Куда девались подопытные пассажиры, мне выяснить тоже не удалось. Возможно, они оставались на станции отправления и, потеряв опору, барахтались в воде, медленно уносимые течением, а быть может, их размазывало тонким слоем по враждебному континууму.
Граница возможностей переноса проходила, очевидно, где-то в области сознания, когнитивных способностей. И пусть учёные спорят, где заканчиваются алгоритмы, заложенные в генетическом коде и начинается творческая работа мозга. У меня появился эмпирический ответ. Тех животных, каких я не мог взять на борт, можно было смело относить к разумным. Но не к настолько разумным, чтобы не отправлять их в котел!
Так что до сих пор скот и птицу приходилось доставлять обычным путём и это сильно замедляло развитие животноводства. В Охотске или на Камчатке корова считалась особой ценностью, и даже за хорошие деньги мало кто соглашался расставаться с кормилицей. Червонец, пусть он хоть трижды золотой, доиться не заставишь.
А гнать стада из центральной России или пусть даже из Иркутска было делом практически невозможным. Горы, широкие реки, огромные пространства. Летом кругом болота, зимой — сугробы. И ведь после перегона бедных животных ждал океан. То ещё испытание. Например, корову, которую пытался перевезти в Америку Яшка, попросту съели по дороге. А если бы не съели, то она сама сдохла бы через несколько дней, потому что страдала от качки, плохой воды и гнилого корма.
Единственная умная мысль, что мне пришло в голову, это покупать яйца жирных и хорошо несущихся английских (на самом деле испанских) кур и подкладывать их под наших несушек. Таким образом, со временем, можно было вывести более продуктивную породу. Пожалуй, таким макаром можно было завести и другие виды — индюков или гусей. Но на этом моя фантазия иссякла.
И вот выясняется, что у испанцев всякая живность имеется в достатке.
— Нет худа без добра, — сказал я. — Но планы придётся изменить. Просто согнать хуанов с места теперь недостаточно. Мы должны заполучить кое-какие трофеи.
— Ружья у них так себе, — заметил Лёшка. — Клинки хочешь захватить с кирасами? Для музея вполне подойдут, а если офицерские повезет получить, то и замок можно обставить. Небось, со времен Конкисты это добро здесь используют.
На самом деле большинство испанских солдат носили толстые кожаные куртки и шапки, способные защитить от примитивного оружия индейцев. Но блестящие панцири и старинные каски бросались в глаза.
— Нет. Я хочу заполучить животных.
— Животных?
— Знаешь, во что обходится тащить их через всю Сибирь и несколько морей? И это не чугунная чушка, в трюм не положишь и на мороз не выставишь. Животинку нужно кормить и поить, отгонять гнус, чистить. А тут сразу цела ферма. Испанцы всё сделали за нас, осталось только захватить. Мы получим птицу, свиней, коров, лошадей, мулов, волов и будем их разводить.
— Не хочу тебя расстраивать, — заметил Лёшка. — Но мулы сами не размножаются. Для этого нужны лошади и ослы. А всех ослов испанцы, похоже, ставили дома. Волы, кстати, тоже не размножаются, им просто нечем.
— Но хоть свиньи-то плодятся? — спросил я.
— Вроде бы там мелькнуло несколько поросят, — успокоил Лёшка.
* * *
Мы произвели пару высадок в тылу у испанцев лишь для того, чтобы пошуметь и отступить. Переплывали ночью на лодках залив со стороны будущего Окленда и устраивали короткую, но шумную вылазку, а потом быстро убирались обратно.
Испанцы поднимали тревогу, выстраивались в каре, но в наступление не шли, лишь обороняли лагерь. Однако порох и правда экономили — сделав единственный залп стрельбу прекращали. Не рисковали они и отправить ночью корабль на патрулирование залива. Только утром высылали на место нашей высадки конную группу, но к тому времени мы успевали вернуться на базу.
Хотя нам все время удавалось оставаться неуловимыми, люди сильно выматывались за ночь. Дважды переплыть залив на веслах — не шутка, а после этого нужно было пробежаться несколько километров по суше с тяжелыми мушкетами в руках. Да и на стороне Окленда у нас не имелось никаких баз, а значит половина дня уходила на возвращение.
Поэтому в следующую неделю я на полную катушку задействовал свои способности. Я в одиночку перемещался в разные места, где уже бывал раньше и там делал несколько выстрелов из пистолетов или мушкетов. После чего исчезал. Я появлялся то со стороны океана, то со стороны залива, иногда с разрывом всего лишь в пару минут.
Это сильно нервировало испанцев. Они отправляли поисковые группы на юг и на запад, устраивали засады вдоль берега залива. Но силы их были ограничены, а я исходил берега основательно и имел множество привязок.
Вместо нас досталось на орехи местным индейцам. Что происходило в селе мы не видели, но мужчин однажды отделили от всех остальных, пригнали на берег и поместили в загон, точь-в-точь, какой предназначался и для свиней. Среди заложников я заметил Анчо. Он выглядел воплощением смирения и, похоже, пытался говорить по-испански. Во всяком случае, монахи, что пытались обратить дикарей в свою веру, всё чаще обращались к нему за помощью. А наш разведчик удачно подыгрывал им, повторяя религиозные жесты и фразы.
— Глядишь, так Мухоморщик и карьеру сделает при оккупационных властях, — заметил я. — Чем не Штирлиц?
Мы надеялись получить от Анчо ещё одну весточку, но видимо, отправлять посланцев стало слишком рискованно.
* * *
После очередного визита на Алькатрас я вернулся в своё убежище и неожиданно обнаружил там старика Березина. Вот уж кого ожидал меньше всего.
— Ты тут откуда? — удивился я, но сразу же догадался. — Корабль пришёл?
— Дело-то нехитрое, — ухмыльнулся корабельщик. — И пушки тебе привезли, и людей подняли. Даже саньки с нами пошли. Оно и к лучшему, мудрёнть. Здесь хотя бы под присмотром будут.
— Вот это здорово! — обрадовался я, хотя про пушки и саньков знал заранее.
А вот прибытие корабля стоило отметить. Я вытащил из заначки бутылку голландского джина, приобретенную по случаю во Флиссингене вместе с дюжиной таких же. Не какой-нибудь контрабандный шмурдяк — товар элитный, для своих. Никакой посуды в моём схроне не оказалось (еду готовили в главном убежище, выше в горах), и мы выпили по очереди из непривычно широкого горлышка. Джин и вправду оказался неплох. Я ожидал более приторного и резкого вкуса, но этот скорее напоминал выдержанный вискарь.
— Ты-то зачем на войну отправился? — вопрос вертелся на языке, с него я и начал.
— А что? — прищурился Березин.
Я развернул кусок тряпки в которой держал полевой рацион — сухари с ветчиной (и то и другое лондонского происхождения). Предложил гостю. Мы закусили и выпили ещё по паре глотков.
— Нам тут бойцы нужны, а не плотники, — сказал я.
— Где же их взять, мудрёнть? — рассердился корабельщик. — Ты же всех выпроводил в том году, которые с оружием управлялись. Дело-то нехитрое. А теперь, вишь, понадобились.
— Верно, поторопился, — признался я. — Ну, ладно, пусть так. Но с пушками управляться силушка нужна, а у тебя спина больная.
— Я по корабельному делу помогу. Окуневу или Яшке.
— Где он, кстати, на корабле?
— Нет, сюда вместе пришли, мудрёнть, — ответил Березин. — Коряков ватагинских встретил на перевали, разговорился. Дело-то нехитрое.
Сам Яшка, сопровождаемый Тёмой, появился в моём логове уже через несколько часов. Молодой капитан выглядел довольным. Ему явно не терпелось в драку.
— Ну, скоро начнём? — сказал он, хватая без спросу кусок ветчины.
— Ты чего корабль бросил? — наехал я в ответ.
— Да ты и сам не с мушкетом бегаешь, — парировал Яшка.
— Уже набегался, — огрызнулся я.
— Ты же сам велел без разведки не соваться, — усмехнулся Яшка. — Вот я и отправился посмотреть.
— Велел, — согласился я, распечатывая вторую бутылку и предлагая выпить новым гостям.
