Она все еще была не готова, не верила даже самой себе. Так быстро, просто мгновенно! Надо было еще подождать, ну хоть зиму пережить. Зачем она в это ввязалась? Совершенно не понимала.
Наран настаивал. Наран смеялся. Наран привел им лошадей, пытался даже подсадить Дженну в седло, но был остановлен ее презрительным взглядом. Хотя в женском своем наряде ехать было крайне неудобно, привыкла она по-мужски сидеть. По-женски – не умела практически, но пришлось.
Ехали довольно далеко, Женька вся извертелась от нетерпения. Наконец, увидели оставшийся десяток воинов, которые прямо в чистом поле… сидели на земле в окружении детей. Женька даже глаза протерла – не мерещится ли ей. Дети? Тут? Да откуда? Немыслимо, невероятно!
Баяр фыркнул недоверчиво, коротко спросив Нарана:
— Угуры?
— Да.
— Что, у них нынче неурожай?
— Не знаю. Видимо, мы слишком близко к ним поселились, вот они и проделали эту шутку снова.
— Какую шутку? – тут же спросила Женька. – Откуда тут дети?
— Видишь ли, Сайхан, всем известно, как трепетно кохтэ относятся к детям. А у угуров их, кажется, слишком много лишних…
— Детей? – моргнула Женька.
— Да. Девать некуда.
— Детей?!
— Ну да. Вот они и решили… вывели в поле, показали куда идти.
— Это сироты? – все никак не могла понять девушка. Она всякую дикость видала в прошлой жизни, но это уж совсем не укладывалось в ее голове.
— Кто-то, наверное, и сирота. Но обычно – просто лишний рот в семье.
— И что теперь? – жалобно спросила Женька.
— Заберем к себе. Не бросать же их тут. Или ты думаешь по-другому?
— А… конечно, не бросать, – с этим пунктом Женька была совершенно согласна. – Но что с ними делать?
— Растить. Были угурцы, будут наши дети. Да, Наран? Возьмешь себе в шатер одного?
— Если твоя сестра станет моей женой, – живо отозвался рыжеволосый. – Хоть всех возьму.
Женька спрыгнула с лошади, разглядывая новое “пополнение” их народа. Мелкие, грязные, наверняка – вшивые. Младшему на вид не больше двух, старшим двум девочкам – лет десять. Всего детей два десятка. Ну как так-то?
Баяр тоже подошел. Один из малышей, кажется, его испугался, зарыдал в голос, а ее невозможный муж опустился перед ним на колени и, взяв за плечи, что-то начал тихо шептать ему на угурском. Успокоил, осторожно утер слезы с чумазых щек.
Женька застыла, широко распахнув глаза. На какое-то мгновение она словно вернулась в свое прошлое. Дети, воспитатели, прогулки на огороженной высоким забором территории – будто в клетках зоопарка. А Баяра уже окружила детвора, что-то ему рассказывая. Он же подхватил на руки самого маленького и подошел к Дженне. Та глядела на него… странно. Впрочем, он и не ждал, что она вдруг воспылает взять в их шатер ребенка.
— Посадишь перед собой на лошадь, – равнодушно велел степняк.
— Баяр, я…
— Не спорь.
Ладно, что делать. Дети есть дети, тем более, что Женька сама такая же – брошенная и никому не нужная. Молча забралась на коня, затравленно сверкая глазами, взяла малыша, осторожно прижимая его к себе. Тот дрожал. Да ладно, парень, теперь все будет хорошо, папа Баяр вас всех не бросит.
Каждый всадник посадил перед собой ребенка, Наран ухитрился даже двоих взять.
И все же, все же… Не было у нее к детям никогда любви какой-то особенной. Ну и что, что они такие же, как она? Люди и люди, только маленькие.
А ведь она совершенно ничего не знает о детях. И младенцев ни разу на руках не держала. Не чувствовала никакого трепета, не знала нежности. И так будет и дальше – родит она ребенка и захочет сбежать, как ее мать. В ней гены кукушки, как же глупо было даже предположить, что она может стать матерью!
Ребенок перед ней сидел тихо, Женьке приходилось его придерживать, волей неволей прижимая к себе. Не так уж это оказалось и страшно, хотя… Жалко как-то даже болезненно. Как котенка. Наверняка – вшивый. Одетый совершенно не по погоде: в какую-то тонкую рубашонку с прорехами, ноги босые. Очень грязный, просто немыслимо. Волосы черные слиплись сосульками. На щеках – светлые дорожки от слез.
Она злилась. Несмотря на всю нелюбовь к этим… человеческим личинкам, с ними так нельзя обращаться! Зверенышам легче намного. В измученном теле щенка не бьется пламени разума. Душа не стонет от отчаяния и полной беспомощности. Она-то все это помнила, до зубовного скрежета, до острой боли. Страх. Усталость. Голод. И – безнадежность, беспомощность. Дети – абсолютно беззащитные. Их просто предали, как ее саму, как Костика, как всех тех, кто рядом с ней засыпал, мечтая о семье.
Как можно было бросить их одних в поле? А если бы шакалы пришли раньше? А если бы кто-то наступил на змею? А если бы их просто не заметили?
Люди – твари. Даже дикий зверь не выкинет своего детеныша вот так.
И вдруг Женька внезапно поняла, почему не могла, не хотела, боялась сама стать матерью. В каждом этом ребенке жила ее личная боль. Она была одной из них и опять сиротела. Это ее сейчас бросили посреди этой степи. Это она сидела в седле рядом с ханшей, боясь даже дышать. Больно, как же ей было больно!
Она мучительно прикидывала в уме, сколько у них в стане уже семей. Найдутся ли детям родители? Захотят ли их взять другие женщины в свои шатры? Или Баяр все же скажет – Дженна, вот это наш новый сын? Хоть бы нашлись. Женька и сама не знала, что ответит мужу. Подбирала в голове слова, спорила, возражала ему – и отчаянно трусила. Потому что понимала – если кому-то родителей не хватит, она возьмет их всех. Только бы они больше не боялись. Не дрожали в одиночестве и холоде. Они были все – ее младшие братья и сестры. Женька все еще – одна из них. Маленькая одинокая птичка, нашедшая свое гнездо. И своего… мужа? Отца? Старшего брата? Как-то незаметно Баяр стал для нее всем. Целым миром. Ее настоящей семьей.
И она совсем не хотела с ним ссориться – никогда. Ей слишком важно было то хрупкое еще взаимопонимание, установившееся между ними.
Уже потом, забирая у нее из онемевших рук уснувшего малыша, Баяр тихо спросил ее:
— Страшно было, Сайхан?
— Очень страшно, – честно ответила она. – Я не смогу им стать матерью. Я…
Он кивнул, явно опечаленный. Слова ей больше не сказал, отошел, а Женьке отчего-то захотелось броситься за ним следом и закричать: делай, что хочешь, только больше на меня так не смотри! Остановила себя: будет только хуже. Не раз и не два она говорила мужу, что женщины нормальной из нее не выйдет, а он каждый раз уверял, что она ему нужна именно такой, какая есть. Она подождет немного, посмотрит, что и как. И решит. Может, и не понадобиться ей вмешиваться.
Мрачно наблюдала она, как суетившиеся женщины кохтэ подхватили этих несчастных детей, потащили их кормить и отправили мужчин немедленно ставить баню. Не утерпела, велела всех (ну мальчишек так точно) брить налысо: волосы отрастут, никуда не денутся, зато вшей не будет. Покивала головой: прекрасно справлялись и без нее, даже и волноваться не стоило.
И тогда она отправилась к пленнику, который тоже глядел на творившееся в стане безобразие широко раскрытыми глазами.
— Дженна-аах, а дети откуда? – спросил Ольг изумленно.
— Да вот в степи нашли, – мрачно ответила она.
— Чьи?
— Кажется, угурские.
— А зачем вы их сюда притащили?
— Так дети же. Не бросать же их. Теперь это – наши дети.
Пленный мальчик задумался очень глубоко, а потом очень тихо сказал:
— А иштырцы убивают своих детей, если от рабыни. Я видел, как мой… отец… новорожденного младенца взял за ноги…
Женька позеленела.
— Не надо, – выкрикнула она, борясь с тошнотой.
— Не буду. Дженна-аах, развяжите меня. Я не хочу больше к иштырцам. Я много думал… Лучше буду кохтэ.
— Ты уже не ребенок, Ольг, – грустно ответила Женька. – Все не так просто. К тому же ты пытался прирезать Охтыра.
— Хотел бы – прирезал бы, – фыркнул парнишка. – Пожалел дурачка.
Она только глаза закатила в ответ на такую самоуверенность.
