Тут Вадим дал волю своему возмущению, смешав его с духовным экстазом, так ему показалось правдоподобнее. Да и дьяку всяко полезнее думать о нём будет. А то пришёл неизвестно кто, неизвестно откуда, да ещё и объяснить толком не может ничего. Да и чувствовал Вадим злость на этих подонков, струсили, не захотели сдохнуть по-человечески, сдохли, как собаки бешеные, да других на тот свет вместе с собой уволокли, сволочи… Вадим передохнул и продолжил с прежним жаром.
— А мертвяки злобствовали, пока всех не перекусали. Поздно мы очнулись. К тому времени, как оба мертвяка упокоены были, уже все заразились от них, и Елизар тоже. Вошли все зараженные в церковь, занесли и остальных. Кто уже мёртв оказался, того на руках принесли отпевать, кто ранен тяжело, тому помогли, а кто легко, тот и сам дошёл. Сами они решились, я отговаривал, как мог.
А отец Анисим говорит мне: «Не твоего ума это дело, отрок, нас судить. Сами виноваты перед Богом, сами и смерть очищающую примем. А как только сгорит всё, поджигай и остальное. Нечего здесь мракобесию жить. Пусть всё сгорит синим пламенем. Захотят люди вернуться, заново отстроят, а не захотят, так пусть трава да лес о нас помнят, на том и закончим».
Заперли они двери, выгнали меня, да запалили святой огонь от свечей церковных и пели псалмы, очищающие от скверн. А огонь гудел и ревел, словно подпевал. Слышно было до тех пор, пока все в огне не сгорели. Вечная им память! — Вадим снял с себя шапку и замусолил её в руках, стирая с лица искренние слёзы. Остатки копоти и сажи, грязи и пыли тут же смешались со слезами и чёрными струйками поплыли по его лицу. Вадим плакал, вспоминая все скитания и приключения, что выпали на его долю, а также всех тех, с кем связала жизнь в этом мире, и кто остался в запертой церкви.
— Эх, — горестно вздохнул дьяк, который поверил рассказу Вадима. — Знавал я отца Анисима, хороший был и человек, и инок редкой святости. То знакомо мне. Да что тут уж скажешь? Смерть захотел принять мученическую, но во славу Господа нашего. Подвиг это, подвиг. Да что тут можно поделать… Расскажу я о тебе воеводе. Сам-то ты как хочешь дальше жить? Чем заниматься будешь, куда пойдёшь?
— Не знаю, хотел при монастыре остаться, и грамоте я обучен, и стрелять из пистолей да пищалей умею. Да и мертвяков упокаивать научился. Но не свезло, да и иноком не с руки мне становиться, не хотел я монашеский постриг принимать. А вот священником и можно бы стать, если не мертвяки тому помеха.
— То добре. Каждому свой путь: кому в церковь, кому в вои. А твоё воинское умение важное, но хлипок ты ещё. Боюсь, не возьмёт к себе воевода. Ему сильные и опытные воины нужны в дружину. Хочешь, можешь в ополчение пойти, туда берём всех, кто знает, как за саблю держаться.
— Благодарствую, не по мне это, пойду в Калугу, а там видно будет.
— Гм, понятно. А деньги-то у тебя есть?
Вадим кивнул.
— Есть немного, месяц протяну, а там уже решусь, что делать дальше. В Пустыни всё сгорело, да и небогатые они монахи были. Но можно пособирать много полезных вещей и в село сходить. Сам я взял только то, что смог один унести.
— Оно и понятно. Лады. Только не поведу я тебя к воеводе. Не примет он тебя, не по чину ему. Молод ты ещё и умения воинские только по словам твоим. То, что смог выжить, то скорее удача твоя, чем доблесть воинская. А историю твою я расскажу, дивная она. Может, Наталье понравится, дочке воеводиной. Ох, и умная девка, да своенравная, и сказания любит. Да и жизня пошла, ни дня без приключений. А ей всё сказки…
В Козельске разрешаю быть тебе три дня без платы, а потом плати пошлину и живи, где хочешь. Но если вдруг напасть какая случится, то тогда в ополчение пойдёшь, на то воля воеводы будет. А не пойдёшь добровольно, то заставим сами. У тебя вона и сабля имеется, и пистоль, Яким сказывал, в наличии. Вадим удивился, когда это Яким успел шепнуть дьяку о пистоле, но промолчал, кивнул, слегка поклонился и вышел.
Забрав Агафью, что с волнением ждала его на входе, они отправились куда глаза глядят. Уже полегчавший мешок слабо давил на плечи, и Вадим спокойно шёл по улочкам небольшого городка. Всё оружие он заранее припрятал в мешок, кроме клыча, который сейчас при ходьбе бил его по худым ногам, успокаивая. Клинок находился в затёртых деревянных ножнах и ценности собой не представлял, по мнению дьяка. Ну, что же, это только радовало. Вадим, выйдя из терема в город, с любопытством оглядывался по сторонам.
Яким, которого уже и след простыл, рекомендовал постоялый двор «У Мирона». А так как Вадим другого и не знал, то, спросив у первого встречного дорогу, направился туда.
Мужик, которого он остановил, дал такие указания.
— Ты это. Как пойдёшь прямо, сверни у церкви, да мимо крыльца её пойдёшь, оборотись на ворота выездные, а глядишь, возле них изба большая, да двухэтажная. Вот то дом купца Миколы. Ты мимо него пройдёшь и оборотись обратно к церкви, да иди вперёд, там и увидишь постоялый двор. Вывеска ещё на нём. А не найдёшь, так ещё у кого спросишь. Чай, подскажут.
Вадим только вздохнул, не удивляясь путаным объяснениям, и отправился искать постоялый двор. Городок оказался маленький, и долго бродить в поисках нужного здания им не пришлось. Вадим скорее догадался, чем нашёл по объяснениям мужика постоялый двор. Вывеска над длинной приземистой избой действительно имелась, да только кто её мог прочесть? Большинство-то неграмотные.
Вот и на вывеске красовались еле различимые буквы, и это были явно не те, что обозначали название русской гостиницы. А сама вывеска привлекала изображенной на ней рожей сильно бородатого мужика. Видимо, это и должно по задумке неизвестного художника обозначать некоего Мирона. Вадим взглянул на неё и согласился, что это точно Мирон, и никто другой. Широкая бородатая рожа, как у мультяшного купца Колывана только подтверждала его догадки.
Громко хмыкнув, Вадим пнул дверь то ли трактира, то ли постоялого двора. Хрен тут разберёшь на Руси, что и как правильно зовётся. Смутное время, блин… Внутри оказалось не лучше, чем снаружи. Чад от очага, хоть и уходил вверх, но людей в зал набилось так много, а работать печи нужно было так часто, что дым вырывался и в общий зал.
Вадим поморщился от резко шибанувшего в нос едкого запаха пота, перегара, смрада кухни и нечистого дыхания, пополам с желудочными газами. Агафья, что шла рядом, громко чихнула. В общем, не вкусно находиться в трактире. Но что тут поделать, выбор мест для отдыха оказался небогат. Присев на край лавки, придвинутой к длинному столу, Вадим положил обе руки на стол, а заплечный мешок опустил на ноги.
— Офици… эй, половой, еды!
На него покосились, но без враждебности. Подскочивший юркий мужичок сразу задал вопрос о наличии финансов.
— Деньга-то есть? А то ныне времена пошли непростые, а воровские.
Вадим молча выудил из-за пазухи несколько медных пулов и медную деньгу, с медными же полушками и бросил их на стол.
— Какая красота! — половой закачал в удовольствии головой. Те посетители, которые были рядом, покосились на мелкие деньги и дальше занялись своими делами. Деньги небольшие, а парень слишком серьёзный, да при сабле.
— Чаво будете трапезничать? Есть мясо жареное, дичь запечённая, яйцо варёное, каша ячневая, каша гречневая, каша просяная, каша заморская укус-укус, каша гороховая да бобовая. И разные разности: репа печёная, брусника мочёная, толокнянка толчёная.
Половой, видимо имел дар стихоплётства, поэтому шпарил названия блюд наизусть, сам радуясь своим умениям. При упоминании гороховой каши Вадим поморщился, оно и чувствуется, что большинство выбрало именно её. Да и самая дешёвая она, стало быть.
— Гречу и мяса.
— Что пить будете? — продолжал удивлять половой. — Есть водка хлебная, пиво целебное, квас похмельный и узвар отменный.
Услышав новую рифму, Вадим аж завертел головой в удивлении. А из глубины зала послышался чей-то голос.
— Ха, Баюн, опять ты новенького посетителя узрел и деньгу зарабатываешь, словечками своими сыгрываешь, да былью опутываешь? — крикнул сидящий за соседним столом мужик, одетый как стрелец.
