ожидая моего появления.
— Ну что, Реутов, план твой не удался?
— Не знаю, чего вы радуетесь, — хмуро ответил я. — Это на самом деле было важно и в первую очередь, между прочим, для вашего начальства. Для всего вашего начальства.
Мое уточнение, которое выглядело как откровенный намек на связь Шипко с Бекетовым, его вообще не задело. Хотя я ожидал хоть какой-то реакции. Ни черта подобного. Панасыч просто усмехнулся и двинулся в сторону ворот.
— Ну хоть про Судоплатова ответите? — спросил я его в спину, а потом бросился догонять. Дурацкая манера вот так уходить. Все время несусь за ним вприпрыжку.
— Что именно тебя интересует? — бросил Панасыч через плечо.
Ну, вообще, конечно, меня интересовало, как бы встретиться в бывшим другом отца. Да, дневник, похоже, похерен. Но я могу попытаться воссоздать этот дурацкий рисунок со значками, написанными рукой прадеда. Не уверен, конечно, в точности. Однако теперь, выходит, я в состоянии вспомнить все, что знал Алеша, и мне для этого не требуется сон. А это уже плюс. Но без Судоплатова, рисуй не рисуй, все равно получишь… Ни черта, короче, не получишь. А значит, до отправки в Германию, мне надо непременно с ним встретиться. Учитывая, где я нахожусь ежедневно, просто так к разведчику в гости не попадёшь. Да и он, думаю, приемы не устраивает. Единственная возможность — занятия в школе.
— Почему товарищ Судоплатов не ведет у нас уроки, как было обещано?
— Поменялось многое. Не так давно состоялось партсобрание. На нем сослуживец товарища Судоплатова, которого он знал еще, кстати по Харькову, служил некоторое время здесь Павел Анатольевич, неожиданно предложил партийному бюро рассмотреть его подозрительные связи. Он сказал, что Судоплатова перевел в Москву враг народа Бал… — Шипко осекся, покосился на меня. Наверное, решил, эту фамилию озвучивать ни к чему и сразу продолжил, — в общем, бывший товарищ обвинил Судоплатова в том, что он поддерживал дружеские отношения с недавно разоблаченными врагами народа. Партбюро приняло решение исключить товарища Судоплатова из партии. Это решение должно утвердить общее партийное собрание разведслужбы, назначенное на январь.
Твою мать! Вот, что хотелось сказать мне вслух, но я, естественно, этот порыв сдержал. Если с Клячиным было все мутно, то с Панасычем, вообще непонятная фигня. На чьей он стороне? Что думает обо мне? Почему отмораживается с разговором про Клячина? Почему молчал все это время, а тут вдруг решил откровенничать? Вопросов до хренища, ответов пока ни одного. Не стоит показывать Панасычу, насколько я заинтересован в Судоплатове. Поэтому просто коротко спросил:
— Его арестовали?
Попутно я пытался сопоставить информацию, имеющуюся у меня в голове из прошлой жизни, но как-то она не сопоставлялась. Насколько помню, Судоплатов должен спокойно служить и во время войны, и после. Более того, у вождя он был… будет… на хорошем счёту. Не зря ведь его прозвали «Сталинским волкодавом». Да и Троцкого пока еще не убили. А как без Судоплатова этот вопрос решат? Короче, ерунда какая-то.
— Нет. Товарищ Судоплатов пока ходит на работу, сидит у себя в кабинете за столом. — Шипко как-то горько усмехнулся, с сожалением или сочувствием. Не знаю. Однако явно судьба старого друга Витцке не была ему безразлична. — Просто ничего не делает. Сложная ситуация для Павла. Знаешь, как говорят, хуже всего — ждать и догонять. А он сейчас в ожидании. И ожидание это напряжённое. Каждый день. Да и атмосфера, прямо скажем… Сначала, после того, как сместили товарища Ежова, Павел Анатольевич исполнял обязанности руководителя иностранного отдела, а сейчас его понизили до начальника испанского отделения. Люди, они же какие… На все оглядываются, ко всему прислушиваются. К тому же почти весь старый состав отдела… Поменялся он, этот состав. А новые сотрудники не решаются с ним общаться. Боятся скомпрометировать себя. Я был на днях там. Любопытно. Начальник отделения, беседуя со своим заместителем в присутствии Павла Анатольевича, переходит на шепот, опасаясь, что Судоплатов может подслушать.
Шипко снова усмехнулся и покачал головой. По его тону мне показалось, что Судоплатову он сочувствует гораздо больше, чем какому-то начальнику отдела, который ведет себя абсолютно по-идиотски.
— Но… Как он мог якшаться с врагами, если его в Союзе-то и не было? Он же разведчик. Это действительно все серьёзно?
— Серьёзно? Не знаю. Скорее да, чем нет.
— Да подождите вы! — я ухватил Шипко за рукав и с силой дернул его, останавливая.
Панасыч замер на месте, потом с некоторым удивлением покосился на мои пальцы, сжимавшие ткань его пальто.
— Извините, — я убрал руку. — Просто для меня это действительно важно. Я не знаю, насколько могу вам доверять. Не знаю, какие цели вы преследуете. Но мне кажется, если бы они были плохими по отношению ко мне, наверное, и поведение ваше выглядело бы иначе. Вы хотите предупредить меня о Клячине. Я же верно понимаю? Это тоже не просто так. Хотите поговорить о Николае Николаевича позже, хорошо. Я подожду. Но сейчас, раз уж зашла эта тема, объясните, насколько велика вероятность, что с товарищем Судоплатовым уже не получится встретиться?
Шипко помолчал несколько минут. Пауза вышла волнительная. В принципе, он вполне может сейчас послать меня, куда подальше, и будет прав. Не те времена нынче, когда можно с кем-то откровенничать. Уж тем более сотруднику НКВД, кем бы он на самом деле не являлся. Тут даже наоборот. Чем выше должность, тем круче риск. Я бы, по крайней мере, на его месте не стал. Он и так много сказал лишнего. На пару доносов вполне хватит.
Однако, видимо, и правда Панасычу известно об Алеше Реутове чуть больше, чем мне самому. Потому что он все-таки ответил.
— Есть такой человек — Зубов. Из того же, скажем так, направления, что и Павел. У нас были некоторые интересы в Чехословакии. Зубов встретился с президентом Бенешем. Нужно было помочь ему вывезти семью. По указанию руководства Зубов передал последнему десять тысяч долларов, поскольку Бенеш не мог воспользоваться своими деньгами для организации отъезда. Расписка в получении денег была дана Зубову секретарем чехословацкого президента. Сам Бенеш бежал в Англию. Зубов отлично справился с заданием. Он помог президенту, но при этом британские и французские власти не имели ни малейшего представления о наших связях с лицами, выехавшими из Чехословакии. Спустя некоторое время после
