— Что нельзя? — удивлённо посмотрел на меня Митька.
— Труп нельзя переворачивать и трогать до прибытия милиции, — уверенно сказала я, — ты и так его перевернул и руки раскрыл ей. Это же улики. Они могут расценивать это, как сокрытие важных улик!
— Зоя! — тяжко вздохнул Митька и с жалостью взглянул на меня, — тебе таки сильно по голове прилетело, я смотрю. Ну какие улики могут быть среди тайги? Сама подумай, если мы её сейчас не заберём, то её или зверьё сожрет, или эти бандиты вернутся и труп спрячут.
Я кивнула. В его словах была определённая логика.
— Если ты прям вся такая правильная, — ехидно сказал Митька, — возьми и зарисуй положение трупа на местности. Типа картосхему сделай. Я видел, ты листы из блокнота прихватила, вот и пригодилось.
Я покраснела, поморщилась, показала Митьке язык, вытащила листочки и принялась старательно зарисовывать.
Тем временем Митька, осмотрев окрестности, спустился к берёзкам и принялся вырубать палки для волокуш.
Я рисовала картосхему и решила набросать портрет Нины Васильевны. Лицо её, сморщенное в последние минуты жизни от боли, сейчас разгладилось. И хоть его уже затянула желтоватая восковая бледность, но черты стали спокойные, умиротворённые, даже в чём-то приятные (если данное выражение уместно по отношению к трупу). Я-то привыкла всё время видеть её ехидно поджатые губы и злой взгляд, а сейчас, когда этого не было, её лицо можно было даже назвать красивым.
Вот как наше отношение к жизни искажает наше лицо!
Я продолжала старательно зарисовывать, досадуя на Митьку, что он выложил в лагере фотоаппарат из рюкзака. Вот бы он сейчас пригодился бы. Когда я дошла до рук и внимательно посмотрела — левая была сжата в кулак.
Оглянувшись, где Митька (он как раз стоял спиной ко мне и обтёсывал стволик берёзки, я нагнулась и с трудом разжала пальцы Нины Васильевны. Получилось только два пальца, но и этого было достаточно — в руке она сжимала небольшой изумруд!
Возможно, именно это послужило причиной её смерти.
Тихонечко, чтобы Митька не увидал, я сунула камешек в карман куртки, бросила взгляд на Митьку, не видит ли он, и продолжила тщательно рисовать.
Прошло примерно ещё полчаса, солнце взошло и стало припекать, над трупом Нины Васильевны начали собираться мухи, а Митька всё ещё возился с волокушами. Наконец, он соорудил что-то жуткое и влез на пригорок:
— Дорисовала? — спросил он меня.
— Угу, — кивнула я, пряча листочек в карман.
— Вот и ладненько, — миролюбиво сказал Митька и принялся перекатом затаскивать труп на волокушу.
Не буду описывать, как мы тащили это всё. Скажу только, что это было ужасно. И что несколько раз мы теряли по дороге труп — Нина Васильевна буквально слетала с волокуш на колдобинах.
В общем, она и при жизни была отнюдь не сахар, а сейчас вообще мы с нею капец как намучились.
Но всё рано или поздно заканчивается, закончился и наш страшный путь. Митька оттащил её в ледник, а я как была, так и буквально упала на лавку и всё никак не могла прийти в себя и отдышаться. Даже на мошку и комарьё, которые, словно сошли с ума, мне было уже плевать.
— Отдохни ещё немного, — сказал Митька, вернувшись, — потом попьём по быстрому чаю, и я пойду.
— Куда? — не поняла я. — следы смотреть? Я с тобой!
— Нет, я в наш лагерь пойду, — сказал Митька, а я на него уставилась как баран на новые ворота.
— Как в лагерь? Сам?
— Вот так, — отрывисто сказал Митька, демонстрируя, что, мол, всё, разговор окончен.
Но со мной такое не пройдёт.
— А почему в лагерь? — не поняла я.
— Надо мужиков поднимать, Зоя, и идти сюда, раз такие дела творятся, — пояснил Митька. — Понимаешь, если мы с тобой пойдём туда смотреть, где Нина схлопотали все эти пули, с нами будет то же самое, если не хуже. Эти бандиты очень жестоки. Поэтому нужно поднимать людей и идти сюда. Это же считай, война будет. Понимаешь?
— Понимаю, — медленно кивнула я, — но почему ты сам идёшь в лагерь? Ты меня тут что ли бросаешь?
— Потому, Зоя, — терпеливо, словно пятилетнему ребёнку, принялся объяснять Митька, — что с тобой я буду опять двое суток телимбаться, а сам я за день дойду. Тем более я пойду по старому пути, там хоть и разлилось, но я возьму отсюда кусок пенопласта и переплыву.
— Я тоже могу переплыть, — не могла поверить в такое Митькино вероломство я, — и я тоже могу идти быстро. Тем более, если мы старой дорогой пойдём.
— Нет, Зоя, — покачал головой Митька и сказал категорическим тоном, — ты же пойми, идти сейчас — это опасно, по дороге можно вполне на тех же бандитов нарваться. Из-за тебя я буду по рукам-ногам связан. А сам я или отобьюсь, или убегу.
— Но Митя, — хрипло сказала я, чувствуя, как горло сжали железные тиски и глаза наливаются слезами, — здесь оставаться ещё более опасно!
— Ничего здесь не опасно! — возмущённо возразил Митька, — запрёшься в балке, и ничего тебе никто сделать не сможет! Я же тебе уже говорил, что стены балка прошиты металлической арматурой, его даже белые медведи вскрыть не могут. А ты каких-то людей боишься…
— Митя, я тебе тоже говорила, — всхлипнула я, чёртовы слёзы таки побежали по щекам, — если они подожгут балок — то ничем мне твоя арматура не поможет!
— Не будь дурой, Зойка, — фыркнул Митька, — они не подожгут. Иначе дым будет на всю тайгу видно. Они сами меньше всего заинтересованы, чтобы сюда спасательные вертолёты тушить пожар прилетели. Так что, если сама дверь никому не откроешь, то никто тебе ничего не сделает! Ты меня поняла?
Я кивнула, низко опустив голову.
— Ну всё, всё, прекращай нюниться, — Митька прижал меня к своей груди. И я таки заплакала.
— Ну вот. Началось, — вздохнул Митька и, отстранившись, суровым тоном велел, — давай лучше чай пить! Нечего тут мокроту разводить!
Я метнулась к ведру с водой, налила воды в чайник и поставила на печку, которую Митька уже начал растапливать.
— Смотри сюда, — сказал он, — здесь немного перекос, поэтому, если гореть не будет, откроешь вот эту заслонку, только до половины и ненадолго. Поняла?
— Угу, — кивнула я.
— Я тебе вот печку растопил, дров сейчас принесу много, так ты постоянно по одному-два полешку подкидывай, — сказал Митька, — поддерживай огонь и следи, чтобы не затухало, тогда и разжигать тебе не придётся. Поняла?
— Угу, — опять кивнула я.
— Но, если вдруг затухнет, — продолжил ликбез Митька, — возьмёшь бумажку, вон там, в углу немного есть, и вот здесь я ещё сухой щепы про запас оставил. Видишь?
— Угу, — буркнула я.
— Ну что ты как маленькая⁈ — рассердился Митька, — то такая, блядь, храбрая, сюда вообще одна идти хотела! А теперь полдня в балке посидеть ей страшно! Да пятилетние дети дома сами уже не боятся сидеть!
— Потому что у них нету за стенкой трупа! — выпалила я и вытерла рукавом глаза.
— И что тебе этот труп? — удивился Митька.
— Я мертвецов боюсь, — тихо сказала я.
— И что тебе эти мертвецы? — удивлённо покачал головой Митька, — скажи ещё, что встанут и нападут на тебя, да?
Ну, в принципе да, именно этого я и боялась.
— В общем, не капризничай, Горелова, — строго сказал Митька, — сейчас ситуация такая, что разнюниваться некогда. Не забывай, чем быстрее я приведу людей, тем быстрее мы спасем Аннушку. Если она ещё жива, конечно.
Я вздрогнула. Аннушка! За всеми этими переживаниями я о ней совсем забыла.
— Мить, а почему ты не хочешь тихонько пойти туда и найти Аннушку? — спросила я.
— Ну, не будь такой глупой, Зоя, — тяжко вздохнул Митька, — я уже было решил, что ты не такая, но вижу, что ошибся! Сама подумай, если там много бандитов, то что я против них в одиночку сделаю? Они ещё нас всех уничтожат. И кому от этого лучше будет? И Аннушку не спасём, и сами погибнем.
На это я не нашлась, что сказать.
Чай мы пили в глубоком молчании. Митька злился, а я была слишком растеряна, чтобы что-то обсуждать.
— Так, Зоя, смотри сюда, — сказал Митька и внёс в балок два ведра воды. — Вот я тебе воды принёс, на двое суток вполне хватит. Печка горит, тепло есть. Крыша над головой — есть, защита — есть. Так что не пропадёшь. День-два вполне продержишься. А там уже мы подойдём.
