Ещё в школе я решил, что выброшу свёрток с ножом в реку — чтобы его гарантированно не нашли. Потому что помнил: в прошлый раз орудие убийства не помогло отыскать убийцу девятиклассницы. Напротив, эта находка ввела следствие в заблуждение. Поэтому я сомневался, что в этот раз от окровавленного ножа будет польза, а не вред. Тем более: не представлял, как объясню наличие у меня орудия убийства Оксаны Локтевой — тому же Каховскому, к примеру. Я точно не скажу Юрию Фёдоровичу о связи между учительской и ножом: старший оперуполномоченный Великозаводского УВД и тогда нашёл этому факту не самое оптимальное для меня и моего отца объяснение.
«Нож — в реку», — подумал я.
Вздохнул.
Пробормотал, спускаясь по ступенькам:
— И концы в воду.
Глава 19
Я не сразу направился к реке (пойти по простому пути мне не позволила обострившаяся вдруг мания преследования) — прогулялся сперва до Дворца спорта. И уже со стороны «Ленинского» вошёл в парк. Покружил там (поиграл в разведчика на задании). А около детской площадки, сминая ногами уже посохшую траву, повернул в лесок. Замер под густыми кронами, прислушался к пению птиц (убедился в отсутствии слежки). Прижал рукой к животу газетный свёрток, повертел головой — определил нужное мне направление. Памятная тропинка (по которой я прохаживался со старшим сыном) пока не появилась. Но я прекрасно помнил, куда идти: мимо большого валуна, по дну оврага — к видневшейся за стволами деревьев водной глади.
Этот небольшой залив показал мне Валерка Кругликов. Вода в нём всегда оставалась спокойной, а высокий берег хорошо прятал свет от костра. Впервые сюда я пришёл, будучи восьмиклассником. Здесь в первый раз попробовал «настоящую кубинскую» сигару и продегустировал мерзко вонявший можжевельником джин. К этому заливчику мы водили «на пикник» девчонок. Тут я бывал часто… до того дня, когда застрелили Валерку. Вернулся сюда вновь вместе со старшим сыном (ему тогда исполнилось пять лет) — вместе с ним воображали, что потерялись в джунглях, изображали жизнь в диком лесу, жарили на костре «дичь» (свинину и куриные сосиски). А вот мой младший тут не был: с ним мы уже ездили на дачу — ту, что на берегу лесного озера.
Я остановился в шаге от склонившейся над склоном тонкой берёзы (её мы с Кругликовым при первом моём посещении этого места разрубили на дрова). Огляделся по сторонам. Ярко светило зависшее над моей головой солнце; ветви деревьев вздрагивали, потревоженные вспорхнувшими с них птицами; в зеркальной глади залива отражались высокий берег, небо и деревья — увидел я там и своё отражение. О людях здесь напоминала лишь лежавшая у самой воды ржавая консервная банка и несколько грязных окурков (их я разглядел у себя под ногами). Я не услышал голосов, не увидел в реке купальщиков — как и ожидал. Вынул из-за пояса свёрток, присел на знакомый камень с приплюснутой вершиной, развернул газету: «Труд» — не «Аргументы и факты».
«Откуда бы „Аргументы и факты“ появились бы в квартире Локтевых!» — промелькнула у меня в голове не совсем уместная сейчас мысль. Я почему-то вспомнил, как удивился своему открытию: еженедельник, попавший в тысяча девятьсот девяностом году в книгу рекордов Гиннеса за самый большой тираж, сейчас, в тысяча девятьсот восемьдесят четвёртом, не продавался даже в газетных киосках и считался «полузакрытым» изданием. Наде эту газету отдавала работавшая на почте соседка, неизвестно каким образом «урвавшая» с десяток «дефицитных» подписок на этот год (не потому, что действительно интересовалась этими печатными изданиями, а просто потому что «смогла» это сделать на зависть соседям и знакомым).
Я не сомневался в том, что именно найду под бумагой. Однако всё же решил убедиться в своих догадках, чтобы не оказалось: стащил из учительской не окровавленный нож, а завёрнутые в ткань столовые приборы или… вяленую рыбу. В своём ролике я демонстрировал зрительской аудитории фотографию этой находки (настоящую — не имитацию). Потому сразу узнал рисунок на полотенце (хоть в тот раз я и видел лишь его чёрно-белое изображение). Аккуратно раздвинул края ткани — взглянул на пластмассовую рукоять ножа. В прошлый раз на орудии преступления следов рук убийцы не обнаружили. А вот кровь на клинке тогда принадлежала девятикласснице Оксане Локтевой… как наверняка и сейчас.
Невольно представил реакцию учителей на такую находку (особенно отчётливо вообразил выражение лица математички). Пробормотал: «М-да». Покачал головой. К ножу я не притронулся (словно опасался оставить на нём отпечатки своих пальцев) — вновь спрятал его в полотенце. Если у меня ещё и оставались сомнения в смерти пятнадцатилетней школьницы, то теперь они окончательно развеялись. Сценарий вчерашнего преступления почти в точности повторился — разнилось лишь время убийства… если только девица не умерла, когда я ещё сидел неподалёку от её двери. Я шумно выдохнул, вновь пробежался глазами по прибрежным кустам (не увидел там даже птиц). Небрежно завернул нож и полотенце в газетную бумагу.
Мысленно я уже представил, как свёрток с ножом упадёт в воду — с небольшим всплеском, в двадцати метрах от берега. Взглядом отыскал и примерную точку приводнения. Всплеск в том месте не заметят ни справа, ни слева от залива. Сложно его будет разглядеть и с противоположного берега. Я потому и пришёл именно сюда: вероятность попасться на глаза посторонним здесь стремилась к нулю — в других местах реки сейчас всё ещё встречались купальщики, попадались любители посидеть на берегу и полюбоваться на воду. Я подошёл к склонившейся над прибрежным склоном берёзе, опёрся об её ствол рукой и размахнулся. Но свёрток не бросил: помешал громкий треск. Берёза не выдержала моего веса. Она вздрогнула и повалилась на склон.
Я резво отпрыгнул в сторону, опустил руку. Наблюдал за тем, как дерево разворошило и обрушило часть берега. Берёза дотянулась верхушкой до реки и окунулась ветвями в воду, расписав зеркальную поверхность залива рябью. Заставила меня на время позабыть о цели моего появления в этом месте. Потому что в прошлый раз дерево упало примерно так же (тогда об него опёрся Валерка). Я хорошо запомнил тот момент, когда Кругликов едва не полетел вниз с обрыва вслед за берёзой. Вот только случилось то падение берёзы уже во времена горбачёвской перестройки. Я пару секунд наблюдал за тем, как плескались о берег поднятые ударом ветвей волны. Потом посмотрел на торчавшие над землёй обрывки корней — вспомнил, как мы прятали в образовавшейся яме бутылку с джином.
Понял вдруг, что расхотел бросать нож и полотенце в реку. Но и не надумал нести их в милицию. Я потёр нос: разозлился на собственную нерешительность. Вид поваленного дерева будто намекнул на то, что в знакомой мне по прошлой жизни цепочке событий возможны изменения: к лучшему или к худшему — ответ на этот вопрос среди корней и ветвей берёзы я не рассмотрел. Однако вариант «концы в воду» мне разонравился. Я пнул ногой комок земли — отбросил его почти к самой воде. Задумчиво посмотрел на свёрток в своей руке. И обнаружил, что этот приметный залив — идеальное место, чтобы спрятать здесь орудие преступления (не в яме под корнями берёзы, разумеется, где нож в будущем найдут Павлик Солнцев и Валера Кругликов).
Подходящее место для тайника (или для вечного захоронения — это уже как получится) я отыскал быстро — не в последнюю очередь, ориентируясь на «послезнание». Тот камень с плоской вершиной в прошлой жизни не раз послужил «стулом» для нас с Валеркой, для дюжины девчонок (которых мы сюда приводили), для моего старшего сына. Сколько я помнил, он всегда лежал на одном месте — хотя и не выглядел неподъёмным (уж очень удобно он расположился изначально). Вот под него я и спрятал свёрток с ножом: накрыл газету охапкой листьев, присыпал землёй — сверху пометил схрон тем самым булыжником с приплюснутой вершиной (вернул его на прежнее место). Спустился к реке, ополоснул руки. И зашагал домой — с чувством выполненного долга.
