На Путиловском заводе мне сказали про гусеницы примерно то же самое и предложили скрепить звенья чем-то вроде рояльной петли, только большой, с крупными болтами. Представляю, как бы их срезало при попытке тронуться с места. Зато с ходу озвучили стоимость строительства трактора – сто пятьдесят тысяч рублей, причем сказали, что это минимум, а в ходе работы она может вырасти на треть – так что готовь, дядя-миллионщик, двести тысяч. Решил, что обращусь к Норденфельту при случае, может, у него и сталь подходящая найдется и цены не такие ломовые.
19 ноября 1892 г. Москва
В Москве меня ждала телеграмма от Альберта Виккерса о том, что он будет в Первопрестольной 21–22 ноября и хотел бы встретиться. Номер у него заказан в «Славянском базаре», вот и чудно, там отличный ресторан. Написал ему записку, завтра Артамонов отнесет в гостиницу.
Так, еще телеграмма – от Исаака из Харара о том, что он готов взять 50 рулонов шелка прямо в Джибути сроком реализации на три месяца.
Еще была всякая мелочь – приглашение от Московского дворянского собрания, еще что-то. Пока разбирал и читал, зазвонил телефон. Очень взволнованный Николай Карлович сообщил о рабочих волнениях на заводе у Парамонова. Спросил, есть ли у него оружие и может ли он вооружить человек двадцать верных людей. В ответ Карлыч стал что-то мямлить, из чего я понял, что от него толку нет, оружия у него нет, он боится ехать и предлагает вызвать полицию, жандармов или даже войска через капитан-исправника [104]. Сказал, чтобы пока не доводили дело до полиции, справимся сами. Уточнил, принимал ли он выборных, оказалось, что не принимал, времени не было. Вот и получили в день субботний проблемку, видимо, надо прощаться с управляющим, перестал мышей ловить. Сказал, что выезжаю прямо на завод и ему рекомендую взять несколько вооруженных людей в качестве охраны своей тушки и выезжать к месту беспорядков, засунув свой страх… «в портмоне», как говаривал Никита Сергеевич [105]. Только упаси бог стрелять первыми!
Взял Артамонова, а с запиской для Виккерса велел послать кого-по другого. На двоих у нас было два револьвера и «Штайр». По чугунке доехали за три часа, потом еще тряслись на извозчике, в общем я уже ожидал увидеть угольки от цехов. Нет, обошлось, толпа хоть и поредела – было градуса два мороза, четыре часа стоять никому не интересно, но узнав, что приехал хозяин, к заводоуправлению стали подтягиваться люди. В заводоуправлении нашел Парамонова, с ним десятка два мастеров и управленцев, оружия на всех: три древних револьвера, один из них – вообще шпилечный «Лефоше», вроде даже незаряженный. Управляющий из Купавны так и не приехал. Есть ли связь с уездной полицией, ответили, что телефон работает. Сказал, что, если пойдут на штурм, закрыться, вызвать полицию, забаррикадировать столами и шкафами двери и окна, для чего подтянуть их поближе и обороняться хоть ножками от стульев. Взял с собой двоих с заряженными револьверами, сказал, что стрелять только по моей команде и первый выстрел – в воздух.
Вышли на крыльцо, народ сначала заорал, кто во что горазд, но, поскольку я молчал, все утихли, и я спросил, есть ли выборные?
– А что толку, хозяин, от выборных-то, не принял их господин управляющий!
– Чего вы хотите?
Тут опять стали орать не разберешь что, но все же можно было свести требования к повышению жалованья и сокращению рабочего дня. Я сказал, что по заводу среднее жалованье рабочего 28 рублей при бесплатном жилье, квалифицированные рабочие получают в 2–3 раза больше при десяти с половиной часовом рабочем дне, женщины и подростки работают восемь часов. Те, кто работает с реакторами, получают на двадцать процентов больше и молоко в цехе. Довел до сведения митингующих, что среднее жалованье по химической и текстильной отрасли 20 рублей, бесплатное жилье есть только на Морозовских фабриках, а рабочий день там 12 часов и более.
– Чего же вы хотите, у вас и так лучшие условия по сравнению с другими фабриками. Лучше работы вы все равно не найдете, а безработными стать – запросто! Сейчас многие текстильные фабрики просто закрываются, из-за неурожая два года подряд у крестьян нет денег, чтобы покупать дешевые ткани, а завод в Купавне их и производил, у меня и так одни убытки, а я еще должен вам амбулаторию со школой к лету построить и жилье улучшить многим из вас.
В толпе стали раздаваться крики: правильно хозяин говорит, а управляющий-немец ничего не делает, обманывает, видать, хозяина, мы его и не видим здесь. Вот это уже лучше! «Царь у нас хороший, а бояре – плохие». Сказал, что разберусь с управляющим, почему он не принял рабочих представителей. Вроде стало угасать волнение, но тут в толпе раздались крики: «Не верьте эксплуататору-мироеду!», «Он на прибавочной стоимости капитал делает, на вашей крови наживается». Смотрю – какой-то парень в картузе старается, орет. Крикнул ему, что если смелый – выходи, поговорим перед народом, а если трус – то слабо́! Вышел «картузоносец», стоит гоголем, озирается, вот, мол, я какой смелый и умный – «уел капиталиста»!
– Ты откуда, мил человек, про добавочную стоимость знаешь, Маркса, что ли, читал?
– Ну, читал…
– И сколько страниц осилил, прежде чем заснул?
Народ засмеялся, а парень сказал: «Ну дык, „товар-деньги-товар“. Ну и что, говорю я, это каждый купец знает. А объясни обществу, что это за „прибавочная стоимость“, о которой ты там орал!»
– Ну это, то есть, так сказать, то, на чем мироед-капиталист наживается.
– Ну теперь вижу, что бородатого Маркса сам ты не осилил, а помог тебе кто-то и брошюрку сунул на поганой бумажке отпечатанную, с какой только в сортир сходить. Ты бы попросил у господина марксиста таких брошюрок побольше, мы бы их в отхожие места разложили, чтоб об стены дерьмо с рук не вытирали. (Опять народ развеселился, но краем глаза я увидел, что сзади толпы несколько человек быстро уходят, а один просто побежал.)
Сказал своим сопровождающим, чтобы они проследили за беглыми и, при возможности, кого бы их них отловили. Еще поговорили о том о сем, пошутили-посмеялись, и народ стал расходиться. Еще раз обещал разобраться с управляющим и ответить на все запросы выборных, что они ему передали. Сроку взял неделю, до следующей субботы, после рабочего дня первой смены, как сегодня.
Когда толпа разошлась по теплым баракам, привели задержанного. После недолгого допроса выяснилось, что это – один из бывших студентов, недавно взятых в лабораторию (я покосился в сторону Парамонова – мол, твой кадр), решил организовать марксистский кружок [106]. Собирались после работы, читали брошюрки, изучали «Капитал», который даже студент, выпертый с 4-го курса химфака за неуспеваемость и непочтение к преподавателям, до конца не читал и не понял. Послали мастеров по адресу студента, но выяснилось, что тот бежал, отловили его уже на станции и сдали полиции вместе с брошюрками, впрочем, разрешенными. Не разрешено было только призывать к бунту, неповиновению властям и беспорядкам. Так что могут и подстрекательство к бунту и неповиновению «пришить». Только собирался поехать в Купавну, разобраться с Карлычем на месте, как он заявился собственной персоной в сопровождении полусотни казаков. Выяснив, что усмирять никого не надо и «вызов был ложный», казаки стали роптать, что пожалуются начальству. Велел Карлычу выдать им по пять рублей компенсации из его кармана и столько же штрафа, то есть 250 рублей, внести в кассу. За что? За потерю руководства, незнание обстановки и головотяпство (про трусость умолчу). Поехали в Купавну, взял с собой Парамонова, устроим экстренное совещание с руководством (велел, чтобы оповестили всех руководителей по телефону). Пока ехали, обговорил с Парамоновым планы по переносу основного производства на новые заводы, прежде всего, ТНТ, лекарства будем выпускать в Купавне. Будет два головных управления – согласен ли он возглавить новые заводы, а Карлычу оставим только Купавну. Мефодий согласился, сказал, что все равно управляющий у них бывает раз в месяц, не чаще, и толку от него нет.
