Тот покачал головой, мол, ерунда это все.
— А что за дядька? — я изобразил любопытство.
— Бес его знает, Печенкин особо не распространялся. Так, обмолвился, что модный какой-то, в пинжаке с карманами из гадюки.
— Это как так?
— Понятия не имею, — пожал плечами “Гаврош”. — За что купил, за то продаю – он так описывал. А кто такой и когда все это было — не знаю. Да и веры Ваське особой нет. Балагур тот еще.
Говоривший замолк. Мужички вдруг насторожились и повели взглядом в одну точку у меня за спиной. Анатолич резво нырнул с головой под капот “копейки”, прихватив кусок грязной тряпки и рожковый ключ. Второй их товарищ вытащил сигарету и бочком-бочком уходил в сторону соседнего гаража с распахнутыми воротами. Только Венька застыл на месте с кружкой пива в руках.
— Брось пиво, дурак! — шипел на него Анатолич, выглядывая из-под капота.
Но “Гаврош” не реагировал. Застыл и смотрел немигающим взглядом ко мне за спину, будто кролик в ожидании удава. Судя по шагам, что грузно шуршали по гравию, удав ожидался упитанный.
Я обернулся. К нам приближалась женщина с фигурой шпалоукладчицы и глазами ведьмы Гингемы. Под выцветшим ситцем халата, чуть потряхиваясь на неровностях разбитой грунтовки, выпирала стать штангистки-тяжеловеса. Ее могучая рука сжимала потрепанный жизнью веник.
— Спицын! — зычно гаркнула “штангистка”. — Паскуда такая! Ты опять пьешь? Ты что мне обещал?
— Рая, — мужичок наконец отставил кружку и вскочил на ноги. — Я мужикам помогаю! Так, откушал пивка чуток!
— Я тебе покажу пивко! — тетка вдруг ускорилась и очутилась рядом.
Хрясь! Веник лупанул “Гавроша” по хребтине. Ему бы бежать, а он пустился в переговоры. Но переоценил свои дипломатические способности. Женщина огрела его еще раз.
— Ты что творишь?! Рая! — завопил “Гаврош”, теряя кепку и цепляясь обеими руками в веник, будто бульдог.
Только бульдог против буйвола ни хрена не сделает. Стряхнула его Рая с веника, как блошку с гребешка. Покатился мужичок по земле, прикрывая места свои чувствительные ладошками. Потому как веник свистел над ним и сёк нещадно, словно розги.
На вопли потерпевшего гаражное браство среагировало мигом. Кто в гараж юркнул, кто колесом от машины прикинулся. Видно, знали они Раю не понаслышке и помогать собрату не торопились.
— А ты что, старый хрен, мужа мне спаиваешь? — женщина выдернула Анатолича за шкирку из-под капота “копейки” . — Все вечера с вами пропадает. В квартире гвоздь забить некому, унитаз протекает, а он у вас тут помощником заделался!
— Раиса, — Анатолич пятился в спасительную утробу гаража, поглядывая на веник в руке женщины. — Да он мимо шел, покурить с нами остановился. Поздороваться, так сказать.
Тут уже возмутился Венька, что сумел подняться на ноги:
— Ах, вот как это называется? — попытался он переключить жену на нового врага. — Я тут полдня с вами в корыте твоем колупаюсь, а оказывается, просто мимо шел?! Ну спасибо!
— Молчи, дурак, — шикнул на него Анатолич. — Тебя же прикрываю. Иначе всех зашибет гром-баба.
Операция по спасению товарища явно терпела крах. Погодин прыснул, глядя, как она расползается по всем швам.
— Это ты кого гром-бабой назвал? — Рая наступала на гараж. — Хрыч старый!
Вжик! Веник просвистел над головой Анатолича, но тот не по годам резво успел пригнуться и юркнул в гараж.
— Вот смотри, — разорялась Рая, грозя веником мужу, — какие у тебя друзья! Как мыши по норам разбежались.
— Да не друзья они мне больше, — всхлипнул Венька. — Обещаю, ни ногой сюда… Пойдем уже домой, унитаз чинить. Тебя люблю, дуру.
— Дома еще поговорим, — снисходительно махнула веником Рая, сунув орудие под мышку.
Затем сгребла под руку мужа, будто щененка, и поволокла прочь с “закрытой мужской территории”.
Анатолич с напарником вылезли на свет. Венька обернулся, на его плаксиво-траурном лице отобразилась улыбка. Губы беззвучно проартикулировали:
— Спасибо, мужики…
— Бывай,— улыбнулся в ответ Анатолич и еле слышно добавил. — Завтра приходи.
Венька в ответ подмигнул с кивком головы. Однако зря мы переживали – сдача в плен прошла удачно. Бдительность врага усыплена до следующего побега.
Мы попрощались с остатками гаражного братства и последовали к машине.
— Вспомнил! — воскликнул я уже возле “Волги”.
Федя аж вздрогнул:
— Чего вспомнил?
— Где татуировку эту видел… Надо проверить кое-что. Поехали скорее.
Вернувшись в УВД, я помчался к Горохову.
— Ну что, — встретил меня он вопросом. — Поговорил с судмедом?
— Поговорил, — кивнул я. — Старый знакомый оказался. Душевно побеседовали.
— Отлично, рассказывай.
— Дубов убит по-дилетантски, предполагаемое орудие убийства — нож хозяйственно-бытового назначения. Кухонный.
— Трасология тоже на это указывает, — высказался Катков. — Характер повреждений на одежде, отсутствие “минуса” ткани при сложении краев повреждения, все говорит о ноже с не особо толстым клинком.
— Бред какой-то, — почесал макушку Горохов. — Что за кухонные разборки в подъезде?
— Но у меня еще кое-что появилось, — сказал я. — Никита Егорович. Позвоните в областной суд. Пусть поднимут из архива дело по Зинченко-младшему… Нужно кое-что проверить.
— Новоуляновскому душителю? — глаза следователя полезли на лоб. — Ты что-то нарыл, Петров?
— Пока ничего, только догадка. Мне нужен протокол осмотра места происшествия с убийства Зины Роговой. Кое-что сверить надо.
Горохов мрачно хмыкнул.
— Ну сам понимаешь, в суде особо не разбегутся по звонку что-то делать. Надо запрос официальный печатать.
— Тогда созвонитесь с прокурором города. Они его голос по телефону знают. Пусть попросит. Это срочно.
— Да? Ладно, — Горохов послушно открыл книжицу справочника и стал набирать номер городской прокуратуры.
После разговора с прокурором примерно через час нам позвонили из канцелярии суда. Недовольный женский голос попререкался с Гороховым. Тот культурно объяснил канцелярше срочность дела, ткнув ее носом в должностные инструкции (откуда он только знал их? Хотя все они в системе однотипны, что в суде, что в милиции, что в прокуратуре). Во время разговора Горохов что-то записал. Сухо поблагодарил и положил трубку. Не так громко, как любил это делать. Немного с осторожностью, будто боялся спугнуть удачу.
— Ну что там? — нетерпеливо спросил я, приблизившись к столу Горохова и пытаясь разглядеть каракули следователя.
Судя по почерку, у Никиты Егоровича, кроме юридического, было еще и медицинское образование.
— Печенкин Василий Семенович, — прочитал вслух Горохов, — 1935-го года рождения. Хм-м… Знакомая фамилия. Может, объяснишь, Андрей, зачем тебе фамилия понятого, принимавшего участие в осмотре места происшествия по убийству Роговой?
— Вы же сами сказали, что фамилия знакомая, — дал я возможность следователю самому допереть, где собака зарыта.
— Точно, — хлопнул себя по широкому лбу Горохов. — Это же из сегодняшней сводки. Так его же тоже убили… Как ты узнал?
— По татуировке вспомнил. Там на осмотре по Зине двое понятых было. Одна женщина, я почему её запомнил, она все боялась близко подойти, думали ее даже заменить, но фамилию уже в протокол вписать успели. А второй — этот самый Печенкин. Уже осень была, но на улице тепло относительно. Печенкин рукава свитера закатал. Там татуировка необычная была на предплечье. Вот, я сейчас нарисую, — я набросал на листке простым карандашом шедевр. Палка, палка, огуречик…
— Это что за каракатица? — повертел в руках листочек Горохов.
— Осьминог, но больше на паука похож. Вот почему я и запомнил. А сегодня в морге увидел тело, не сразу вспомнил, где попадалось на глаза такое художество. Только потом дошло, что понятой с такой хренью был.
— Хорошая у тебя память, Петров…
Горохов слегка присвистнул. Но я радоваться комплиментам не спешил.
— Не каждый день друзей убивают, а Зина другом была. Я тогда еще к татуированному приглядывался. Считается, что убийцы возвращаются на место преступления – бред, конечно. Но я почему-то разглядел, что рисунок не тюремный, а морской или вообще дворовый какой-то. Ну, тогда отбросил свои подозрения, а татуировка в глубинах памяти завалялась.
