Попросив остановиться на минуту перед дверью в её покои, я сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, затем натянул на лицо маску добродушного священника, давая знак охране вносить меня внутрь.
— Моя дорогая! Наконец-то! — с этими словами на латыни, меня внесли к опальной королеве, и я впервые увидел ту, из-за которой всё это началось. Симбионт где-то в голове выплеснул столько гормонов, что у меня волосы зашевелились по всему телу, а кровь только что не прильнула ко всему, к чему только могла. На скромном, простом табурете сидела богиня: светлые, едва ли небелые волосы от падающего на них солнца, оттеняли белоснежную, мягкую кожу, а огромные, наполненные печалью зелёные глаза, грустно смотрели на меня, в том время когда их хозяйка вышивала.
— Что случилось? Почему в замке шум? — испуганно спросила она мягким, грудным голосом, от которого симбионт исторгнул ещё больше гормонов, — кто вы?
— Архиепископ Венецианский, легат нашего Святейшего отца — Иннокентия III, — я приказал поставить носилки рядом с ней, хотя находиться так близко, было суровым испытанием для моего, начавшего созревать организма. Ингеборга была прекрасна, и я полностью понимал короля, который захотел тут же ей овладеть. Схожие чувства именно сейчас бродили в моей голове, ещё и под воздействием впрыснутых гормонов.
— Что?! Папа наконец решил действовать?! — она отложила вышивание и сложив руки, зашептав слова молитвы, — спасибо Господи! Спасибо!
Я конечно же присоеденился к ней, ещё и перекрестив под конец. Она опустилась на колени и взяв мою руку в свои, приложила её ко лбу. Симбионт после этого булькнул и на время отключился. Меня окружил тонкий аромат трав и благовоний, вскруживший голову и я с полной очевидностью понял, что это тело становится по-настоящему взрослым, поскольку впервые почувствовал столь явную реакцию на женщину, находящуюся ко мне так близко.
— Всё, дорогая, отныне вашим бытом и безопасностью займусь я, — с мягкой улыбкой, я отнял у неё руку, ещё раз перекрестившись, — также я уже имел предварительный, весьма жёсткий разговор с Филиппом Августом и он обещал навестить вас в моём присутствии, чтобы обговорить условия вашего возвращения.
— Это правда?! — её глаза наполнились слезами, — я так благодарна Святейшему отцу!
— Давай помолимся дитя, ты так много страдала, но теперь всё это уже позади, — заверил я её.
— О, благодарение Господу нашему!
— Всё благодаря Господу, — согласился я, читая молитву на высокой латыни. Её она не знала, но присоединилась ко мне, читая на вульгарной.
Нас пару раз пытались отвлечь, но она сама просила подруг или гостей не отвлекать её от молитвы с новым защитником.
* * *
21 ноября 1198 года от Р.Х., Этамп
Прошла неделя с моего яркого появления в замке, и опальная королева, всё больше убеждаясь, что я полностью на её стороне, стала ослаблять контроль над собой, возвращаясь к прежней жизни, которую она вела до моего прибытия: частые гости, подарки французским сановникам, активная переписка с духовенством.
И если вначале, она это делала осторожно, то потом, видя, что я ничему не только не препятствую, а наоборот горой за неё стою, поощряя всё, чтобы она не делала или запросила, Ингеборга отбросила роль угнетённой пленницы, в которой предстала при первой нашей встрече. Исчезло простое платье, в котором она меня встретила, появились наряды, присущие больше королевскому двору, чем узнице «тирана и душегуба», как она писала в письмах Папе о своём муже.
Ещё более доверие я получил, когда по моей просьбе в замок дважды приезжал Филипп Август, с которым я весьма жёстко и непримиримо разговаривал в соседней с ней комнате, сделав всё, чтобы она услышала наши переговоры полностью. Король, решивший мне подыграть, заламывал руки, убеждал не отлучать Францию от церкви, как это угрожал сделать Иннокентий III, обещал, что подумает над моими словами и просит дать ему чуть больше времени.
После второй встречи, когда он после меня зашёл к ней, и поинтересовался, не испытывает ли королева в чём-то нужды, она мило и кротко с ним пообщалась, как это всегда делала со своими посетителями, очаровывая всех добротой и набожностью, и сказала, что ей не хватает только теплоты тела и сердца короля.
Тот же, видя, что я стал сомневаться в её добродетели, старался и дальше увеличить мои сомнения, он даже предложил мне лично посмотреть, как он пытается соединиться с ней, чтобы я наяву увидел её взгляд, который лишал его мужской силы. Я сказал пока с этим обождать, поскольку и других тёмных мест в её поведении хватало. Находясь с девушкой почти двадцать часов в сутки, я был участником большинства её разговоров, переписок и всего, что она делала. Ничего, что она описывала в своих письмах наружу не было и в помине, кроме того, что она не могла покинуть замок. Во всём остальном она вела обычную, светскую жизнь, не говоря уже о пышных вечерах которые она иногда закатывала, приглашая парижских аристократов. Моё присутствие сначала её раздражало, но потом, когда король отказался выделять ей больше денег, сказав, что теперь «этот уродливый карлик от Папы» за всё отвечает, я специально стал вручать ей золото из рук в руки, сколько бы она ни запросила. Ингеборга от этого ещё больше расслабилась, справедливо полагая, что если я не только не ограничиваю её траты, но ещё и даю больше, чем выделял король, то точно нахожусь здесь, чтобы защитить её от всех невзгод. Ну и как дальше стало понятно, человек не может долго скрывать свою истинную сущность, если считает, что ему ничего не угрожает. Я давно приметил в замке молодого, очень смазливого поварёнка, который слишком часто заглядывал в комнату королевы, чем это было положено ему по статусу, поэтому выставил за ним тайное наблюдение, а сам сказал Ингеборге, что через неделю планирую поездку в Париж, чтобы ещё раз надавить на короля, силой своей власти.
* * *
28 ноября 1198 года от Р.Х., Этамп
Мужская попа с силой вжимала в простыню женское тело, а пот, который катился по его спине говорил о том, что делает он уже достаточно продолжительное время. Белые руки, которые вцепились в его плечи, с силой стаскивали кожу мужчины, а такой знакомый голос страстно выкрикивал его имя, когда он усиливал движения тазом.
Парочка так была увлечена сексом, что не услышала, как открылась дверь на новых петлях, которые поставили за неделю до этого дня, и внутрь внесли посланника Папы, который уехал из замка два часа назад, и это видели все.
Полюбовавшись с десяток секунд на сцену, я провёл рукой по горлу. Сеньор Бароцци всё правильно понял, подойдя к кровати, и схватив мужчину за волосы, мечом перерезал ему горло и сразу отошёл, смотря как лежавшая под булькающим кровью телом девушка верещит от ужаса, в то самое время, как её лицо и тело, заливает кровью любовника.
Через пару минут, поняв, что ей лично ничего не угрожает, она с трудом откинула безвольное мужское тело в сторону и я увидел её настоящее лицо. О-о-о, только теперь оно было по-настоящему прекрасно! Искажённое от ярости и понимания, что её тайна раскрыта, она рычала от бессилия, и даже не подумала укрыть совершенное тело, на которое уже начали коситься мои солдаты.
— Выйдите все, кроме вас сеньор Пьетро, — приказал я им, и те, нехотя покинули комнату.
Я, вытянув руку, показал на ней указательным пальцем, искренне улыбнулся, впервые за две недели сбрасывая так опостылевшую мне маску священника.
— Попалась!
Она зарычав ещё сильнее, бросилась к подушке, а затем ко мне, занеся тонкий стилет над моей головой. Военачальник, ножнами ударил её по руке, а когда королева вскрикнула от боли, упав спиной обратно на кровать, он поднял кинжал, и хмыкнув, положил его рядом со мной.
— Свяжите её пожалуйста да потуже, а то боюсь, как бы эта львица меня ни загрызла, — попросил его я, и он кивнув, сходил за верёвкой, и вскоре передо мной на кровати, окуклилась девушка, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой.
