Бывает ли дружба между мужчиной и женщиной? Не знаю. Выходит, что бывает.
Я слышал, как Сухишвили ерзает, кусает свои кулаки. Но не поворачивался к нему.
К коридоре послышался звук открывающейся вдали двери. Затем я услышал переговаривающиеся между собой мужские голоса. Скорее всего они шли в нашу сторону и собирались вести меня на допрос.
Сухишвили вскочил и выпалил:
— Бодров, я знаю, что вы искали на складе судоремонтного завода. Я знаю, где лежит товар Солдатенко.
Глава 23
Сухишвили вскочил и выпалил:
— Бодров, я знаю, что вы искали на складе судоремонтного завода. Я знаю, где лежит товар Солдатенко.
Я молчал и не поворачивался к нему.
— Решайся, Бодров, или сейчас, или пойдешь по этапу. Потом будет поздно. Товар на Машу. Ты себе еще девчонок найдешь, а я жить без нее не смогу.
— Дурак ты Сухишвили, нашел, что просить. Я понимаю, если бы ты коня или машину хотел взамен информации. Я бы еще подумал. Повторяю, Маша не вещь.
Я говорил в потолок не глядя на сокамерника.
— Тогда я сам заберу товар, продам выкуплю Машу, еще до приезда отца. И она поймет кто я, а кто ты.
— Как только ты решишь продать хотя бы канцелярскую «кнопку» из закромов Солдатенко, то тебя тут же вычислят и в лучшем случае оторвут голову и утопят в море. Ты просто не понимаешь в кем пытаешься играть в бизнесмена.
Он вскочил, и по-кавказски активно жестикулируя руками, вспылил:
— Я сам кому хочешь голову оторву, если надо!
— Ну да, ну да. Просто помни при этом, что я тебя предупредил.
— Кончай мне зубы заговаривать, соглашаешься или нет, Бодров?
— Сухишвили, ты правда такой дурак или просто не понятливый. Повторяю тебе еще раз: я не буду обменивать Машу на информацию о товаре. Запомни — русские женщин не обменивают. Ты сам ко мне придешь и попросишь забрать товар в обмен на то, чтобы я тебя спас. Всё. Отвали.
Теймураз замотал головой обхватил ее руками и, раскачиваясь, застонал. Он не знал, что делать дальше. Ведь его «гениальный» план развалился.
Я с трудом сдерживал себя от дачи ложного обещания. Это был легкий путь. Для некоторых выражение «хозяин слова, дал слово — забрал обратно» было образом жизни. Но только не для меня. Кем же я остался бы тогда в собственных глазах.
Я знал, что ему некуда идти. Он не был шибко умным, но понимал, что нужно держать язык за зубами.
Хватило же ему ума попасть со мной в одну камеру предварительного заключения в отделении милиции.
Да и страшно было ему.
В милиции его тут же записали бы в сообщники Солдатенко, а в среде лихих людей его бы «кинули». И хорошо, если он уцелеет при этом.
Погоня за товаром уже унесла несколько жизней «серьезных» людей с точки зрения преступной иерархии.
Сухишвили не имел достаточно связей, ни чтобы найти покупателей, ни чтобы распорядиться этим ресурсом самостоятельно.
Поэтому, если он не наделает непоправимых глупостей, то скорее всего вернется с предложением.
Меня вели по коридору на допрос к следователю. Следуя с конвоирами по коридору я ощущал себя так, словно меня поглотила огромная рыба-кит и я двигаюсь в ее чреве.
Я не выспался и чувствовал себя разбитым. После такого большого количества событий, когда волны адреналина то приливали, то отступали, мне хотелось отдыха.
Иногда, пятнадцати минут сна бывает достаточно, чтобы восстановиться.
Я знал, свое тело и психику, через час полтора включится резервная «батарея». Тогда я сумею нормально соображать. А пока буду бороться с состоянием овоща.
Конечно, ни на какой завтрак или крепкий чай, здесь в отделении рассчитывать не приходилось.
Меня привели в отдельную комнату для допросов и усадили за стол. Следователя пока еще не было, поэтому я решил поспать хотя бы пять минут сложив руки на столе и положив на них голову. Это было довольно неудобно. Стол стоял далеко и я едва дотягивался до него.
В помещении со мной оставался милиционер стоящий у входа. Я ждал, что он рявкнет что-то типа «не положено». Но он безразлично посмотрел на меня, видимо, решил дать мне все же немного поспать.
Наконец в комнату быстрым шагом буквально ворвался сухощавый человек лет сорока.
В руке у него был кожаный портфель. Он снял пиджак и повесил его на спинку стула.
Следователь был мужчина рослый, похожий на матерого гвардейского коня буденновской породы.
Наверняка бандиты невольно проникались уважением к его широченной спине и массивным накачанным трицепсам.
Но он был уже не молод и выглядел старше своих лет. Глубокие морщины прорезали его мясистое лицо и лоб. Судя по его внешнему виду и красным глазам он тоже не выспался, как и я.
Его поломанные и торчащие уши говорили о том, что он борец.
Обычно такая внешность говорила о низком уровне интеллекта ее обладателя, но я был уверен, что не в этом случае.
Милиционер стоящий у стены, казался на его фоне настолько субтильным, что казалось, что его сдует сквозняком вызванным шествием следователя-гиганта.
— Свободны! — буркнул он дежурному и дождался пока тот удалился за дверь
Тогда он достал из портфеля бланк протокола допроса, ручку, карандаш и с какой-то особой педантичностью аккуратно всё это выложил на стол.
— Подполковник Калинин Владимир Иванович, следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры СССР.
Он представился и я сразу обратил внимание на его интонацию. Он как будто говорил на распев, формально, выполняя ритуал, словно командир корабля — воздушного судна.
В его акценте я уловил некие украинские нотки, то самое «гыкание», по которым можно было легко определить жителей восточной и центральной Украинской ССР.
Это многое говорило о нем. Его недавно перевели или забрали в Генеральную Прокуратуру, именно поэтому он не успел избавиться от этого малороссийского акцента.
С другой стороны, я мог рассчитывать на высокую степень объективности следствия. Ведь новичок будет стараться изо всех сил выслужиться перед новым начальством.
Но вот незадача. Я совершенно не знал, как именно собирается воспользоваться материалами следствия его начальство.
Отец Маши предупреждал, чтобы я не доверял ему и был начеку.
Он заполнял формуляр, а я разглядывал его руки. Обручальное кольцо отсутствовало. Понятно. Значит в разводе, вряд ли такой «красавец» прожил всю жизнь неженатым бобылём.
Можно предположить, что рабочий день у следователя Калинина Владимира Ивановича был ненормированным.
Точнее сказать: работа занимала всё время этого человека, оставляя лишь пару часов на сон и пару десятков минут на разговоры с родственниками и коллегами.
— Фамилия, Имя, Отчество, — всё так же на распев произнес Калинин, не глядя на меня, — год и место рождения.
Он давал рассмотреть себя, свое мясистое лицо и огромные плечи.
Я четко ответил на поставленные вопросы.
— Работаете, учитесь?
Следователь продолжал записывать услышанное в протокол
— Вам, товарищ Бодров, известно за что вы задержаны?
— Нет не известно.
Он сообщил, что меня подозревают в бандитизме, грабеже, убийстве, назвал статьи.
— Вину свою признаете?
— Нет.
— Записываю: вину свою не признает. Я должен вам сообщить, что чистосердечным раскаянием и своим признанием, и рассказом о вашей роли в преступлениях, Бодров, вы облегчите свою участь, поможете следствию, что будет учтено судом. Вы расчистите себе дорогу к новой жизни.
— Чистосердечно раскаяться желаете?
В вопросе уже содержался крючок, за который он мог бы зацепиться. Если я отвечу «нет», то это означало бы, что мне есть что скрывать от следователя, но признаваться я пока не спешу.
— Товарищ Калинин, я желаю сделать заявление.
— Ммм, — следователь сжал губы и одобрительно закивал головой. Он по прежнему не смотрел на меня. Я уж начал привыкать к этому. Молчанием, он как бы пригласил меня продолжить.
