class="p1">- Ну, тогда после завтрака и начнём. Все тренировки на сегодня отменяются.
Наверное, этот приём пищи показался самым долгим для них. Видно, что народ ложки в свои пасти с трудом просовывает, потеряв от волнения аппетит. Понять их можно. Я хоть и не участвую в процессе, но тоже переживаю.
Как только из моих уст прозвучала команда на построение, то, побросав столовые приборы, отделение мигом исполнило её.
- Морячок, - сказал я как можно доброжелательнее, чтобы не накалять обстановку. - Сейчас ты опять за Главного в Круге. Задача простая: не дать разорвать его, что бы ни происходило. Будет щекотно - смейтесь. Боль появится - кричите, но связи между собой не теряйте.
- Я плохо переношу боль после гоблинской лаборатории, - честно признался Жир. - Могу не удержаться. Всех погублю.
- Не погубишь. В случае неудачи никто сразу не умрёт, но будете пару месяцев оставшейся жизни испытывать стойкое сексуальное влечение друг к другу. Так и проведёте свои последние дни в обнимку с чужим хером.
Отделение резко взбледнуло с лица, с омерзением косясь на соседа.
- Грустно-то как… Поэтично… - вздохнул невидимый Чах. - А говорил, что печальные драмы не любишь. Ничего! Я из тебя ещё нормального наумба сделаю. Вон как уже к культуре приобщился, хотя всего ничего под моей опекой. Но что-то я не припоминаю такого эффекта в случае неудачи.
- Заткнулся бы ты, поросёнок с крыльями. Для острастки придумал. Смертью таких не напугать: привыкли к мысли о ней. А вот подобное извращение страшит покруче пыточной камеры. Теперь точно Круг не разорвут.
- А! Понял! Опять врал и создавал новый мир!
- На фиг такие миры. Просто врал ради дела.
Закончив мысленно трепаться, снова обратился к подчинённым.
- Так что если не хотите очко товарища вместо розы нюхать, то должны стойко пережить любые испытания. Возможны галлюцинации, неприятные ощущения. Приятные, кстати, тоже возможны.
- То есть, - вынес вердикт Борзый. - Ты сам не знаешь, что будет? Как в лаборатории харков экспериментики ставить намереваешься?
- Знаю, - соврал я. - Но тут ощущения у каждого могут быть индивидуальные. Кончайте ныть! Морячок! Создавай Круг!
Больше никто спорить не стал. Вскоре шестое отделение послушно замерло с остекленевшими глазами. Я попытался пробиться к ним и посмотреть, чтобы никто не филонил. Но Чах непривычно серьёзным голосом сосредоточенно произнёс.
- Не надо, Данила. Теперь мой выход. Да поможет мне Изначальный Великий Наумб и то яйцо, из которого он вылупился!
Чах замолчал, оставив меня в одиночестве, если не считать замерших бойцов. Как я ни вглядывался, но никаких изменений у них не находил. Неужели ничего не получается у наумба? Или они есть, просто не могу увидеть нормальным человеческим зрением?
Так и подмывало ментально присосаться к шестому отделению, но я остановил этот опасный порыв, явно навеянный печатями Смерти. Не сейчас, не время для подобного. Могу погубить ребят, Чаха и себя, если поддамся искушению.
Внезапно, несмотря на достаточно тёплую погоду, почувствовал холодный ветерок, волной пробежавший по спине. Потом ещё одна подобная волна, потом ещё. Вскоре уже дрожал от холода. Зуб на зуб не попадает, коченеют конечности. Посмотрев на свою руку, с удивлением увидел, что она покрывается инеем.
Чёрт! Как Чах и предполагал, своей энергии ему мало, вот и забирает её из меня. Но одно радует: процесс идёт. Главное - дожить до его окончания, не превратившись в сосульку. На негнущихся ногах подошёл к почти затухшему костру и склонился над горячими тлеющими углями. Чуть ли не руки в них засунул, но это помогло мало. К тому же костёр, на мгновение ярко вспыхнув, вдруг окончательно потух. А пепел в нём стал больше напоминать кристаллики снега, чем недавно сгоревшее дерево.
Надо утепляться! Срочно! Попытался было встать и дойти до блиндажа, в котором висели наши бушлаты, но понял, что подняться уже не могу. Теперь я действительно мамонт, окоченевший в вечной мерзлоте.
Сон постепенно окутывает сознание. Борюсь с ним до последнего, так как помню, что при переохлаждении нельзя засыпать. Хочется дать себе пару пощёчин, чтобы взбодриться. Только покрытые коркой льда руки не шевелятся. Это звиздец…
- Горюнов, млять! - раздаётся над ухом. - Что с тобой?
Головы не повернуть, но узнаю голос Палкиной. Ой, как не вовремя! Принесла ж её нелёгкая!
Вера пытается рывком поднять меня с земли. От её прикосновения становится легче. Нежное тепло заставляет оттаять суставы, и я с трудом, но повернул голову в сторону боевой подруги. Лучше бы не делал этого! Верка сама белее снега. Иней на ресницах, синие от холода губы и паника в глазах.
- Что со мной? - чуть слышно, дрожащим голосом шепчет она. - Замерзаю.
- Отлипни, дура, - хрипло отвечаю ей. - Сдохнем вдвоём. Я ж твою энергию сосу.
- Не... Не могу от тебя оторваться. Примёрзла.
Вскоре наше хреновое состояние сравнялось, и снова холод начал возвращаться в каждую клеточку моего тела. Вере не легче приходится. Так и сидим ледяными статуями, глядя друг другу в глаза. Раньше никогда не замечал, какие они красивые у Палкиной. Ярко-голубые… Или это от холода они такими стали?
-
