этих мужиков, попутно обучая санитаров, как бинтовать и обрабатывать раны.
Каждому из куроедовских крепостных досталось по двадцать пять палок. Практически смертельная «доза». Двадцать пять палок приравнивались к семидесяти ударами розг. Больше ста розг обычно не назначали, это уже считалось стопроцентно смертельно. Розги обычно были популярны летом. Зимой их заменяли палками. По мне, и то и другое — садизм. А ведь батюшка наш чуть не каждую неделю проповедовал отказ от телесных наказаний, особенно для детей. Доходчиво пояснял, как ослабевает тело. Да и я, не помню сколько раз, пытался вдолбить Куроедову, что он всеми этими экзекуциями не народ в строгости держит, а теряет людской ресурс, который мог бы работать и приносить прибыль.
Всё без толку. Мировоззрение помещиков изменить слишком сложно. Они с малолетства привыкли ко вседозволенности по отношению к крепостным. Куроедов не раз хвастался, как крепостную Лушку ему батюшка для утех тела к тринадцати годам подарил. Девственницей пятнадцатилетняя девка не была (батюшка её уже опробовал), зато ни в чём отказать малолетнему барчуку не должна. А та как раз сопротивляться стала. Ну как сопротивляться? После нескольких дней конкретного изнасилования начала взывать к милосердию. И получила вместо него порку на конюшне.
Забили девку до смерти, а молодой Ксенофонт Данилович лично за этим наблюдал. Померла, и ладно. Это же скот, считай. Баб никто не учитывает в подушных сказках. За убийство положено судить любого, но на местах закон по отношению к крестьянам никогда не соблюдался.
Но это всё было давно. По идее, крепостные Куроедова уже почти свободные люди. Николай I в манифесте зачем-то дал два года на выход крестьян из зависимости. Причины этому я не видел. Нет бы «отрубить хвост» сразу, а его начали резать по кусочкам. Лёшка предположил, что дата указана исходя из Российских расстояний. Мол, пока доведут манифест до дальних восточных земель, не меньше года пройдёт. Зато никто не упрекнёт помещиков в исполнении приказа государя. В ответ я заметил, что чем дальше на восток, тем меньше крепостных. Они-то как раз в центральной части России сосредоточены. В любом случае освобождение крестьян — сложный и проблемный вопрос.
— Как те двое бедолаг? Выживут? — спросил я, заявившись в больницу.
— Кто его знает? — не стал Алексей давать оптимистических прогнозов. — Почки отбиты, рёбра сломаны. Ходят под себя кровью. Я своим младшим помощникам лекцию с примерами на плакатах устроил. Они у меня писать умеют, законспектировали симптомы. Если помрут, то сделаем вскрытие и подробно исследуем, если же выживут, пристрой этих мужиков куда-нибудь на лёгкую работу.
— У них наверное семьи есть? — стал я прикидывать.
— Есть, и это меня беспокоит, — подтвердил Лёшка. — Ты же знаешь Куроедова. Начни на него наседать и совестить, сделает всё наоборот.
— Пожалуй, стоит мне доехать до Несмияновки, вдруг с соседских земель народ побежал, а мои не знают, куда их пристроить?
— Лучше бы их спрятать подальше от Куроедова.
С этим я согласился. Формально сбежавших крестьян нельзя считать беглецами. Закон будет на их стороне. Объявили себя свободными и ушли, помещик уже не имеет права никого вернуть. На его землю, пусть и взятую в аренду, такие «беглецы» не претендуют, значит, и власти бывшего хозяина над ними нет.
В Несмияновку я отправился через два дня, взяв с собой десяток самых надёжных людей, в ком был уверен и кому доверял. Собрал в поездку настоящий обоз, куда загрузили, помимо продовольствия, немного травяных лекарств и сладких леденцов (тоже лечебных). Это детям, и вообще для поддержания моего имиджа.
Двигались мы не особо торопясь, попутно заехав ещё в две деревни. Посмотрел настроение крестьян, ну и послушал, понятное дело. В Корнеевке ко мне подошли два молодых мужика с просьбой устроиться подмастерьями к плотникам в артель. Снова напомнил, что они люди свободные и сами решают, что им делать дальше, но инициативу одобрил. Плотники у нас будут востребованы долгое время. Надеюсь, пароходы станут рентабельным транспортом для различных перевозок.
В целом настроение крестьян на моих землях было хорошее. Рожь и пшеницу я им выделил в начале осени за символическую цену. Сами они не сеяли этим летом, но на зиму все были с хлебом и хорошим урожаем картофеля.
Сытная жизнь сказалась и на общем здоровье жителей деревень. К тому же я часто проводил профилактику. Кроме пяти-шести сопливых малышей, больных в двух поселениях не обнаружил. Для начала февраля неплохой показатель. Это меня порадовало и воодушевило.
Алексей этой зимой был занят в клинике и не проверал учёбу, но школы в деревнях не пустовали. У нас подросли собственные учителя. Поговорил я и с ними. Мишка Ильин, работающий учителем в Корнеевке, был всем доволен. Он давно не крепостной и на окладе. Менять я ничего не собирался, продолжая платить зарплату, поскольку эта сумма для моего бюджета не была критичной. Пусть будет подобная благотворительность.
Мишке всего восемнадцать, но у крестьян он пользовался авторитетом. Деревенские собственного учителя уважали, а девки обхаживали. Раньше он ещё размышлял на какую глаз положить. Чтобы свободному жениться на крепостной, нужно её изначально выкупить. А тут такая оказия с царским манифестом. И девки свободные на выбор, и платить за выкуп не нужно. Единственная проблема у Михаила теперь в выборе. Ну, это его дело, пусть сам решает, какая девка парню по душе. Я над ними уже не хозяин.
В целом деревенские меня порадовали и успокоили. И в Несмияновку я выдвинулся в отличном настроении и со спокойной душой.
И только мы переехали мост по пути в Несмияновку, как я понял, что вижу слишком много людей. Причём, несмотря на мороз, все они толпились на улице.
— Барин, а барин, нужно бы обратно вертать, — с беспокойством оглянулся на меня возничий.
Парни из сопровождения тоже притормозили лошадей.
— Узнать бы в чём дело… — неуверенно ответил я.
— Бунтуют, как есть бунтуют, — ответил мне кто-то из верховых.
— С чего бы? — озадачился я.
— Прошка, разворачивай! — не стал ждать моей команды старший отряда сопровождения, а для меня разъяснил: — За мостом встанем и поговорим.
Мост препятствием для толпы я бы таковым не посчитал. Берег здесь невысокий. Мужики и по льду на другую сторону прекрасно доберутся. Но и уезжать, не узнав что случилось, было бы неправильно.
— Прошка, отвези барина подальше к лесочку, а мы их тут встретим, — решили за меня охранники.
Толпа, что вначале кинулась нам навстречу, немного притормозила. А после от них отделилось трое мужиков, именно они последовали за нами
