Понятное дело, что это связано с тем, что олимпийский хоккей, а с ней и чемпионаты мира и НХЛ, очень долгое время существовали как бы параллельно, и уже через два года этот клуб расширится, но всё равно. Пока что Третьяк один такой.
Между рейсом из Миннесоты и самолётом в Москву у нас было всего полтора часа, как раз чтобы переместиться из одного терминала в другой и пройти паспортный контроль.
В результате за полчаса до вылета мы с Беккой заняли места в первом классе аэрофлотовского Ил-62.
— Это же русский самолёт? — с любопытством спросила меня Бекка, когда заняла своё место возле иллюминатора.
— Ага, — ответил я, — Ил-62 авиакомпании «Аэрофлот», она у нас одна. Как тебе?
Девушка придирчиво осмотрела салон и вынесла вердикт:
— Самолёт как самолёт. Просторно.
Ну да, первый класс есть первый класс. Он везде примерно одинаков. Да и сейчас нет принципиальной разницы между нашими самолётами и Боингами с Аэробусами. Советские были, пожалуй что, пошумнее, но не сказать, что это было сильно критично. Вроде как тот же Ил-62, на котором мы сейчас летим, выпускается с середины шестидесятых, но так и Боинг 707, основновной авиалайнер американских авиалиний, тоже далеко не новый самолёт. Вроде как он вообще разработан в пятидесятых. И ничего, летает.
Бекка вскоре после взлёта уснула, а я задумался и о прочем разном.
Сейчас на дворе лето девяностого года. Всего ничего остаётся до большого развала, в августе 1991 мир изменится навсегда.
По началу люди этого не поймут, но в декабре всё будет кончено. Советский Союз исчезнет.
А вместе с ним на долгие годы исчезнут и перспективы у нашей гражданской авиации.
Ил-96, который должен заменить 62-й, и о котором достаточно много писали в советской прессе, мне на глаза несколько раз попадались статьи о нём, так и не станет массовым.
Зачем его выпускать, если в стране есть нефть и газ, а всё остальное можно купить?
По-моему так будут рассуждать политики в грядущем десятилетии. К машинам, телевизорам и всему остальному это тоже относится.
А если возвращаться к перспективам, то они исчезнут не только у авиации. В спорте ситуация будет такая же. Спортивные арены по всей стране превратятся в рынки, тот же старый Олимпийский или стадион Лужники в Москве тому пример.
Это сейчас или в моё время Лужники это в первую очередь стадион. А всего через пару лет они станут огромным рынком, начинающимся уже от выхода из метро. Прямо под памятником вождю мирового пролетариата бизнесмены новой волны будут торговать китайским ширпотребом, видеокассетами с порнографией и прочими, пока что не доступными «благами цивилизации».
Магазины в стране, конечно, наполняться товарами, вот только денег у большинства моих сограждан не будет. Да и цена за это наполнение будет такая, что любой нормальный человек задумается — стоило ли оно того, одна первая чеченская, ставшая в учебниках истории будущего парой абзацев, чего стоит.
Погруженный в эти безрадостные мысли я заснул.
Спустя час нас с Беккой разбудила стюардесса, и мы пообедали. Обед в первом классе образца 1990 года был куда лучше того, что станут предлагать через 50 лет, одна икра чего стоила.
Затем потянулись одинаковые часы полёта над Атлантикой и северной Европой, посадка в Шереметьево, очередной паспорт контроль, получение багажа, смена терминала и посадка уже на внутренний рейс.
В итоге в Свердловск мы прилетели спустя сутки. В Кольцово Бекка, кстати, была единственной иностранкой. Город был по-прежнему закрыт для иностранцев, и чтобы она смогла прилететь вместе со мной, потребовались значительные усилия.
Заниматься этим вопросом я стал чуть ли не год назад, и пришлось подключить не только чиновников из Совкомспорта, я общался например с товарищем Грамовым лично, но и дипломатов из нашего консульства в Сан-Франциско.
В результате разрешение на посещение городов Свердловск и Нижний Тагил гражданкой Соединенных Штатов Америки Ребеккой Харпер я получил. Без него мы бы всё равно полетели бы в Союз, но отпуск провели бы в Москве или Ленинграде с Крымом. Впрочем, туда мы в любом случае тоже собирались, но уже после Нижнего Тагила.
То, что Свердловск меня, прямо скажем, не забыл, стало понятно уже в аэропорту. Стоило нам с Беккой выйти с багажом, как тут же раздался чуть ли не крик.
— Это же Семенов! Наш Семенов из Автомобилиста, который сейчас в Миннесоте играет! — и тут же мы оказались в тесном кольце встречающих, провожающих, улетающих или наоборот прилетевших.
Встречал нас отец, которому пришлось минут двадцать подождать, прежде чем советские любители хоккея вдоволь со мной нафотографируются и возьмут автографы. Пришлось мне даже просить собравшихся разойтись, иначе мы застряли бы здесь надолго. Это подействовало, и я смог наконец обняться с отцом и представить ему Бекку.
Та поздоровалась с ним по-русски, чем изрядно удивила отца. Я, конечно, говорил и ему, и маме, что моя девушка активно учит язык, но то, что она говорит практически свободно, он никак не ожидал.
Единственное, что ей никак не давалось, так это ударения. Но это дело практики, которой у неё в Союзе будет много.
В нижнем Тагиле мы пробыли неделю. Бекке, насколько я понял, в целом всё понравилось, хотя многое, что нам привычно и обычно, было для неё в диковинку.
В первую очередь это касается кухни. Всё-таки кулинарные пристрастия американцев и русских достаточно сильно отличаются.
Конечно я говорил о том, что суп, например, является непременной частью обедов и ужинов. Да и борщ, русский или украинский, кому как хочется и нравится думать, это одна из визитных карточек нашей кухни на западе. Но всё равно, по Бекке было видно, что ей всё в новинку.
Особенно она удивилась окрошке. Обыкновенной окрошке на квасе. В Миннесоте она не пробовала это блюдо. И квас там не достать, а делать его самому мне некогда, да и вообще я и готовка — понятия параллельные. Руки у меня точно не под кухонный нож заточены. Моих познаний всегда хватало максимум на то, чтобы чай заварить и сделать бутерброды. Плюс я специально вообще не рассказывал об этом холодном супе.
Поэтому первое, что она сказала, увидев окрошку было:
— Саша, зачем ты салат заливаешь пивом?
Потом я, конечно, объяснил, что к чему и Бекка попробовала окрошку, но её вердиктом было что лучше всё-таки раздельно.
А так всё, что было для нас привычно и всё, что мы считаем вкусным: голубцы, салаты, пельмени, супы, Бекке понравилось. Я её попросил отвечать честно, а не так, чтобы меня не расстроить или чтобы мне понравилось.
Единственное, что вызвало резкую неприязнь это холодец и заливная рыба. Эти два блюда моя американка совсем не поняла.
Но без приключений всё равно не обошлось.
Я боялся, что наша еда сыграет с её организмом злую шутку, но пронесло. Вернее почти пронесло. Тем самым продуктом-ловушкой стало ревневое варенье.
У нас на даче его, ревеня, росло очень много. У мамы были пунктики на черную смородину и как раз ревень, он ей очень нравился. Как свежий, так и в виде варенья.
И Бекке эта сладость, я про варенье, с необычным кисло-сладким вкусом тоже понравилась.
Притом настолько, что она под печенье топленое молоко съела чуть ли не в одиночку целую вазочку. Большая ошибка.
Потому что, как выяснилось, я об этом даже и не знал, ревень обладает слабительным эффектом, даже в форме варенья.
В итоге Бекке пришлось целый вечер провести, пардон, в уборной. Дело было на даче у родителей, и я не раз в тот вечер успел мысленно сказать «спасибо» родителям.
Когда я уезжал в Миннесоту, то у нас был очень скромный даже по советским меркам дачный домик с классическим уличным туалетом и душем.
Но за время, прошедшее с моего отъезда, многое изменилось и на месте того скромного дачного домика красовался самый настоящий загородный коттедж. Денег у родителей было достаточно, так что они купили соседний участок, спасибо новым временам, теперь с этим проблем нет.
