не домогаюсь твоего мужчины, Ююка, — заверила я, не дожидаясь их объяснений. — Лучше объясни мне кое-что.
— Попробую.
— До какого возраста у мужчин длится изменение гормонального фона? — И по его лицу было понятно, что мой вопрос надо расшифровывать. — Сексуальное желание не отпускает?
Ююка пискнула и убежала. Низак проводил её нечитаемым взглядом.
— Я могу дать вам книгу…
— Низак, у меня и так уйма информации. Я прошу тебя объяснить элементарные вещи, которые, подозреваю, отличаются от моего мира.
И всё же мне прочитали почти лекцию о созревании мужчин. Если кратко, то получается, что до тридцати пяти — сорока лет местные мужчины почти как наши подростки, возбуждаются на всё, что движется, и хотят секса постоянно, при этом воздержание становится фактически пыткой. Конечно, Низак пытался донести это более мягко, но смысла не изменить.
— Низак, а тебе сколько? — любопытство, куда без него.
— Тридцать семь, — спокойно ответил он и только потом, судя по выражению лица, понял, что раскрылся. Сам же и отвёл глаза.
— Будь внимателен к Ююке, не дави, не пугай. И спасибо за ответы.
Низак всё понял без дополнений, поклонился и ушёл. Я же осталась принимать тяжёлое, как думала, решение. По всему выходило, что Милон просто сума сходит рядом со мной, да вообще с любой женщиной. Да, моральные установки берут своё, но не навсегда. И если я не хочу опять почувствовать это мерзкое, разъедающее чувство предательства, то должна вступить с ним в нормальные супружеские отношения, в противном случае получается замкнутый круг. Конечно, пройдёт время и естественный процесс в его организме закончится, только нужно ли это уже будет мне и ему? А хочу ли я нормальную семью, пусть и с точки зрения этого мира? Секунда размышлений, сомнений, и ответ был однозначным: хочу. И Милона, сознательно или подсознательно, я уже не воспринимаю чужим…
Министр культуры, точнее, его семья разрешила мои последние сомнения.
Его семейство оказалось самым многочисленным. Он был одним из четырёх мужей, один из которых на этом ужине не смог присутствовать. Оказалось, что двое мужчин бывают постоянно в разъездах. Но не это самое интересное. Все они были творческими людьми. Жена играла в том самом столичном театре, один художник, другой певец, ещё один актёр. Так вот, женщина уронила какую-то баночку. И всё бы ничего, но она покраснела, а мужчины очень смущённо стали собирать содержимое баночки. Не представляете, как забавно наблюдать за краснеющими и смущающимися взрослыми мужчинами. А моё любопытство и современная осведомлённость не давали покоя.
— Сами делаете смазку или у кого-то покупаете? — как бы невзначай спросила я, так же просто получая ответ:
— Покупаем, конечно.
Полагаю, что моё лицо от этого ответа расплылось в предвкушающей гримасе. Четверо спалившихся на горяченьком остолбенели, некоторые изображали рыб.
— Адресок мастера дадите? — сквозь рвущийся смех опять спросила я. Мельком взглянула на своих мужчин. Ифор хмурился, а Милон переводил подозрительные взгляды с баночки в руках женщины на неё и её мужей, а потом на меня. И так несколько раз. И вот их недоумение прорвало мою выдержку. Я рассмеялась в голос. Отчаянно краснеющая и бледнеющая женщина быстренько всё собрала и выбросила. Министр с сомужьями тоже уже весело смотрели на Милона.
— Если миледи желает, как не дать, — кокетливо посмотрел на меня актёр, улыбаясь.
— Но-но, — напрягся Милон, но только вызвал новую волну смеха.
— Милорд, я ничего такого не имел в виду. Просто забавно, что миледи осведомлена о назначении смазки, а вы нет, — поднял руки актёр.
— Ваша реакция и только она выдала назначение сей баночки, — посмеивалась я.
— Это понятно, что мы сами себя сдали. Только мы все знаем, зачем это нужно, — он сделал акцент на слове «все».
— Просто не ожидала встретить нечто подобное в этом мире. В моём-то много всего такого.
— Очень интересно. А что есть ещё? — чуть ли не в один голос произнесли певец и актёр.
— Смотря что имеется здесь, — поиграла я бровями.
— Мне кто-нибудь объяснит, что это такое и о чём вообще речь? — возмутился Милон, хотя, судя по краснеющим ушам, у него явно были идеи. И вот раньше я этого за ним не замечала, в смысле красных ушей.
Тут наш бравый министр культуры взял себя в руки, наклонился к Милону и тихо на ухо объяснил. Реакция Милона стоила того. Сначала покраснели щёки, потом в возмущении открылся рот, а потом и меня одарили таким взглядом, что если бы мы уже были полноценными супругами, то меня ждала бы порка.
— Элен, — только и смог выдавить он на выдохе.
— Я из другого мира. Помни об этом. У нас из этого не делают тайну.
— Тогда почему для тебя неприемлемо многомужество, если такое есть?
— Как же тебе объяснить, — тяжело вздохнула я. — Вот смотри. На другом конце мира тоже есть страна, там тоже живут люди, тоже растят животных и растения. Только они совсем другие, не такие, как у нас. Они привыкли к своему образу жизни, к своим животным и растениям, так же как и мы. Но если ты привезёшь от них какое-нибудь животное, оно в большей степени вероятности в нашем климате не выживет, просто не сможет. С растением случится то же самое. Но для каждой из стран их виды животного мира будут нормой, а у других — диковинкой или дикостью.
— Странная аналогия, — поджал губы Милон.
— Я имею в виду, что неважно, что в мире есть что-то. Важно то, к чему ты привык, среди чего вырос и воспитывался. У нас говорят так: «Сколько людей — столько и мнений». Мне нравится одно, тебе что-то другое, ему совсем иное. Мы можем в чём-то совпадать во мнениях, а в части наши взгляды будут диаметрально противоположными. — Поскольку реакции на мои слова не последовало, я вздохнула и опять продолжила: Вот! Есть маги, а есть не маги. И человеку без магии никогда до конца не понять мага, так же как и маг не представляет себя без магии, а следовательно, не может понять не магов. Так?
— Так, — вздохнул Милон, опуская глаза. — То есть ты никогда не…
— Я этого не говорила, — резко и даже немного зло произнесла я.
— Спасибо.
И к чему он
