— Нормально, — я снова помахал руками, покрутил головой. Потоптался на месте. Подпрыгнул. — Даже, можно сказать, хорошо.
Я прошелся из стороны в сторону, стараясь не смотреть на бабульку на гранитной плите стола. Было как-то... неуютно что ли. На похоронах мне случалось бывать, а вот чтобы трупы так просто рядом лежали, а мы весело болтали о своих делах — как-то не было. Новый опыт.
— Я вроде недавно читал новость про ожившего покойника где-то в Нижнем Новгороде что ли, — задумчиво сказал я. И снова Веник странно захлопал глазами, словно хотел о чем-то спросить, но не стал. — А ты давно уже работаешь здесь?
— Восемь лет, — с гордостью заявил он, выпрямив спину. — Но пока ни разу не оживали. Ты первый. Поэтому я и говорю, что никто мне не поверит...
— Ты же не собираешься меня по этому поводу... того? — я многозначительно чиркнул по горлу большим пальцем.
— Да ты чего? — дернулся Веник. — Ой, слушай, ты же, наверное, сам офигел... Закуришь?
Он схватил квадратную пачку «Беломора», которая лежала на столе рядом с трупом бабульки, и протянул мне.
— Да я бы лучше домой поехал, — сказал я немного смущенно. — Я нормально себя чувствую. Видишь, даже прыгать могу!
— Ты это брось! — строго сказал он. — Какое еще домой? А вдруг ты окочуришься по дороге? Мало ли, какие у тебя внутренние повреждения! Да и автобусы не ходят. Ты далеко живешь?
— В «Новокиневской Чайке», — сказал я. — Не ближний свет, конечно, но можно такси вызвать. Ой, меня же без вещей привезли. Вызовешь мне тачку?
— У меня рубль с копейками до зарплаты остался, — замялся он. — Слушай, а давай ты тут переночуешь? А утром Надежда Павловна придет, пусть она и решает, можно тебе домой или нет.
— А туалет у вас тут имеется? — спросил я.
— Дверь напротив, — махнул рукой Веник.
Я вышел, преодолев некоторую брезгливость взялся за металлическую ручку. Да уж, похоже, сантехнику тут со времен царя Гороха не меняли. Сливной бачок под потолком, чтобы смыть, надо дернуть за свисающую с него цепочку. Труба покрашена коричневой краской, как и плитка на полу. В явно самодельном фанерном ящичке, прибитом к двери двумя гвоздями, порванная на аккуратные квадраты газета. Газета, Карл! Кто вообще в наше время подтирается газетой?! В какую больницу меня привезли? Туалетная бумага сейчас даже в бесплатных сортирах на улице есть!
Хорошо, что я только отлить... Не хотелось бы совать в нежные места газетную бумагу с типографской краской...
Несколько секунд я помедлил, прежде чем дернуть за цепочку. Потом все же справился с собой, мысленно добавив к списку гигиенических процедур, которые я сделаю сразу же, как вернусь домой, помыть руки с доместосом. Кожа слезет, да и хрен с ней. Подошел к раковине, открутил барашек. Кран чихнул, выплюнул порцию холодной воды, потом полилась нормальная струя. Я сунул под нее пальцы. Бррр. Холодно-то как! Тут и так-то не жарко, еще и вода ледяная!
И мыло хозяйственное.
Хотя я где-то читал, что оно, вроде как, с обеззараживанием справляется чуть ли не лучше, чем всякие там бактерицидные. Я принялся намыливать руки.
А потом поднял голову и встретился взглядом со своим отражением.
И заорал.
Глава третья. Доброе утро, товарищи...
Это кто вообще?! Первым делом я подумал, что это не зеркало, а стеклянное окно, за каким-то хреном установленное над раковиной в туалете морга. Из которого на меня ошалевшим взглядом смотрит незнакомый парень годов, может, двадцати или чуть больше. С внешностью типичного героя советских плакатов. Ну, если не считать некоторой растрепанности светлокудрой шевелюры и комка запекшейся крови на правом виске.
— У тебя там все хорошо? — Веник тревожно побарабанил в дверь. — Помощь не нужна?
— Нормально все, — автоматически ответил я. Помахал отражению рукой. Парень за зеркалом повторил маневр. Я осторожно приблизил руку к зеркалу. Провел полосу, перечеркивая мутные разводы. Похлопал глазами.
Хотел бы я о чем-нибудь подумать, но голова стала похожа на воздушный шар. Пустая и гулкая.
— Ты кто? — прошептал я одними губами. Чтобы Веник меня не услышал и не решил, что я кукушечкой поехал. Что в моей ситуации, в общем-то, вполне логично. Я крепко зажмурился. Сосчитал мысленно до десяти, потом снова открыл глаза. Герой социалистического строительства все еще был за зеркалом. А меня не было.
Хозяйственное мыло выскользнуло из ослабевшей одним махом ладони, брызги холодной воды попали на рубашку и расплылись на голубой ткани темными пятнами.
Я все еще сплю?
Надо же, реалистичный сон какой...
Я посмотрел на свои ладони. Если это и сон, то какой-то очень реалистичный. Обычно, когда во сне пытаешься что-то рассмотреть в деталях, картинка расплывается, появляются какие-то артефакты на боковом зрении. Я быстро поднял глаза обратно к зеркалу.
Ничего не изменилось.
Там все еще был кто-то молодой и красивый. А меня, старого и, как сказал Сережа, фактурного, там не было.
Я тряхнул головой. Положил на место мыло. Оттер руки от его скользких следов под все еще ледяной водой. Почувствовал, как моя кожа покрылась мурашками, а волоски на предплечьях встали дыбом. Посмотрел на висящее на крючке рядом с зеркалом ветхое сероватое вафельное полотенце с влажными пятнами. Стряхнул воду с рук и протер их об штаны.
Открыл шпингалет и вышел в коридор. На деревянных ногах. И голова деревянная. Ни тени мысли. Шоковая пустота.
— Слушай, ты... это... Надо было тебя предупредить про разбитую голову, — затараторил Веник, как только я вышел. — Вообще они сказали, что ты был уже мертв, когда они приехали. Я думал, что череп проломлен, но трогать мне тебя запретили, сказали, чтобы поставил, как есть. Расследование будет, эксперт должен заключение делать, утром приедет. Может, закуришь, все-таки?
— П...Пожалуй, — я медленно кивнул, взял протянутую Веником пачку. Тряхнул легонько, вытянул бумажный цилиндр. Покрутил в руках. На пол посыпалсиь табачные крошки. Как вообще курят папиросы? Вроде как-то сминают сначала. Ну да, логично. Если так оставить, то вместе с дымом получишь полный рот табака.
Веник чиркнул спичкой. Толстенький такой коробок с фиолетовыми стенками. Желто-красная этикетка с надписью «Спички хозяйственные. Цена 2 коп». Бабушку он что ли какую-то ограбил? Моя такие же покупала, когда был пацаном, стаскивал от ее газовой плиты точно такие же коробки. Все равно у нее в шкафу их целая коробка была.
Я затянулся. Дымом обожгло губы, потом продрало до самого желудка. Я закашлялся, на глазах выступили слезы.
— Ох ты ж... — я отдышался. Посмотрел на дымящуюся в пальцах папиросу. Как они курят этот ужас вообще? Или... В голове поплыло так, будто я закурил впервые после очень долгого перерыва. Я затянулся еще раз. Фу, гадость все-таки... Потушил папиросу в металлическом судке, который у Веника явно был пепельницей.
— Сообразим чайку? — предложил Веник. Как-то он напрягся резко, когда я из туалета вышел. Осторожно так стал общаться, будто я сумасшедший или что-то вроде того.
А я не сумасшедший, кстати?
Я покрутил головой, в поисках какой-нибудь отражающей поверхности. Ну, вдруг в туалете просто зеркало испорченное? Мало ли, какой-нибудь хохмач прикрутил туда экран, а чуть выше — глазок камеры. И нейросеть вместо отражения показывает там каких-то других людей. Что-то такое смотрел недавно.
Типа, вас снимает скрытая камера.
Стоп.
Так может это и есть розыгрыш?
Подсыпали что-то на работе в чай, потом мне приснился развесистый сон про завод и увольнение, а меня, тем временем, привезли в морг и положили на каталку. А тут вокруг сплошные камеры стримят. И зрители смотрят, как я офигеваю.
Я снова огляделся, прикидывая, в каких местах можно было спрятать скрытые камеры.
— Пойдем в комнату отдыха, серьезно, — Веня подошел ко мне, бережно ухватил за плечи и начал подталкивать к двери. — У меня там кипятильник есть, вроде печенье осталось еще, Юрила вчера приносил. Чайку попьем... А то ты зеленый совсем. Пойдем, пойдем.
