— Слышал, слышал, — ответил я. — Хвалили очень твои частушки. Ты не думал в этом направлении развиваться? Кино, театр…
— Смеёшься? Какое кино? Какой театр? Кому там бывший зек нужен? Тем более, там таких, как я, частушечников, полно. А на заводе я такой один.
— Хитёр, каналья, — улыбнулся я.
Мы ещё немного поболтали о том, о сём. О перспективах их агитбригады, в частности.
— Серёга Белый в институт на вечернее поступил, — делился новостями Малина. — У него времени на нашу капеллу мало остаётся. Очень жаль, могли бы намного больше заниматься.
— Ну так бери правление в свои руки. Думаю, он не обидится, что ты детище его не бросаешь, а развиваешь, — подсказал я.
— Это уже совсем не по понятиям…
— Слушай, ну ты же не на зоне. Это там понятия… А здесь жизнь мимо проходит! Нравится тебе петь, ну, и пой на здоровье! Пока поётся… Может, ты такой коллектив создашь, которым не только завод гордится будет, а вся Москва, вся страна. Может, это твоё призвание. Причём тут понятия? А с другом переговори по-человечески, объясни ситуацию. Так и так, хотим больше заниматься, а тебя почти все время нет. Не будешь возражать, если я временно, пока ты учишься, сам возьмусь руководить и коллектив расширять?
— Тебе легко говорить, — вздохнул он.
Ну, парень, всё в твоих руках, — подумал я, прощаясь. — Или будешь на прошлое всё время оглядываться, или в будущее смотреть…
А насчёт театра и кино, я, конечно, загнул. Не надо ему туда. Соблазнов много. Пьют в этой среде не то что много, а невероятно много. Такие непьющие артисты, как Вицин, там исключение, подтверждающее правило. На заводе еще есть выбор, пить или не пить, никто тут же, выйдя из-за станка, из бутылки водку не разливает соседям, предлагая выпить за успешное окончание очередного трудового дня прямо в цеху. По крайней мере на ЗИЛе так точно. А в театрах и на съёмочных площадках прямо в гримерках разливают спиртное, сколько прекрасных актеров сопьется и рано помрет из-за этого, просто жуть! Актеры люди мнительные, ранимые душевно, на алкоголь легко подсаживаются… Покатится опять по наклонной дорожке или, вообще, сопьётся… Пусть, лучше, на заводе работает и поёт для души. Целее будет.
Только вернулся домой, как еле слышно зазвонил телефон. Тузик и тут отличился, тут же подскочил к нему и давай на меня смотреть — мол, давай, хватай, звонит же! Я удивился, кто это так поздно… Оказалось, это Сатчан.
— Слушай, тезка, я, извинюсь, конечно, за поздний звонок, но шеф велел поторопиться, и с культурным учреждением, и с документацией, над которой ты работаешь. Ну, понимаешь, да? — попытался он говорить без лишних деталей, как мы с ним договорились.
— Да я все понимаю, и тянуть и не планирую. Сделаю так быстро, как возможно в человеческих силах!
Положил трубку. Шеф — это или Бортко, или Захаров. Даже интересно, кого именно он имел в виду? Надо будет спросить потом. Но как я им нужен-то… ну да, все, что я предложил, никто из них сам не потянет… А брать еще кого-то — делиться надо, вопросы безопасности, опять же.
Ну что делать — все спать, а я работать на кухню. Организм молодой, сильный, какое-то время и по пять-шесть часов можно спать. Главное — потом отоспаться…
В воскресенье с утра позвонила Ксюша и Галия усвистела на встречу с ней. А мы с Загитом остались с детьми одни. Молока Галия нам оставила в двух бутылочках на одно кормление, так что может гулять часа четыре точно. Пока малыши спали, мы с Загитом повозились немного со стенкой. Потом пришли Брагины. Костян присоединился к нам, а Женька засела в спальне детей сторожить. Хотя там и Тузик неплохо справляется. Стоит малышам заплакать, как у него сразу ревун срабатывает.
Мы успели поработать минут сорок, и пацаны проснулись. Мы их с Женькой раздели, врубив на полную электрокамин, что Гончаровы подарили. Дали мальчишкам полежать на животе, подёргаться свободно. Они уже пытались голову приподнимать.
— Кажется, столько уже воды утёкло с тех пор, как они родились, — задумчиво произнёс я. — А им ещё и месяца нет.
— А говорят, дети быстро растут, — возразила мне Женя.
— Это чужие быстро растут, — рассмеялся я.
Мы запеленали их и понесли на кухню кормить. Скоро к нам присоединились Загит с Костяном, поставили чайник, нашли вчерашние печеньки. Загит сделал наш трёхпрограммник погромче, началась программа «С добрым утром». Малые прислушивались к частушкам, не понимая, что это. То надуют губки, то расслабятся. Смеялись и над ними, и над номерами программы. До конца они мне программу дослушать не дали, носил их по очереди в спальню памперс менять.
Потом по расписанию должен был быть сон на балконе, но, пока мы слушали радио, малые уснули один за другим, уже никак их не закутать было. Так и спали они у нас в комнате в кроватках.
* * *
Москва. Центральный рынок.
Галия и Ксюша пробирались по рынку. Народу было много, несмотря на то, что цены были, с точки зрения Галии, просто кусачие. По центральному проходу идти было бы легче, он шире. Но Кото велел, как войдут, сразу брать правее. Девушки так и сделали, и медленно, но верно продвигались к мясным рядам. Добравшись до прилавка со специями, девушки остановились, не в силах пройти мимо. Галия набрала зиры на плов и барбариса. А Ксюша набрала по чуть-чуть разных перцев. Бережно пряча газетные кульки по сумкам, девушки счастливо улыбались, как будто удалось урвать жуткий дефицит.
Наконец они пробрались к мясным прилавкам и сразу же спросили Кото. Но невысокий седеющий грузин с усами, в белом клеёнчатом фартуке и белых нарукавниках сам услышал, что его спрашивают и, размахивая руками, позвал их к себе.
— Мы от Дато Элиава, — представилась Галия, как инструктировал её Павел. — Мой муж звонил вам вчера.
— Это у вас двойня родилась? Ах, какая умница! Сразу двоих мужчин родила! Мужа счастливым сделала! — громко восхитился он, вогнав Галию в краску. — Сейчас всё сделаем!
Он принёс два приличных куска и бросил их по очереди на весы.
— Ты посмотри, какая телятина! — сунул он под нос Галие нежный свежайший кусок. Два кило с сахарной косточкой, два кило без костей, — округлил он в меньшую сторону вес кусков. — Хватит?
— А сколько денег? — сразу поинтересовалась Галия.
— Восемнадцать рублей.
Приятно удивлённая Галия переглянулась с Ксюшей, но та лишь пожала плечами без восторга. А Галия поспешно полезла за кошельком, быстро прикинув, что для такой телятины это очень недорого. У них на рынке говядина по четыре с половиной-шесть рублей, редко бывает по четыре и уж точно не такая нежная и бескостная.
— Пойдёмте, я вас ещё с нашими познакомлю, сыр, творог, сметана… — вышел Кото из-за прилавка. — Идемте, идемте, красавицы! Тина! Мы к тебе идём! — рявкнул он зачем-то аж через три прилавка, заставив девушек от неожиданности пригнуться. — Потом я вас отведу к Сосо, у него самые лучшие на рынке солёные огурцы!
У Тины, молодой крепкой женщины, девушки застряли. У неё сыров разных было! Солёные, с травами, копчёные… С десяток видов только круглых сыров. А ещё сыр косичкой, сыр как лапша. Тина дала попробовать всё, что у неё было. Девчонки блаженно закатывали глаза, а грузинка весело хохотала. Галия набрала три разных сыра. Тина дала девушкам попробовать творог, Галия и его взяла килограмм. А сметану набрать было не во что.
— Ай, красавица! — сокрушался Кото. — Кто ж на рынок без банки ходит? Товарищи! Одолжите банку! — заорал он и ему тут же передали пол-литровую банку с крышкой.
Расплачивалась Галия с Тиной, уже будучи чуть ли не подружками. И, конечно, та тоже восхищалась, узнав про двойню.
Потом они пошли к Сосо. А его не оказалось. За прилавком с соленьями стоял его сын, высокий, плечистый, лет тридцати.
— Ромаз, а где отец? — спросил сразу посерьёзневший Кото. — Здоров?
— Здоров, здоров, дядя Кото, — поспешил ответить тот. — Сестра с мужем приехали, родители гостей принимают.
— О! Это дело хорошее. Вот, Ромаз, наши новые друзья, прошу любить и жаловать.
