Назавтра лекцию по химии у нас отменили. Вернее, заменили на Инженерную графику. Саша в приватном разговоре недоумевал:
— Черт-те что творится… Пошел выяснять — Юлия психованная какая-то, ЛСД тоже на нервяке… Спрашиваю: почему химию заменили? Ну, говорят, заменили и заменили, какая разница? Я говорю: ну ничего себе, какая разница⁈ Химия наш основной предмет! Они: ну а графика чем тебе не основной?.. И вообще, зачем ты думаешь там, где не надо! Думай где надо, а тут за тебя расписание подумало!..
— Да уж, — сказал я, — действительно странно.
А про себя прикинул — что исчезновение профессора Беззубцева вскоре станет хитом сезона. Слово такое тогда в ходу, конечно, не было, но… Ну, а я принял мудрое решение помалкивать обо всем этом. И в разговоры не лезть.
Витек еще вчера сунулся ко мне с расспросами, но я сказал, что пока новостей нет, а как будут, немедленно проинформирую. Он тоскливо вздохнул:
— Мне с долгом-то моим как быть?.. Аннулировать бы его!
Последнее прозвучало с тайной надеждой. Мол, Васька, ты почти чудотворец, сделай так, чтобы этого долга не было!..
А я подумал, что при текущем развитии дел близко к тому и может выйти. Но, естественно, спешить с прогнозами не стал.
— Еще немного подождем. Не будем торопить события. Сами к нем придут…
И точно в воду глядел. Даже сразу в несколько вод. На лекционных занятиях я как обычно сидел наверху, на задних рядах, откуда удобно было видеть всех. И я, конечно, видел Лену. Обычно спокойная, сегодня она елозила и крутилась так, что пол-задницы могла стереть. Мне казалось, что она хочет увидеть меня, но не решается так откровенно обернуться и взглянуть на меня… Ну что ж, надо будет самому взять дело в руки.
В большую перемену я с самым независимо-дружеским видом подвалил к ней:
— Лен, привет! Ты просила лекции по физике?..
Лена сперва округлила глаза, но вмиг смекнула:
— Ах, да! Ну конечно. Покажи, пожалуйста.
Мы отошли в сторону, я достал толстую тетрадь, развернул на подоконнике. Встали голова к голове:
— Смотри… Я очень хочу тебя поцеловать'
— Где?.. Только поцеловать?
— Ну можно и пельмешку помять, не откажусь.
— Тише!.. — давясь от смеха, прошипела моя красоточка, которой я невольно залюбовался — настолько она расцвела за последние дни. Она вообще была прехорошенькая девушка, а теперь и вовсе казалось, что она светится изнутри волшебным светом. И нетрудно догадаться, что это за свет, какая такая искорка живет в ней…
— Смотри, — сказал я, — вот формула. Ускорение свободного падения…
— У меня вот вчера на медосмотре ускорение свободного падения чуть не произошло, — вполголоса элегически произнесла она.
— Догадываюсь, — улыбнулся я.
И мы быстро, навскидку договорились встретиться вечером и для вида болтанули пару слов о законе всемирного тяготения. Ну, а потом студенческая жизнь побежала по обычной колее.
Едва дождавшись окончания занятий, я помчался в редакцию «Политехника». Столбов был на месте, как обычно правил какой-то текст. На меня посмотрел многозначительно, как свой на своего.
— Входи, входи… — и даже нечто вроде улыбки просквозило по его сурово-советскому лицу. Разумеется, он понимал, что мне не терпится услышать комментарии по вчерашним событиям. Но я все-таки решил уточнить:
— Вы в курсе событий с Беззубцевым?
Он усмехнулся:
— Больше, чем ты думаешь.
— Я не думаю. Пока. Жду информации.
— Понимаю. Резонно. Ну, присядь, послушай.
И мы проговорили едва ли не час. Вернее, говорил в основном он, хотя и я не сидел болванчиком, а спрашивал, уточнял, сам вставлял свои сколько-то копеек. Ну и вот что вышло…
Я узнал, что вчерашняя операция — в сущности, чистая авантюра. Голимый риск хватких, отчаянных парней из КГБ, вернее, одного. Того самого Юрия Андреевича. Капитана, засидевшегося в чине и должности не по годам. Как раз за излишнюю инициативность, и что уж там говорить, за творческий склад характера. Это пугало его начальство, и толкового парня притормаживали по принципу «как бы чего не вышло». Как он познакомился со Столбовым?.. — вопрос отдельный, не сейчас. Но именно к нему обратился Андрей Степанович, когда сложил в голове ситуацию с Беззубцевым. И капитан загорелся! Разумеется, он увидел в этом карьерную пружину. И сумел убедить своего прямого начальника, подполковника — пойти на острую затею. По факту, взять профессора «на арапа». Без серьезных доказательств расколоть того на признание. Дескать, собрался сбежать на запад с ценнейшей научной разработкой. Ну и уж потом задним числом представить это как тщательно организованную оперативную комбинацию. Оформить все необходимые бумаги.
Подполковник тоже мучительно застрял на распутье «или грудь в крестах, или голова в кустах». И хочется, и колется… Решился все-таки. С оговоркой — если что пойдет не так, я к этому никакого отношения не имею. Расхлебывай сам. Капитан превосходно понимал, что где-то так и будет. И решился.
— И не прогадал, — сказал я.
— Не прогадал, — подтвердил Андрей Степанович. Сейчас они профессора кислых щей колют и щемят по всем фронтам, а он… — Столбов презрительно махнул рукой. — Что с этой гнили взять? Конечно, он на все будет согласен.
— Я так понимаю, что официально он из института уйдет?
— Наверняка. Объявят, что перешел на другую работу. Не слишком распространяясь, понятное дело… А точнее, никак не распространяясь. Ну, а там его уж возьмут за причинное место. Работать заставят. И никуда не денется. Ну, а прочее…
— Мне показалось, Кузьмин начал сдавать всех, кто с ним повязан был. Могут большие головы полететь.
— О-о, брат!.. — Столбов размашисто повел рукой. — Тут такие игры начинаются, в которые лучше не лезть. Я тебя всерьез предупреждаю. Еще сунешься по глупости… ну, извини, по романтике, скажем так. Не вздумай!
— Ну, что вы, Андрей Степаныч. Голова не плечах есть.
— То-то же. Да, кстати! Смех и грех: Жиркова тоже решили щупать серьезно. Так ведь, представь себе, сбежал! Пронюхал как-то. Есть чутье у стервеца… Короче! Выяснили, что взял билет на самолет и срочно улетел…
— В Питер. В смысле, в Ленинград.
— Не угадал. В Москву. Хотя я про себя думаю, что у него ума хватит из Москвы в Ленинград каким-то другим ходом рвануть. А вообще говоря, это уже детали.
— Да, — сказал я. — Знаете, мне капитан так многозначительно сказал — мол, увидимся еще… Что за этим кроется?
Столбов внимательно посмотрел на меня. Позволил себе усмехнуться уголком рта:
— Поживем — увидим. Еще вопросы есть?
— Никак нет, — я тоже улыбнулся.
— А у меня есть. Ты материалы для газеты готовишь? День машиностроителя вот-вот!
— На днях принесу.
— Жду. Все, бывай!
Я поспешил в общагу обрадовать Витьку. Нашел возможность рассказать ему наедине всю историю про Беззубцева и про бегство Кайзера.
— Только, Витя, ты понял? Ни слова, ни пол-слова, ни звука, ни пука! Ни одной живой душе. И неживой тоже.
— Да ты чо, Базилевс! Могила! Саркофаг. Пещера Лейхтвейса… Слушай! Так это что выходит, я ему больше не должен ни шиша?..
И Витькина рожа при этом просияла как солнце в июньском зените.
Я был бы не я, если б не упустил возможность пригасить сияние:
— Да как сказать…
— А чего — как сказать? — он насторожился.
— Ну, я ведь тебя от долга освободил?
— М-м… Предположим. И что?
— И предполагать нечего. Освободил. Стало быть, ты теперь должен мне. Ну, по дружбе я тебе, конечно, скидку сделаю… н-ну, процентов пять. Годится?
Говоря это, я с трудом удерживался от смеха, видя, как ярко-солнечный небосвод стремительно затягивается тревожной серой хмарью.
— То есть… Постой. Чего, серьезно, что ли⁈
Ну, тут я не выдержал, заржал в голос:
— Витек! Ты бы видел свою физию в этот момент!..
— А ну тебя!..
— Ладно, ладно. Будем считать, это аванс за первое апреля. Обещаю первого апреля не разыгрывать…
