Рядом зашуршали камешки, возле меня присел, прижавшись к стене так, что утонул в тени, тот самый рыжебородый, оглядел меня с любопытством.
– Тяжело? Ничего, это первый день. Потом пойдет легче. Вообще-то здесь неплохо!.. А что, зато здесь кто достанет? Ну, знаешь ли, всякое бывает… Когда за тобой по пятам отряд в сорок человек и все жаждут прибить сразу, не задавая вопросов, то лучше нырнуть в каменоломню, чем взлететь на дерево с веревкой на шее. Это в лучшем случае. А то у некоторых варваров есть странная забава насчет привязывания за ноги к нагнутым верхушкам деревьев…
– Бр-р-р, – сказал я, слишком отчетливо вообразив, как это происходит, и даже потрогав место, откуда начинается разделение на две половинки, будто человек амеба какая-то.
– Вот-вот, – сказал он. – Мне такое никогда не нравилось. Хотя, конечно, пару раз попробовал с другими, но незрелищно. А вот когда на кол, так куда смешнее!
– Веселый ты человек, – согласился я.
– Так вся жизнь веселая, – сказал он убежденно. – Обхохочешься! Когда думаешь выбираться?.. Кстати, меня зовут Фицрой Фирестоун.
Я ответил настороженно:
– Юджин, сын кузнеца. Ты же сам сказал, здесь прекрасно!
– На время, – пояснил он. – Мне и в королевском дворце через неделю станет скучно, а здесь уже вторая неделя! А ты из тех, кто тут не останется, у меня глаз наметанный.
– Понимаешь, – сказал я осторожно, – я варвар из варваров. Из самых дальних. Для меня здесь все в диковинку. Если выбираться, то надо бы знать, куда…
– Умно, – согласился он и взглянул на меня в великом удивлении. – А ты что, умный?.. Ну ты даешь. Я думал, ты только секирой умеешь… У тебя секира какая?
– Нет у меня секиры.
Он охнул, округлил глаза.
– Какой же ты варвар? Варвары только с секирами!.. Гарнийцы с мечами, уламры с копьями, у кельмов дротики, а пиксы дерутся палицами.
– Нас, – сказал я веско, – варваров, много. За теми варварами, что ты знаешь, еще варвары, а за теми еще и еще. Я оттуда. Где еще варварее.
Он протянул:
– Тогда ты совсем дикий… Не покусаешь? Ладно, начинаем думать, как выбраться.
Ночь показалась кошмаром, хотя тряпок, заменяющих постель, достаточно. Вуди объяснил деловито, что с умерших снимают все, а мрут тут часто, так что спать есть на чем.
Я заснул, как провалился в пропасть, а очнулся только от толчков и настойчивого голоса Вуди:
– Вставай! Тебе только плети недоставало. Такой здоровенный, а еле дышишь.
Ноги подрагивали, когда я поднялся и взялся за кирку. Надсмотрщик смерил меня недобрым взглядом, сунул плеть за пояс и отвернулся.
Я долбил и долбил, старательно распределяя силы, чтобы не свалиться еще до обеда. Стараясь, чтобы не видели остальные, то и дело поглядывал на голубовато-зеленое небо, откуда мощно светят два солнца: оранжевое и земное.
Никак не привыкну, что их два и что оранжевое покрупнее, а зеленое помельче, пугает и то, что за мной когда таскаются две тени, в другой раз и одной не вижу.
Возникают совсем дикие смещения времени и пространства, это когда некая волна проходит через каменоломню, стены сдвигаются, выглядят иначе, но все привыкли, такие пустяки не волнуют ни заключенных, ни стражников, только я ахаю, когда камень меняет цвет, а то и даже прожилки вдруг бегут в другие стороны, хотя вроде бы должны застыть миллиарды лет тому.
Вуди присматривал за мной, я уже едва поднимал кирку, когда он крикнул:
– Юджин, иди сюда!..
Он стоял возле Мэтью, оба рассматривают огромную глыбу отколотого мрамора, Мэтью сунул мне моток веревки.
– Обвяжи с той стороны.
Вуди шепнул:
– Пока тащим, малость отдохнешь.
– Ничего себе отдых, – пробормотал я.
– Еще не почувствовал?
Тащить в самом деле легче, чем долбить, время от времени останавливаемся, переводим дух, а когда доставили глыбу на место и двинулись обратно, я спросил:
– А почему не раскалывать мрамор колышками?
Вуди удивился:
– Это как?
– Если просто отколоть, – пояснил я, – то вон в те крохотные трещинки вбить колышки и поливать водой. А где плита слишком огромная и откалывать хорошо бы поровнее, то просверлить дырочки по линии, вбить те же колышки и точно так же поливать водой.
Вуди спросил недоверчиво:
– Зачем?
– Как зачем? – спросил я. – Колышки разбухнут и отломят от мраморной плиты блок того размера, как нам и надо!
Он поморщился:
– Парень, тебе солнце перегрело голову. Чтоб крохотные деревяшки разорвали каменную плиту? Или это какое-то колдовство? Мэтью, ты слышал?
Тот пожал на ходу плечами:
– Я с колдовством дела не имел.
– Да какое колдовство, – сказал я с тоской, – это же так просто… Неужели здесь так не делают?
Они переглянулись, Мэтью покачал головой:
– Впервые слышу.
– Так сделай, – предложил я.
– Ну вот еще! Чтоб смотрели как на дурака?
Мы разобрали на своих местах кирки, надсмотрщик перестал сверлить нас мрачным взглядом, тем более в дальнем конце послышались крик, звон металла, он выхватил из-за пояса плеть и побежал в ту сторону.
Я сказал тихонько:
– А если ночью? Когда все спать будут?
– Так и нам же спать надо, – напомнил Вуди, а Мэтью просто помолчал, отдыхая, пока надсмотрщик занят другими.
– Ну половину ночи не поспим, – сказал я, – зато потом сразу! Разве ты не хочешь много и сразу?
Вуди хмыкнул:
– А кто не хочет много и сразу? Только похочет да перехочет. Ничего не получится.
– Получится! – заверил я. – Ну давай попробуем! Давай. Вот увидишь…
Остаток дня дорабатывал с таким трудом, что уже и не надеялся дожить до завтра, однако, когда басовито прогудел гонг, я чувствовал, что пока еще могу не только держаться на ногах, но и ворочать языком.
Заключенные перед тяжким сном шептались о светлом дне, когда войска принца опрокинут армию, а он сядет на свой законный трон. И тогда все заключенные выйдут отсюда, а ломать камень сбросят в яму всех вельмож, всех придворных…
Я спросил у Вуди шепотом:
– А велика у принца армия?
– Она растет, – ответил он обнадеживающе. – Все больше героев вливаются в ее ряды. Скоро-скоро принц поведет на штурм столицы и захватит дворец.
– Скорее бы, – пробормотал я, – а то и не доживем.
– У нас главное, – сообщил он трезво, – дожить до вечера. Сегодня дожили, слышал гонг? Это отбой. Сейчас поедим и спать…
Я не успел ответить, дыхание застряло в груди. Из-за края земли высунулось и начало подниматься нечто исполинское, чудовищное, словно мы на спутнике Юпитера, а он сам вот прямо перед нами, уже заняло почти треть неба и все еще продолжает подниматься.
Вуди проследил за моим взглядом, лицо его стало очень удивленным, брови приподнялись.
– Ты что? – спросил он с подозрением. – Впервые видишь луну?
Я пробормотал дрожащим голосом:
– А чего такая… увесистая.
Он выпятил нижнюю губу.
– Ты вообще какой-то странный.
– Дык я ж из леса, – ответил я испуганно. – У нас знаешь какие деревья? Ветки раскинут, ни одна капля дождя не прорвется!.. А выше них еще деревья. А есть, говорят, те, что и над теми простирают ветви, так что какая луна, мы и солнце не видели.
Он в изумлении покрутил головой:
– До чего же мир велик и какие люди бывают дикие!.. Иди поешь и сразу спать, а то завтра вообще рухнешь воронам на радость.
От котла уже смачно пахнет бараньей похлебкой, никогда не думал, что все так вкусно. К счастью, тут можно и второй раз протянуть миску, даже третий, все равно нальют. Тут лишают ужина только в наказание, а так кормят сытно, на тяжелой работе нужно и кормиться как следует.
На камни пал странный свет. Я старался не поворачивать голову, сперва нужно нажраться, а потом скосил глаза на красноватую тень под ногами, это закатная, понимаю, но от моих ног тянется еще и зеленоватая…
Вздрогнул, чуть суп не расплескал, лучше бы не смотрел: в небе уже две луны! Одна – та огромная, сейчас пугающе красная, а из-за горизонта быстро поднимается еще одна, маленькая, фиолетовая, словно вся из драгоценного сапфира, а свет от нее яркий, словно не отраженный, а собственный.
Я пару раз моргнул, убирая пелену с глаз, не помогло, торопливо протер кулаками. Так и есть, теперь от всех камней падают по две призрачно-светлые тени, и если багровая замерла в ожидании, то сиреневая медленно укорачивается, словно подкрадывается ближе и ближе…
Вуди открыл глаза, спросил сонным голосом:
– Чего не спишь?
– Вторая луна, – проговорил я вздрагивающим голосом.
– И что? – спросил он.
– Да как-то, – ответил я осторожно, – не по себе.
Он хмыкнул:
– Да? Тогда тебе, если такой чувствительный, вообще нужно сперва смотреть на небо, прежде чем выйти из-под укрытия. А дома ты как… ах да, у вас же и неба не видно.
– А что, – спросил я, – когда их две?
Он пробормотал:
– Две луны еще ничего. У самых чувствительных, говорят, кожа чешется, когда вот так обе. Да еще важно, говорят, когда красная ближе, чем та, медная… Не знаю, я не чувствительный. Врут, наверное. Но вот когда три…
