– Понял-понял, – ответил он послушно. – Что приготовить на ужин?
– Я всеядное, – ответил я.
Отчим посмотрел внимательно, в глазах проступило уважение, что вообще-то редкость. Человек он, как определяет себя, старых правил, а я, по его мнению, очень современный. В его интерпретации это звучит так, будто это крайне скверно.
– Уже? – поинтересовался он и добавил с сомнением: – С каких пор?
– Не знаю, – ответил я. – Не помню. По-моему, мужчина, если хорошо разбирается в еде, не совсем как бы даже мужчина. Как-то вот получилось у меня… Проснулся, смотрю, а я уже всеядный! И совсем не привередливый. Аж противно от своей бездуховности и недостаточной гурманности и гурманностичности. Наверное, съел что-нибудь.
– Взрослеешь, – ответил он.
– Правда?
– Взрослеешь, – повторил он.
– Объясни?
Он покачал головой.
– Вряд ли смогу. Это потом приходит. Все мы меняемся. Только никогда в это не верим, пока такое не случится.
Мать крикнула из распахнутой двери:
– Женя, твои друзья и здесь как-то тебя отыскали.
– Как-то? – спросил я. – Это раньше было как-то, а сейчас у всех в мобильниках или часах трекеры. Конечно же, все знают, где я, даже когда иду в ванную, а когда в туалет… если только не отключу нарочно.
Отчим рядом кивнул понимающе, отключение трекера выглядит невежливостью, и кто делает это часто, будет считаться подозрительным и в чем-то потенциально опасным для общества.
– Пообщайся, – сказал он.
– Пойду в комнату, – сказал я, – не хочу тебе портить вид…
Он улыбнулся, а я одел на себя всего беспечную улыбку и пошел вихляющей походкой в гостиную.
С телестены смотрят несколько веселых рож, я узнал Кирилла, Ганса, Шамшура, Цедендела, там еще несколько девчонок, по большей части новые, только Лолиола из старых друзей.
Она первой помахала мне с дивана.
– Привет, Юджин!.. Мы по тебе уже соскучились!..
– А как соскучился я, – ответил я. – Ты мне даже снилась. Дважды. Так что сейчас отдыхаю и восстанавливаю силы.
– Я могу помочь восстановить, – предложила она с живостью. – Я умею восстанавливать как никто! Кирилл, подтверди!
– Умеет, – сказал Кирилл.
– Еще как, – добавил Ганс.
– Феноменально, – сказал Шамшур.
Я сказал со вздохом:
– Мне нужны силы для сублимации. Вам хорошо, вы бездельники, а я – уработанная лошадка.
Лолиола сказала весело:
– Это во сне ты уработался? Я польщена.
– Я сейчас в самом деле занят, – сказал я уже серьезным голосом. – Как освобожусь, оторвемся по полной. Почти обещаю!
Лолиола посмотрела со стены очень серьезными глазами, улыбка медленно сошла с ее хорошенькой мордочки.
– Да, – проговорила она, – ты какой-то не такой… Вижу, ты здесь, а душа твоя где-то… Хорошо. Но как только, так сразу! Договорились?
– Заметано, – ответил я.
Она улыбнулась, экран погас вместе с остальными. Мать посмотрела на меня с понятным интересом.
– Как она тебе?
– Норм, – ответил я равнодушно, – только жопа холодная. Всегда, представляешь! Это ужасно.
– Ужасно, – согласилась мама чуточку озадаченно. – Да? А как Алиска?
Я переспросил:
– Эта которая с котом Базилио?.. Нет, я больше собачник.
– А как она вообще?
– В постели или в чем-то еще?
Она улыбнулась:
– В постели все женщины, ты прав, теперь одинаковы, а вот в остальном нет двух не то что одинаковых, но даже похожих. Она тобой интересуется.
– Так и сказала?
– Нет, но мне старается понравиться. А женщины, как ты знаешь, в отличие от вас, мужчин, ничего зря не делают.
Я пробормотал с опаской:
– Хороший подход. Наверное, хороший. И правильный… Но только я редко что делаю правильно.
– Тогда у нее есть шанс.
– В нашей квантовой вселенной для всего есть шанс, – согласился я. – Мама, я пойду прилягу?.. А то набегался так, что даже не знаю. Псевдоподии отваливаются.
Она воскликнула заботливо:
– Полежи, полежи, сынок! Отдохни. Теперь жизнь такая трудная, такая трудная…
Я посмотрел с недоверием, но издевки нет, да это и не в характере моей мамы, говорит вполне искренне, для нее жизнь в самом деле такая трудная: каждый день сотни новых рецептов изысканных блюд, а нельзя пропустить, подруги назовут отсталой, новые способы завивки ресниц, фитобласты, наращивание ногтей… с ума сойти можно от сложностей прогресса!
– Попробую поспать, – сказал я. – Сейчас дико модно спать днем! Мелатонин вырабатывается. И еще что-то дико полезное. Без чего жить просто нельзя ну никак.
Она оживилась, прощебетала:
– Вот-вот! Я даже дважды в день сплю. По двадцать минут, так рекомендует Минздрав. А сейчас у Минздрава власти больше, чем у министра обороны.
– Даже свои десантные войска есть, – подтвердил я. – С такими правами, что и думать страшно…
– Это же хорошо?
– Чудненько, – подтвердил я. – Ну, я пошел.
– Свет всюду отключи, – напомнила она. – Мелатонин только в полной темноте вырабатывается чем-то таким. Органом, наверное.
Я закрыл за собой дверь, лег на диван и вырубил свет. Мелатонин в самом деле лучше всего вырабатывается в темноте, и чем темнее, тем вырабатывается лучше. Сейчас весь мир помешан на молодости и продлении жизни, а я – частичка этого мира, надо шагать в ногу, если мы демократы и свободные люди. Или делать вид, что шагаем, иначе будут неприятности, мы же в свободном мире живем.
Сердце пока что тукает сильно, мощными толчками гонит кровь в голову, слишком много нерешенных задач, а выполнить нужно кровь из носа. Да что там кровь из носа, это детство, все посерьезнее…
В темноте плавают серые пятна, одни чуть светлеют, другие растворяются. Если на светлых сосредоточиться, то будут становиться все светлее, в тех окошках можно увидеть появляющиеся картинки, а если всматриваться неотрывно, то картинки станут расширяться, наливаться резкостью, это и будет неслышное вступление в сон и сновидение.
Но сейчас слишком еще возбужден, в темноте не только пятна, но появились еще и две прямые красноватые линии, что не понравилось, психически нормальные люди не видят ничего цветного ни во сне, ни в темном лесу, в глазу отключаются не то колбочки, не то пестики, а может, и тычинки.
Багровые линии выступают из темноты все отчетливее. И не сдвигаются, хотя все остальное медленно плывет, как темные тучи по темному небу.
Я невольно подвигал головой из стороны в сторону. Весь темный мир пятен послушно сдвинулся туда, потом обратно, однако багровые линии на месте, как приклеенные.
Встревоженный, я поднялся с постели, держась лицом к этим красным линиям. Одна идет почти на уровне моего плеча, а вторая на уровне колен.
Сделал несколько шагов в темноте, пальцы вытянутой вперед руки наткнулись на стену. Багровая линия прямо под пальцами, но чувствую только прохладный пластик обоев.
От линии вниз идет отросток, я провел по нему пальцами и наткнулся на горбик выключателя. Машинально щелкнул, комнату залило ослепительное сияние.
Красные линии пропали в ярком свете. После паузы выключил, глаза режет, и через пять-шесть секунд багровые линии проступили из темноты снова.
Я повертелся на месте, вон там в трех местах от прямой линии вниз идут короткие отростки. Даже не включая свет, скажу, что те два к розеткам, а тот, что возле двери, еще к одному переключателю.
Сердце начало уже не стучать, а барабанить, как перед боем, в голове нарастает шум. Похоже, могу видеть, где в стенах проложены провода. Наверное, это хорошее свойство для ремонтников, чтобы сверлить дыру в стене, не опасаясь повредить электропроводку, но я никогда не занимался сверлением и дырлением, так что этот дар пропадет зазря, как у нас обычно и бывает.
– Ерунда, – пробормотал я вслух, – не все, что умеем, пригаживается…
Я лег поудобнее, сосредоточился и представил в ладони пистолет. Он возник моментально и без усилий, осталось только крепче сжать рукоять. Хотя… если спилить вот этот защищающий спусковую скобу выступ, выстрел грянет сразу же, как только рукоять ударит в ладонь. А это добавочные мгновения к моей нерасторопности. Себе-то могу признаться, это для других мужчина должен выглядеть орлом, если он, конечно, старается быть мужчиной.
В этом мире, конечно, можно им не быть, даже нужно. Идет усиленное стирание гендерных различий, быть мужчиной – анахронизм, но это нужно, чтобы преуспеть в том, где первобытные дикие и такие чистые нравы…
А нужно ли мне преуспевать в том, грубом, наивном и таком дурном в своей первозданной чистоте?
– Не нужно, – сказал я себе твердо. – Только перехвачу Рундельштотта и… никому ничего не должен!
Даже за крестьян и замок, напомнил себе, будет отвечать Фицрой, а не я. Правда, добавил про себя чуточку трусовато, но теперь трусость не порок, а осознание своей значимости в благополучном обществе победившей демократии.
