Рассказывай, — коротко сказал я и пригрозил. — Пока не скажешь, ни хрена не получишь.
— Папироску бы, — заскулил Блюмкин. Но похлопав себя по карманам, обнаружил в одном пачку «Житана», просветлел ликом. — А зажигалка где?
Ишь, зажигалку ему. В морду бы ему плюнуть. Я и так снизошел, позволив парню опохмелиться, а теперь еще и огонек искать? Дудки. И папиросы-то не стоило оставлять, ну да ладно, пусть лежат.
— Потом покуришь, — сурово оборвал я. — Никто еще не умирал, если чуть-чуть терпел. А зажигалка экспроприирована как вещественное доказательство вашей дурости, гражданин Блюмкин. Я ее потом в музей революции помещу, рядом с бомбой, которую ты в Мирбаха бросил.
— Эх, неправильный ты человек Кустов, — вздохнул Блюмкин. — Нет в тебе любви к романтизму. — Осторожно потрогав синяки под глазами, голову, добавил: — И шуток ты не понимаешь. Я ж пошутить хотел, а че ты драться-то сразу? И зубы мне опять выбил. Вставлять-то кто станет?
Блюмкин, вроде бы, уже освоился говорить с выбитыми зубами, так ведь не в первый раз ему зубы вышибают, привык. Надо ему съемные челюсти завести, удобно. Как начнут бить — зубы в карман.
— Яша, я ведь могу и добавить, — пообещал я. — Говори, какого черта тебя во Францию занесло? Тебе в прошлый раз мало приключений было? Колись, щучий сын, а иначе допрос с пристрастием устрою.
— Я сюда прибыл по заданию товарища Троцкого, — сказал Яков.
— Не свисти, — отмахнулся я. — Нужен ты товарищу Троцкому, как глист в манной каше.
Сравнение Яшку малость покоробило, он передернулся. Но сам знает, что облажался. В прошлый раз Троцкий остался не очень доволен исполнением своего задания. Пусть камушки Яшка и продал (с моей помощью), денежку получил, но операцию рассекретил, и Троцкому потом пришлось оправдываться на Политбюро. Оправдался, конечно, но осадочек-то остался, равно как и результаты ревизии на бронепоезде всех иных и прочих вождей изрядно покоробили.
— Вру, — неожиданно согласился Яшка. — Дай глотнуть, все тебе расскажу.
Ишь, шантажист хренов. Обойдешься.
— Вот как расскажешь, так и глотнешь, — пообещал я. — И вообще я тебя в покое оставлю, живи не хочу.
— Ох, гад ты Кустов. Палач ты мирового пролетариата.
— А в лоб?
Я сделал вид, что замахиваюсь, примеряясь к Яшкиному лбу, уже малость битому, как Блюмкин вскинул руки и пробормотал:
— Ну, чё ты сразу драться-то? Товарищ Радек меня прислал, редактор газеты «Правда». Подумав, добавил. — А еще Кольцов. Собираются журнал «Огонек» возрождать, так его редактором хотят Мойшу Фридланда, то есть, товарища Михаила Кольцова поставить.
— Яков, ты что, журналистом стал? — удивился я.
— Да ты знаешь, какие я очерки о товарище Троцком пишу? — возмутился Блюмкин. — Да таких очерков о Льве революции до сих пор ни один журналист не писал!
— Так «Я. Сущевский» — это ты?
Читал я очерки некого Я. Сущевского в «Правде», читал. Некоторые «перлы» даже запомнил, чтобы при случае процитировать:
«Кабинет товарища Троцкого — небоскреб мировой революции. В его кабинете сидят простые, но всемогущие люди — стенографистка, телефонный аппарат и автомобиль, готовый по первому требованию вождя выехать в любую точку страны»;
«На столе товарища Троцкого военная тактика старого чудака и балагура Суворова перемешалась с тактикой товарища Маркса, чтобы соединиться в голове одного человека, обслуживающего запросы и интересы мировой революции. Если понадобится — то самокатчики доставят его распоряжения»;
«Товарищ Троцкий — универсальный человек, сочетающий в себе универсальное сосредоточение универсальных идей»;
«Его день переваливает за восемь часов, но никогда Лев Давидович не спрашивает — а сколько же ему осталось до конца рабочего дня? Как и Кропоткин, Троцкий отдыхает переменой работы или сменой разговоров на иные темы. Если он очень устанет, то с удовольствием бегает на лыжах или ловит рыбу».
И фотографии под очерками убойные. Лев Троцкий в своем кабинете подписывает приказ, Троцкий позирует художнику, Лев Троцкий на фоне собственных фотографий, которые он отправляет в глубинку с автографами. Культ личности налицо. А мы все говорим — Сталин, Сталин.
После таких «перлов» авторитет газеты «Правда» изрядно поблек в моих глазах. Такую хрень я бы даже в «Череповецких известиях» не написал, а если бы и написал, то Наталья Андреевна бы не пропустила. Но если Радек пропускает, значит, Троцкому такая хрень пришлась по душе. И Яшка себе очерками прощение зарабатывает.
— А почему ты Сущевским-то стал? — поинтересовался я.
— Так под своей-то фамилией нескромно, — деланно потупился Яков. — Все ж кругом знают, что я убийца Мирбаха. Скажут — вот, товарищ себе цену набивает. Вот и подумал — надо бы псевдоним взять. А в кабинете у Радека сейф, а на нем табличка «Сущевский завод». Вот и думаю — стану Сущевским. И псевдоним красивый.
— Пока во Францию ехал, у меня новый очерк родился. Называется «Бронепоезд товарища Троцкого», — сообщил Блюмкин. — Вот, послушай начало... — Яков откашлялся и торжественно произнес: — На путях Николаевского вокзала отдыхает бронепоезд товарища Троцкого — стальной революционный бродяга. Со скоростью тигра он покрывает страну Советов!
Не выдержав, я начал смеяться. Еще хорошо, что не ржать.
— Ты чего? — обиделся Блюмкин.
— Революционный бродяга покрывает страну Советов, да еще со скоростью тигра. Яша, ты хотя бы думаешь о том, о чем пишешь? Покрывает... Жеребец кобылу покрывает, а поезд страну. Гиляровский хренов.
— Кустов, это ты от зависти так говоришь, — оттопырил нижнюю губу Блюмкин. — Тебе самому так красиво не написать, вот ты и придираешься. А Гиляровскому до меня, как Радеку до Бухарина, расти и расти.
— Согласен. Мне так не написать, — не стал я спорить. Подумал только, что если в этой реальности Сталин одержит верх над Троцким (а он одержит, а я ему стану всячески помогать!), то Блюмкина следовало расстрелять за одни лишь хвалебные очерки.
— Еще напишу, что из своего бронепоезда товарищ Троцкий руководит мировой революцией, а бронепоезд в прыжке готов преодолеть расстояние от Москвы до Бразилии...
— Это правильно, — кивнул я. —Нехай бронепоезд до Бразилии прыгнет. А еще лучше — отправь-ка ты Троцкого с бронепоездом прямо на Марс.
— А на Марс-то зачем? — с подозрением уставился на меня Яшка.
—
