Я поняла, что пора вмешаться:
— Здравствуйте, товарищи! — официальным голосом громко сказала я.
Все обернулись и уставились на меня.
Глава 21
Посреди стеклянной тишины что-то громко плюхнуло, от неожиданности все повернули головы к плите — это у Зинки выпала ложка из рук прямо в кастрюлю с борщом (полуведёрную, между прочим).
— Ба-а-атюшки! А вот и Лидка! — довольно потирая руки, громко нарушил звенящее молчание Петров, — ты всё слышала? Наша великая актриса теперь будет жить в твоей квартире со Светкой! Она так сказала.
— А перед этим она пару раз слетает на Луну и соберёт урожай яблок на Марсе, — в тон ему ответила я.
— Светлана — моя дочь и будет жить со мной в квартире её отца! — выпалила побагровевшая Ольга.
Я с демонстративной жалостью посмотрела на неё, показательно смерив взглядом сверху-вниз и снизу вверх. Она раздобрела, поправилась, обзавелась двойным подбородком — от былой «демонической» притягательности не осталось и следа. Вот что с женщинами делает сытая буржуйская жизнь и семейный уют.
— Ольга? — сделала «большие глаза» я. — Да нет! Не может быть!
— Что не может быть⁈ — сварливо спросила Ольга.
— Точно, это — Ольга, — с жалостью покачала головой я, — Что же с тобой случилось, Ольга? Небось дорвалась до свиной рульки с кнедликами? Или к пиву? Говорят, чехи мастера в этом деле.
— Ты о чём? — не поняла она.
Петров фыркнул.
— Да ты шире, чем выше, — изображая ошеломлённое изумление, продолжала нагнетать я. — Килограмм тридцать, небось набрала?
— На буржуйских харчах и не так наберёшь, — мстительно добавила от плиты Зинка, которая выудила-таки ложку другой ложкой и теперь дула на обожженные пальцы, — на свиноматку теперь похожа.
— На себя посмотри, корова! — вызверилась на Зинку Ольга.
— Теперь понятно, почему тебя муж выгнал, — покачала головой я, — а как с театром дела? Небось после Пражского национального театра тебя в наш с руками-ногами сразу забрали? Теперь ты будешь примой?
Оба подбородка и рыхлые щёки Ольги стали наливаться нехорошей краснотой, Зинка возле плиты обидно расхохоталась, Петров тоже звучно похрюкивал в уголке, и тут Горшков, прежде хранивший молчание вдруг сказал:
— Ты зачем сюда пришла?
— Захотела и пришла, — равнодушно пожала плечами я, — не твоё дело.
— Здесь наша жилплощадь. И мы тебя не приглашали, — заявил Горшков. — Ты не имеешь права врываться на чужую жилплощадь!
— Меня не надо приглашать, — отмахнулась от его обвинения, как от малосущественного, я, — у меня комната здесь. Так что прихожу сюда, когда считаю нужным.
— У тебя нет здесь комнаты! — завёлся Горшков.
— Комната Риммы Марковны, — напомнила я. — Напротив твоей.
— Но это не твоя комната! Я сейчас участкового позову!
— И загремишь очередной раз в дурку, — вздохнула я, — и когда ты уже ума наберешься, Валера? Уже четвёртый десяток пошел, а как был дураком, так и остался.
— Что здесь происходит? — неотвратимым айсбергом вплыла на кухню Клавдия Брониславовна, — почему такой шум? Ни минуты покоя!
— А вот припёрлась эта и шумит! — наябедничал Горшков, некультурно тыкая подрагивающим от волнения пальцем в мою сторону, — я и говорю, участкового надо вызывать!
— Ну почему же припёрлась? — Клавдия Брониславовна не могла отказать себе в удовольствии пропустить такое представление и щедрой рукой подлила масла в огонь, — Лидия пришла проведать комнату Риммы Марковны, правильно я понимаю?
— Совершенно, верно, — миролюбиво согласилась я.
— Но мне не понятно, с чего все подняли такой шум? — еле сдерживая злорадство, продолжала допрос Клавдия Брониславовна сахарным голосом, — ну пришла и пришла. Кричать-то зачем?
— Она оскорбляет меня! — выдала «перл» Ольга и метнула злобный взгляд в мою сторону.
— И что? — добавила медку в голос и изобразила вид наивной пятиклассницы Клавдия Брониславовна.
— Говорит, что я набрала тридцать килограмм!
— Врёт, — неодобрительно нахмурилась Клавдия Брониславовна и смерила Ольгу внимательным взглядом, — думаю все сорок пять будет.
— Да что вы все набросились на меня! — со слезами в голосе воскликнула Ольга.
— И поджарый живот без еды не живёт! — изрёк народную мудрость Петров и сам хохотнул над своей шуткой.
— Что? — не поняла Ольга.
— Хорошего человека никогда не бывает чуть-чуть! А потребность в пище сильнее любви! — добавил Петров.
— Они и видно, — заржала Зинка, снимая кастрюлю с плиты, — и заграничный пры-ы-ынц это понял, раз обратно отправил!
— Так, давай-ка, Ольга вернемся к главному вопросу, — прервала затянувшуюся коллективную истерику я и вернула разговор в конструктивное русло, — я тут краем уха услышала, что ты решила мою Светлану забрать?
— Света — моя дочь! — взвизгнула Ольга, голос её аж зазвенел. — Я её родила!
— Не спорю, — поморщилась я, — а потом довела до полного истощения и написала отказ. У меня все подтверждающие документы на руках.
— Я её люблю и скучаю за нею, — трагически заламывая руки, вскричала Ольга.
— Ты тут брось страдания Гамлета изображать, — не повелась я, — любишь Свету, говоришь? Ты когда в город вернулась? Неделю назад примерно?
— Полторы, — мстительно подсказала Зинка, гремя посудой.
— Тебе какое дело? — скривилась Ольга.
— Мне — никакого, — покачала головой я, — но вот вопрос, если ты так сильно соскучилась за Светой, то почему ни разу за эти полторы недели даже не попыталась её увидеть?
— Мне нужно было жизнь наладить, обустроиться, — фыркнула Ольга.
— Когда я зашла сюда, ты сидела на кухне и жрала это варево, — попеняла я, — что-то это мало похоже на налаживание жизни.
— Так что мне, с голоду умереть? — обиделась Ольга.
— Но ты же год дочери не видела! Соскучилась же, сама говоришь. И приезжаешь в город и спокойно занимаешься, чем угодно, вон болтаешь на кухне, даже не подумав узнать, как у нее там дела! Бред какой-то!
— Самая чистая любовь — это любовь к еде! — опять изрёк народную поговорку Петров.
— Я собиралась к Свете!
— Полторы недели аж собиралась, да?
— Я должна была подготовиться! И вообще, не лезь в наши отношения с дочерью! Мы сами разберемся!
— Ты совсем сбрендила, Ольга? — удивилась я, — я — опекун Светы. Официально. И именно я решаю, с кем она будет видеться и с кем не будет.
— Ты что, запрещаешь мне видеть дочь? — из глаз Ольги показались две слезинки, которые аккуратно потекли по щекам, не размазав тушь.
Всегда завидовала умению актрис так изящно плакать.
— Да, запрещаю, — сказала я.
На кухне опять воцарилась тишина. Все взгляды скрестились на мне.
— Ты за этот год ни разу даже не поинтересовалась, как у неё дела! — продолжала обличать Ольгу я.
— Я страдала в разлуке!
— Ты развлекалась в Праге! — отрезала я, — и когда у тебя было всё хорошо, ты даже не вспомнила о дочери. А сейчас, когда тебя оттуда выгнали — сразу заговорила о Свете, тем более что у неё есть квартира! Как тут материнской любовью не воспылаешь!
— Да ты… — выпалила Ольга, но я её прервала:
— В общем так, Ольга, — жестко сказала я, — мой тебе ответ такой: Светы тебе не видать! Никаких встреч. И квартиру ты не получишь. Валеев всё организовал так, что даже если ты и сможешь каким-то чудом отобрать у меня Свету, то квартира моментально отойдёт государству.
— Да как…! — ахнула Ольга.
— Но я тоже не зверь, Ольга, — тем временем продолжила я, — если ты возьмешься за ум, найдёшь нормальную работу, да хоть бы в той же библиотеке, наладишь жизнь, прекратишь блядствовать — так и быть, я позволю тебе иногда видеться и общаться со Светланой. Но сейчас даже на пушечный выстрел не подходи к ней! Иначе я тебя уничтожу! Ты поняла⁈
— Это я тебя уничтожу! — заверещала Ольга, — не думай, что если меня здесь не было, то не найдутся защитники!
— Знаю я твоих защитников, — вздохнула я, — только твоё время ушло, Ольга. И красота, увы, ушла. Посмотри на себя в зеркало и сделай выводы.
