— Сейчас нет времени объяснять, — сказал я. — Снимай ранец.
Вовчик не стал «чёкать» — выполнил мою просьбу.
— Вот, держи, — сказал я. — Спрячь это к себе в портфель.
Рыжий воровато огляделся, сунул свёрток между учебниками. Щелкнул пряжками. И тут же, снова взглянув по сторонам, обхватил ранец руками, прижал его к груди.
— И никому это не показывай, — сказал я. — Никому не говори, что я тебе дал что-то на хранение. Это важно, Вовчик. Понимаешь?
Вовчик кивнул.
— Спросят — говори: Миха приходил забрать сумку, — напутствовал я конопатого приятеля.
— Ладно, — сказал рыжий.
И шёпотом спросил:
— А чё там, в этой газете-то?
В окно за спиной Вовчика светило солнце — волосы на голове мальчика сверкали, будто в них запутались рыжие искры.
— Там завёрнута плохая штуковина, — сказал я, — которая может испортить жизнь очень хорошему человеку. Тебе не нужно на неё смотреть, Вовчик. Чтобы тоже не вляпаться в неприятности. Не разворачивай газету. И никому её не показывай. Тому человеку несладко придётся, если эту вещь найдут — очень несладко. Но её не найдут: мы ведь с тобой этого не допустим. Ведь так?
Рыжий помотал головой.
— Не найдут, — сказал он. — С фига ли они её найдут у меня в портфеле?
Встряхнул портфелем — пряжки на ранце вновь звякнули.
— Вот и замечательно, — сказал я. — Ты меня очень выручишь. Спасибо тебе. И от меня, и от… имени того человека. Ты настоящий друг, Вовчик.
Я похлопал рыжего по плечу.
Вовчик улыбнулся.
— Ну а теперь иди в класс, — велел я. — После уроков тебя найду. Сколько их у тебя сегодня? Три? Замечательно. Знаю, что ты потом пойдёшь ко мне домой. Но ты дождись меня здесь, сразу после занятий не убегай из школы. Ладно? И не неси этот свёрток к Надежде Сергеевне. Вообще никому о нём не говори. Понял? Вот и замечательно. Я обязательно приду в младший корпус после третьего урока. Слышишь? И заберу у тебя эту вещицу.
* * *
Я преспокойно дошёл до кабинета, где у четвёртого «А» по понедельникам проходил классный час. Меня по пути не останавливали ни учителя, ни дежурившие на этажах старшеклассники. Никто не провожал меня любопытным взглядом (сновавшим по школе людям не было никакого дела до неторопливо бредущего по школьным коридорам пионера). В классе на меня тоже не обратили особого внимания. Буднично поздоровались со мной мальчишки (я продолжил Мишину традицию: не пожимал одноклассникам руки), девочки скользнули по мне равнодушными взглядами. Интерес ко мне проявила разве что Света Зотова — понаблюдала за тем, как я брёл мимо доски к своей парте. А обрадовалась моему появлению только Зоя Каховская. Она дождалась, пока я усядусь на своё место, забросала меня вопросами и упрёками.
На Зоины вопросы я ответил универсальным «потом расскажу». Потому что пока не придумал, что именно сообщу своей соседке по парте. О бегстве от математички я не хотел ей рассказывать — и уж тем более, о его причине. Найденный в учительской свёрток косвенно подтвердил сообщение Вовчика о смерти Оксаны Локтевой. И эта новость внесла хаос в мои планы и мысли. «Моему брату вечером позвонили друзья…» — вертелись у меня в голове слова рыжего мальчишки. Я силился понять, что именно Вовчик подразумевал под словом «вечером». «Это до того, как разошлись Надины гости, или после?» Если девятиклассницу всё же убили, то точно не в то же время, как и в… прошлый раз. Сейчас меня больше волновала, не личность совершившего то убийство человека. А есть ли теперь у Виктора Солнцева алиби на то время.
Я вынул из сумки «Аргументы и факты», развернул газету на столешнице парты. Пробежался взглядом по украшенной пометками статье. Порадовался, что в этот раз поленился заучивать текст — лишь пометил в нём интересные цитаты для своего выступления по политинформации. Сегодня я хотел пересказать одноклассникам статью «Глазами очевидца. Две недели в Афганистане». В этом репортаже говорилось о том, что делегация Советского комитета защиты мира совершила двухдневную поездку в Демократическую Республику Афганистан. В её составе был журналист-международник. В своей статье он рассказывал «о жизни, труде и борьбе афганского народа». Мне казалось, что афганская тема покажется детям интересной (пусть она и почти не касалась проходивших на территории этой страны военных действий).
До звонка я прочёл статью ещё раз — освежил в памяти её содержание (прекрасный повод, чтобы отложить объяснения с Каховской). Вполуха слушал Зоино ворчание, скользил взглядом по газетным строкам и рассуждал, почему Мишины приступы дали сбой. Ещё я нахваливал себя за то, что всё же позаботился о папином алиби (надеялся, что «вечером» — это всё же не «в районе полуночи»). И ругал себя за самонадеянность. Не удержался — бросил взгляд на курносый профиль Светы Зотовой. Вспомнил, как доказывал Зое, что наша одноклассница непременно доживёт до зимних соревнований. И тут же покачал головой (будто не согласился с автором газетной статьи), потому что не усомнился в успехе Светиного спасения, и потому что «дело» Зотовой мне виделось «простым и понятным» — в отличие от убийства Оксаны Локтевой.
Примерно за минуту до звонка в кабинет вошла наша классная руководительница. Она вразвалочку направилась к своему столу, рассеянно оглядела притихший при её появлении четвёртый «А». Коснулась взглядом и моего лица… резко остановилась.
— Иванов? — спросила учительница.
Взглянула на меня поверх линз очков.
— Иванов, — подтвердил я.
Разгладил руками газету.
— А тебя там все ищут… — сообщила классная.
Поправила дужки за ушами.
— Кто это: все? — спросил я. — И почему они меня ищут там, если у меня урок здесь?
Женщина задумчиво почесала подбородок, бросила взгляд на дверь — снова взглянула на меня.
— Действительно… — сказала она. — Почему так?
Классная руководительница шагнула было к учительскому столу, но вновь замерла — опять задумалась. Она оглянулась на вход в класс, сняла очки и близоруко сощурила глаза.
Указала на меня рукой.
— А знаешь что, Иванов… — сказала учительница. — Давай-ка мы с тобой прогуляемся к директору и проясним ситуацию. Прямо сейчас. Выясним, что им от тебя понадобилось. А то там дело уже чуть ли не до звонка в милицию дошло…
Она выдержала двухсекундную паузу и добавила:
— А ты тут…
— Тут, — подтвердил я.
Классная взглянула на мою соседку по парте. Нахмурилась, будто вспоминала Зоино имя. Откашлялась, прочищая горло.
— Зоя, Каховская, — сказала классная руководительница. — Начни собрание без меня. Тебе известна сегодняшняя тема — ветераны. Разберите вопрос с шефской помощью ветеранам Великой Отечественной войны. Кто у нас отвечает за тимуровскую деятельность? А за работу с подшефными? Прикиньте, какие мероприятия мы проведём до ноябрьских праздников. Узнай, какие у ребят есть идеи. Запиши все предложения. В конце занятия мне отчитаешься.
Слева от меня тоскливо вздохнула Зоя.
Учительница нахмурилась, взглянула мне в глаза.
— А ты, Иванов, следуй за мной, — сказала классная.
* * *
Классная руководительница отконвоировала меня в кабинет директора, хозяин которого встретил нас торжествующим взглядом и скупым приветствием. Главный школьный начальник выбрался из-за стола и неумело изобразил строгого следователя: набросился на меня с расспросами о «происшествии в учительской». Я не без сожаления отбросил идею закатить в кабинете директора истерику и оросить ковер на полу детскими слезами. Решил, что оставлю этот приём на крайний случай: очень уж не хотел возвращать себе подзабытое в этом учебном году Мишино прозвище — Припадочный. Ответил педагогу коротко и чётко — рассказал свою версию случившегося в учительской и задал «справедливые» встречные вопросы, которые, ожидаемо, завели «следствие» в тупик.
