поскреб подбородок. Становиться сплетником не хотелось, предавать доверие Ульяны — тем более. Но если оставить, как есть, Лев бог весть что вообразит. И еще передумает жениться на Ульяне.
— Вы можете дать слово, что то, о чем я сейчас расскажу, останется между нами? — решился Егор.
— Слово дворянина, — пообещал Лев.
— Там ей нужен я, а не вы, — сказал Егор. — Потому что я — крестьянин. Она пытается кое-что выяснить… Люди охотнее делятся сплетнями с такими, как я…
— Ульяна ищет мать?
Егор уставился на Льва в изумлении.
— Так вы… знаете?
— Догадался. Мы говорили об этом… вскользь. Как же хорошо, что ты об этом сказал! А я голову ломаю, как…
Лев замолчал.
— Вы о чем, Лев Мстиславович? — напомнил о себе Егор.
— Ах, да. В общем… Я знаю, куда вам нужно ехать, — сказал Лев. — Но и ты дай мне слово, что все будет выглядеть так, будто вы сами ее нашли.
— Мать Ульяны Дмитриевны? — уточнил Егор. — Вы знаете, где она?
Лев кивнул и опять разлил коньяк по бокалам.
[1] Мой дорогой друг (франц.)
Глава сорок первая, в которой героиня путешествует по святым местам
Ульяна подозревала, что авантюра с маскарадом не увенчалась успехом, однако ничего не смогла добиться ни ото Льва, ни от Егора. А Жорж вернулся в Стожары и, запершись в своей комнате, беспробудно пил. Так что поездка по святым местам пришлась кстати. Она избавила Ульяну от переживаний из-за поведения сводного брата.
Ульяна предложила тетушке Марфе составить ей компанию, но та отказалась.
— Георгий пьянствует? Нет, я не боюсь. Наоборот, постараюсь привести его в чувство. А ты, голубушка, поезжай. Поезжай, успокой душу.
Егор сказал, что поначалу они обойдутся без поездок с ночевками. И в округе, мол, есть, где помолиться. Ульяна не возражала.
С раннего утра до позднего вечера она проводила время то в одном монастыре, то в другом. Присутствовала на службах, беседовала с настоятельницами, оставляла щедрые пожертвования и заказывала поминальные службы по отцу.
Молилась Ульяна и о том, чтобы Господь подсказал ей верный путь: выйти замуж за порядочного, но нелюбимого мужчину, или бедного и любимого. С матерью-настоятельницей советовалась, не выбрать ли ей иночество, не отречься ли от всего мирского во славу Господа. Но что одна, что другая… Ульяну отговаривали. Коли не лежит душа, не следует надевать черные одежды. Господу служат от чистого сердца, а не спасаясь от мирских проблем.
— Что? Узнал что-нибудь? — спрашивала Ульяна у Егора всякий раз, когда они возвращались из монастыря.
Егор отрицательно качал головой. И надежда найти мать становилась все слабее.
«Отчего я решила, что она где-то рядом? — размышляла Ульяна. — Может быть, она ушла отсюда далеко-далеко, как только я родилась. Или умерла при родах. Это как искать иголку в стоге сена!»
Ехать с ночевкой все же пришлось — на другую сторону Волги. Вечером того же дня, возвращаясь вечером в гостиницу при монастыре, Ульяна встретилась с Егором.
— Случилось что? — спросила она устало.
У мужчин, тем паче, крестьян, другой постоялый двор для ночевки.
— Историю хочу вам рассказать, коль не прогоните, — ответил он.
Сердце забилось чаще.
— Интересная история?
— Да как сказать… Вы послушайте и сами решайте, интересная она или нет. Только учтите, рассказчик… ненадежный. Может, и придумал все, чтобы гостей тешить.
— Расскажи, — велела Ульяна.
Они расположились на лавочке недалеко от гостиницы.
— Жила-была девушка, — начал Егор по-сказочному. — Звали ее… Как бы назвать героиню, а?
— Какого она сословия? — поинтересовалась Ульяна.
— Крестьянка, из свободных.
— Тогда… пусть будет Фекла.
— Хорошо, — согласился Егор. — Звали ее Фекла. Росла она старшей дочерью в семье тысячника.
— Тысячника? — переспросила Ульяна.
— Капитал у него исчислялся тысячами рублей, — пояснил Егор. — У кого сотни — сотниками зовут, а у кого миллионы — миллионщиками.
— А, я слышала, правда, — согласилась Ульяна. — На этой стороне Волги свободных крестьян больше, есть среди них и зажиточные.
— Ага. Так вот росла Фекла любимой дочерью, горя не знала. Шелковые сарафаны носила, приданное имела… богатое. И характер у нее был покладистый, добрый.
— Ты о моей маме говоришь? Да, Егор? — шепотом произнесла Ульяна.
— Не торопите события, ваша светлость.
— Какая я тебе светлость! Крестьянкина дочь… — усмехнулась она. — Скажи хоть, она жива?
— И да, и нет, — загадочно ответил Егор. — Да вы не спешите, слушайте. Как вошла в пору юности Фекла, так повстречала мужчину, в которого влюбилась без памяти. И он ее полюбил всем сердцем.
— Полюбил? Точно полюбил? Не использовал? — опять перебила Егора Ульяна.
— Говорят, полюбил. Да так, что поехал к родителям в Москву благословения на брак просить. Хоть и был он дворянином, а она — простой крестьянкой.
— Быть такого не может…
— Так я за что купил, за то и продаю, — хмыкнул Егор. — Не рассказывать дальше?
— Рассказывай!
— Вы уж простите, Ульяна Дмитриевна, говорю, как есть. Когда жених уехал, Фекла поняла, что… понесла. Дело молодое, не удержались они… согрешили. Подарила она князю девичью невинность.
— Все же князю… — прошептала Ульяна.
Егор сделал вид, будто не оговорился.
— Путь до Москвы не близкий, сами знаете. А дома отец с матерью прознали о грехе дочери.
— Ужас какой! — вырвалось у Ульяны.
Кое-что о крестьянских нравах и она знала. Недаром в Стожарах росла. Редко какой отец поступал иначе в то время, ведь незамужняя дочь не только себя позорила беременностью, но и всю семью. С такими девушками поступали жестоко — избивали почти до смерти, выгоняли из дома.
— Не говори, что с ней сделали! Не говори! — затараторила Ульяна, едва Егор набрал в грудь воздуха, чтобы продолжить рассказ. — Скажи, что после было. Ведь она выжила, правда?
— Выжила. И ребенка… чудом сохранила, — подтвердил он. — В монастырь она ушла, к двоюродной тетке. Там ребенка родила, втайне от всех. Да в монастыре и осталась. Иночество приняла, грехи замаливала.
— А князь? — выдохнула Ульяна. — Он не вернулся?
— Вернулся, но поздно. Родители запретили ему жениться на крестьянке. Так говорят. И задержали его в Москве на год. А он все же вернулся за Феклой. Только… поздно. С трудом нашел ее, но она его не приняла, и разговаривать не стала. А ребенка он из приюта забрал. Дочку…
— Дочку… — эхом повторила Ульяна.
И расплакалась, закрыв лицо руками.
— Ульяна Дмитриевна, право слово… — расстроился Егор. — Чего теперь-то плакать? Это всего лишь история. И не факт, что ваша.
— Как не моя? Моя! — возразила Ульяна. — Я сердцем чувствую, что моя!
— Мне имен не назвали. Честное слово, Ульяна Дмитриевна. И инокиня та… говорят, что до сих пор здесь живет.
