварии несколько дней и будешь сослан туда, как нарушитель!
— Австралия тоже подойдет, сэр, — соглашаюсь я.
Меня разместили в трехэтажном общежитии для офицеров в двухместной комнате со всеми удобствами. На складе технический сержант (даже не знаю, какому званию соответствует в советской армии, что-то среднее между старшиной и старшим сержант) в возрасте под сорок, толстый, с отдышкой, выдал мне летний и зимний комплекты офицерского обмундирования. Дальше я, переодевшись в немного мешковатую форму, отправился к фотографу, юркому капралу, который сделал снимок-портрет в форме для А-Привилегии (удостоверения личности военнослужащего действующей армии).
— Имя, личный номер и данные для собачьей бирки, сэр? — спросил он, приготовив карандаш для записи.
Я произнес свои новые имя-фамилию и зачитал с бумажки шестизначный личный номер.
Фотограф записал и вопросительно уставился на меня.
Собачья бирка — это, наверное, медальон, а вот что на нем сейчас указывают, не знал, поэтому произнес извиняющимся тоном:
— Не помню, что еще надо. Ударился головой во время аварии, позабывал всё.
— Группа крови, религия и адрес, кому сообщить, если что, — подсказал капрал.
— Третья положительная, протестант, сирота, — без запинки выдал я, опровергая свои предыдущие слова.
— Будут готовы завтра, — пообещал он.
Документы и два жетона из сплава никеля и меди со скругленными углами (один носят на шее, второй — вшивают в штаны или привязывают к обуви) принесли, когда я вернулся с завтрака в столовой, где получил яичницу-глазунью с беконом, блинчики с черникой и кленовым сиропом и чай без молока. Удостоверение было бирюзового цвета с фотографией в центре, под которой мои фамилия, которая переводится, как Лесник, первое имя и первая буква второго Б. (Бернард) и личный номер с буквами «AF(Воздушные силы)» перед цифрами. Слева герб страны, звание, моя подпись. Справа «Соединенные Штаты. Воздушные силы. Действующий», ниже герб Военно-воздушных сил, дата выдачи и еще раз личный номер. Теперь я могу выйти за пределы базы по своим делам, что сразу же и сделал.
Едва я прошел контрольно-пропускной пункт и направился к остановке городского автобуса, как рядом притормозил крытый военный грузовик «студебеккер», выехавший через ворота. За рулем сидел молодой рядовой с розовой улыбчивой физиономией.
— Куда тебе, лейтенант? — спросил он.
— Высади где-нибудь в центре. Первый раз здесь, — ответил я, садясь на мягкое, пружинистое сиденье.
— Это понятно! Иначе бы подсел ко мне еще на базе, как делают все наши, — радостно молвил водитель.
Грейт-Фоллс довольно большой город по нынешним меркам. Здесь находится завод медно-добывающей компании «Анаконда». Его труба высотой метров сто пятьдесят видна отовсюду. Магазинов много и все битком набиты самыми разными товарами. Мне пока не на что покупать. Я заглянул в ювелирный магазин, посмотрел, сколько стоят ювелирные изделия, прикинул, сколько можно попросить за те, что есть у меня.
— Мэм, не подскажешь, где здесь можно продать ювелирные украшения? — спросил я пожилую даму-продавца, которая смотрела на меня умиленно, как мамаша на послушного сына. — Купил в подарок своей девушке, но не срослось. Не хочу везти на фронт. Мало ли…
— В любом ломбарде, но там мало дадут. На Двенадцатой Южной улице есть магазин при ювелирный мастерской. Мы у них иногда берем товар на реализацию. Там будет выгоднее, — посоветовала она.
Хозяином магазина был бельгиец. Я это понял до того, как он заговорил на английском языке с едва заметным французским акцентом. У коренных бельгийцев исключительно бельгийская, полутормозная манера двигаться, которую не передать словами, но сразу замечаешь, если бывал в этой стране. Он внимательно осмотрел колье, каждый камень через лупу, взвесил его и обручальное кольцо на маленьких весах.
— Из Советского Союза. Там ювелирные изделия производят только на государственных предприятиях, а за подделку расстреливают, — прорекламировал я.
— Я знаю, — сказал он и предложил: — Семьсот долларов за все.
— Столько мне в ломбарде дадут. Я не для этого рисковал собственной шкурой, вывозя их оттуда. Тысяча двести, — потребовал я.
Бельгиец выторговал скидку в сотню, после чего мы расстались, довольные друг другом. Мне даже предложили привезти еще. Я пообещал, что как только, так сразу. Расплатился со мной чеком «Национального городского банка Нью-Йорка» он же в будущем «Сити-банк», отделение которого было на Центральной авеню города. Видимо, мне на роду написано быть их клиентом.
В офисе банка у двери дежурил охранник в форме синего цвета — быковатый тип с дубинкой на ремне слева и револьвером в кобуре справа. На меня глянул вскользь. Как понимаю, армейские офицеры пока не грабят банки. Операторов отделяли от клиентов барьер высотой метр тридцать, на котором почти до потолка было толстое бронированное стекло с тремя окошками. Два были заняты, а по ту сторону у третьего сидел пожилой мужчина с узким, приплюснутым лицом и красными, слезящимися глазами, будто нюхнул полицейской «черемухи» или как тут называется газ для разгона демонстраций? Клерк без вопросов принял чек.
— Тысячу хочу положить на счет. Буду на него зарплату переводить, а сотню выдайте мелкими купюрами. Надо кое-что купить перед отправкой на фронт, — сказал я и дал ему удостоверение личности.
У меня было опасение, что предыдущий владелец на такое же имя имел счет в этом банке, но, к счастью, обошлось. Более того, клерк сообщил, что у них для военных есть особый вид бессрочного вклада под три с половиной процента годовых, который можно постоянно пополнять. Лишние полпроцента — невиданная щедрость для такого богатого банка, поэтому я тут же согласился. Мне теперь капает зарплата в сто пятьдесят долларов в месяц. В армии, в отличие от гражданки, платили не понедельно, а помесячно. Это базовый оклад, который увеличивается по выслуге определенных лет (первая надбавка через три года). Если буду жить на квартире и питаться вне части, не имея иждивенцев, то добавятся еще шестьдесят долларов квартирных и двадцать один пайковых. Оказавшись заграницей, буду получать на двадцать процентов больше, а при постоянных боевых вылетах — еще плюс пятьдесят процентов.
