— Здрасьте, Олег Александрович! Можно войти?
— Корчагин, вот почему ты приходишь всегда с таким видом?
— С каким?
— Да с таким! Точно ты не к грозному директору пришёл, вольному карать и миловать, а просто к своему знакомому? Что, совсем не боишься? — Нашелся, понимаешь, дракон Бойся-Бой из мультика. И что ему ответить на это, чтоб не обидеть?
— Так это, товарищ директор…
— Что «это»?
— Еще государь-император Петр Алексеевич учил, что в присутствии начальства вид следует иметь лихой и придурковатый! А соплежуев никто не любит.
— Ха, рассмешил, да. Корчагин, ты вообще никого не боишься? Не отвечай, я и так вижу. Чего пришел-то?
— Как обещал, вот вам журнальчик, — делаю шаг к столу и кладу выстраданный предмет материальной культуры на поверхность.
— Вот и молодец, Михаил. Дожал всё-таки Москвичей. Правильно, так их. А то думают, что мы в своей провинции сидим и пням молимся. Ладно, почитаю на досуге. — А сам в это время листает «Технику- молодежи», ищет знакомую фамилию.
— Двадцать четвертая страница, Олег Александрович.
— Ага, спасибо. Хм, а большая статья у тебя вышла. Молодец. Ладно, ты иди — шеф погрузился в чтение, уже забыв про моё присутствие.
Не мешая человеку знакомиться с миром будущего, я ушел, тихонечко прикрыв дверь.
— Чего там? — Секретарша покосилась на мою не очень уверенную попытку бесшумно закрыть дверь директорского кабинета.
— Они читать изволят. Велели не беспокоить'.
А одноклассникам про очередную статью я решил ничего не говорить. Если Ирка спросит, то покажу журнальчик, а если она не вспомнит, то и нечего лишний раз светиться перед коллективом. И так я сильно выделяюсь в общей массе, ни к чему это.
20 марта 1982 г
«Коньки — всё! Ближе к середине марта начались оттепели, которые сначала превратили поверхность льда в бугристый ужас, а потом руководство стадиона с ним бросило бороться напрочь — мол весна уже, какой вам каток! И все те, кто гонял по катку и в коробке плавно переместились на кружок по роликам. Учитель физкультуры, которые ведет этот кружок, поглумился над 'блудными сыновьями», но принял всех назад. Тем более, что официально никто с кружка не уходил, все просто забили. Ну и я в том числе.
Просто скорость, полет над гладью льда сначала твой, а потом пущенной твоей клюшкой шайбы… всё это сменилось стуком роликов по доскам пола. Трюки, прыжки и петли не давали совсем уж сильно скучать в спортивном зале родной школы. Мы делали змейки и фонарики для разминки, потом — слалом вокруг картонных конусов, прыгали через лавку, пробовали сальто с трамплином. Пол покрылся черными линиями от резины, но это никого не напрягало. Так же как и падения с травмами. Да уж, это вам не демократическое общество, в котором школа должна страдать по любому поводу. В советской школе тебе никто ничего не гарантирует, вступая под её своды, школьник клянется быть самоотверженным, смелым и терпеливым бойцом за свою свободу и жизнь; по первому требованию старших товарищей отдать мелочь, подать звуковой сигнал или дать сдачи; стойко переносить школьные парты и невзгоды, сыплющиеся на его голову, задницу и колени…
Подумаешь, запнулся об лавку, перепрыгивая её — терпи! Я, может, тоже неудачно упал, и что? Выплюнул выбитый зуб вместе с пузырями крови на ладошку'.
— Пашаны, он молочный, прикиньте! Жуб даю, молочный!
— Да хорош сифонить, Миха, тебе скоро пятнадцать небось уже! Какой молочный!
— Шам пошмотри! — Зуб и впрямь был без корней. Какие-то неправильные мне достались зубы. Коренной от такого удара мог бы и не вылететь. А может этому просто пора пришла, подпирает его снизу? А удар физиономией об пол просто ускорил событие. Блин, опять с битой мордой ходить придется и всем объяснять, что Евсюк тут не при чем. Да я его и не видел уже не знаю сколько месяцев. Нет у нас общих локаций или просто не судьба. Но металлический отвес в моём кармане всегда присутствует. Как талисманчик.
'Зуба я лишился вчера. И тем же вечером был подвергнут осмотру и допросу на предмет имени обидчика и мер по недопущению травм в дальнейшем. Вот почему женщины, особенно назначенные матерями, не могут поверить ни с первого, ни с четвертого раза, что тело их сына способно упасть мордой об пол без чужой помощи? У этого тела своей дури столько, что оно само может успешно найти себе травмы на любую точку поверхности организма.
— Хоть ты ему скажи, Дима!
— А что я скажу? Ну упал и упал, с кем не бывает. Тем более, Вера, что юноша занял активную жизненную позицию. Спорт и общественная деятельность предполагают возможность падений. Время от времени. Ты же не хочешь, чтоб Михаил опять стал тютей'.
Опять, так значит. То есть папа Дима не просто махнул рукой на своего прошлого сына, он еще и ярлык ему прилепил. Миша, мне обидно за тебя. Так обидно, что иногда даже отомстить охота твоим родителям. Но не буду, вряд ли ты хотел такого. Покойся с миром там, где ты оказался, позабочусь я о твоих родоках, раз уж они мне под руку попались.
— А у меня тоже зуб качается! — не то Пашка решил разрядить обстановку, не то захотел внимания к себе.
— Не выдумывай, рано!
— Мам, вообще-то мне уже одиннадцать вот-вот будет. У нас у многих начали зубы меняться.
— Да, Вера, это нормально.
— Качается и качается. Выпадет, как время придет.
— Родители, на самом деле, этому процессу лучше помочь.
— Зачем?
— Если новый зуб лезет, а старый сопротивляется, коренной может вбок пойти. От этого, кстати, кривозубые люди и получаются.
— Не хочу кривые зубы! — Заголосил Пашка.
— Тогда пойдем к зубному врачу.
— Не хочу к зубному! — Звук сирены усилился.
— Тогда качай пальцем, быстрее выпадет.
— А он точно качается? Дай-ка я попробую. — Сую палец в рот пацану. — Действительно качается. А ведь есть вариант.
— Какой?
— Плоскогубцы!
— Не хочу плоскогубцы!
— К зубному хочешь?
— Нет. Уж лучше вы сами.
— Миша, что ты задумал?
— Да фигня вопрос! Зуб передний, взял губками да дёрнул. У тебя получится, пап.
— А чего у меня?
— Хочешь, чтоб я дёрнул?
— Не надо. Ладно, давай я сам. — Побледневший папа Дима мужественно вдохнул воздух.
— Да ну тебя нахрен, еще в обморок свалишься.
— Миша, кто тебя учил так с отцом разговаривать⁈
— А чего он как… как этот. — Я осознал, что слегка позабыл о своём статусе. Не видят во мне равного в этой семье. Ну и ладно, зато спрос меньше. — ты будешь сыну зуб рвать⁈
— Буду! Тащи плоскогубцы в ванную. Там будем делать операцию.
Взбледнули все, то есть мама Вера и Павка. Но мелкий, к его чести сказать, не отступился.
— Пошли в ванную! Я обещаю не реветь.
То, что происходит в ванной, остаётся в ванной. Даже вырванный зуб не был вынесен за пределы того закутка. С традиционным наговором Пашка выкинул его в самый угол куда-то под ванну. «Мышка-мышка, забери мой молочный зуб, принеси мне свой острый крепкий!» Дикари-с! Зачем Пашке острые зубы? Но в семье так принято, кто я такой, чтоб разрушать их верования? Я хоть и Демон, но ничто человеческое мне не чуждо. Папа Дима справился, и хорошо.
— А мне было совсем не больно! Я не плакал! — Павка аж приплясывал, выйдя с экзекуции. — Вот дырка, ы-ы-ы!
Его мама не разделяла восторгов, ей не очень нравился видок младшенького с окровавленной губой и мужа с плоскогубцами. Мальчики, они такие мужланы порой…
«Вчера же у нас в классе пошли шепотки по поводу того, что »…комсомолец Корчагин… Мишка? Да ладно! Сам видел!' Короче, наши теперь знают, что я на базаре приторговываю пилочками для ногтей. Импортными. А привез их я из Москвы, короче спекулянт. Не — фарцовщик! Умеет пацан жить! Мне теперь даже интересно, дойдет ли слух до Галинишны. И что скажет шеф, когда узнает. Что самое смешное, перепродавать шмотки, доставшиеся по случаю, зазорным никто не считает. Причем, толкают вещички люди не по цене покупки, а с наценкой, чтоб хоть как-то отбить накладные расходы или просто навариться маленько. И никто не видит в этом ничего зазорного. Более того, даже покупая одежду у спекулянта, народ обижается на их племя вообще, а не на конкретно этого, который только что помог тебе упаковаться капельку лучше, моднее. Как явление спекулянты зло и подлежат выкорчевыванию, но каждый конкретный чувак, если он не дерет три шкуры — необходимый инструмент обмена твоих денег на заморские товары. Человек рискует, под статьей ходит ради тебя, чего его ненавидеть-то'.
