ворочался в тесной ловушке невиданных размеров дракон. Уровень воды еще упал, и скоро ее истончающийся поток разделился на перекате на несколько ручьев, а выше и ниже по течению появились островки, которых раньше не было.
— Омут расположен так, что будет еще долго наполняться тем, что стекает сверху, — заметил я.
— Журб не мог этого не учесть, — отозвался Люцифер.
— И договорился с богом земли, чтоб тот организовал трещину в дне прямо под спрутом?
— Кто знает. Однако спрут и так не останется в омуте, скажем, до завтра. Покинет его гораздо раньше, чем он превратится в большую лужу.
Я поразмыслил — и признал правоту коня. Толку-то, что спрут большой — с интеллектом у него не густо. Примитивными инстинктами руководствуется. Как только поймет, что река пересыхает, — неважно, почему, — покинет свое убежище и поползет искать новое. А так как чутье на воду у него отличное, а других рек и сколько-нибудь крупных озер поблизости нет, будет у него одна дорога, как я и говорил Журбу. В сторону старого русла, которое как раз теперь наполняется.
Спустя час через перекат едва сочились последние струйки. Поверхность обмелевшего омута заволновалась, и над ней выступило нечто куполообразное, плавно меняющее цвет. Спрут занервничал и приподнялся на щупальцах. Я растянул лук и выпустил в него первую стрелу. Давай, выбирайся оттуда! А моя иглотерапия поторопит тебя с выбором. А то вдруг Журб обломился насчет трещины…
Вместо того, чтобы спрятаться, спрут приподнялся над водой еще больше, и я в спешном порядке опустошил по нему весь колчан, растягивая и спуская тетиву со скоростью чемпиона мира. Стрелы с улучшенными еще старым оружейником «Гавани» бронебойными характеристиками игнорировали толстую и упругую, словно резиновую кожу чудища и уходили в его тушу целиком. Сучий ты мягкотелый выродок! Я же замучаюсь их потом из тебя вырезать!.. Но с другой стороны, обычные стрелы отскакивали бы, так что грех жаловаться.
Спрут заворочался, омут забурлил. Три или четыре щупальца, толстые как трубы сливной канализации, вылезли наружу и ощупывали дно реки. Пора! Я залез в костомеха и немедленно атаковал тварь, вооружившись мечом и топором. Щит бесполезен и даже опасен: лишняя гладкая поверхность для присосок, если не увернусь и спрут меня схватит. И сегодня у нас рубка, рубка и еще раз рубка, — а два лезвия лучше одного.
Слишком приближаться к омуту было не просто опасно, а безрассудно, поэтому укорачивать щупальца пришлось маленькими кусками, начиная с концов. Потеряв пару цапалок наполовину, спрут втянулся в омут. Сквозь взбаламученную воду пополам с илом ничего не было видно, а еще она почернела от выпущенной головоногим гадом маскировочной жидкости. Я отступил метров на пятьдесят и приготовил арбалет. Чувствовал, что спрут больше пробных вылазок делать не будет: сразу покинет омут. Он уже понял, что этого не избежать, а присутствие на суше наглого и напористого, но явно слабого врага могло его лишь разозлить.
Я не ошибся. Спрут выбросил из воды сразу шесть щупалец и несколькими мощными рывками вытащил себя из омута. По его голове и мантии стекали потоки грязи. Выпученные глаза горели ненавистью. Я с неудовольствием отметил, что обрубки двух поврежденных мною щупалец уже заросли и начали удлиняться. Ну ладно — способности к регенерации у тебя не безграничные. Устроим соревнование: я буду рубить, а ты отращивать. И кому, как думаешь, будет проще?
Но сперва…
Я поднял арбалет, выпустил болт, зарядил оружие, поднял… Перед первым выстрелом опасался, что спрута пробьет насквозь и яд не успеет подействовать, но напрасно. Болты один за другим исчезли в огромной туше размером с тепловоз, как до них стрелы. Глаза выбить не получилось — спрут умел перемещать их по всему телу. Они то исчезали вовсе, то стекали на мантию, то появлялись внизу, у самых щупалец.
Пока я занимался артподготовкой, чудище успело преодолеть разделявшее нас расстояние. Шевелясь все медленнее. Яд действовал, — но как долго это продлится? Раньше меня такой вопрос не волновал: замедлил противника — добивай его скорей, однако со спрутом ведь «скорей» не получится… Оказавшись совсем близко, он попробовал схватить костомеха щупальцем. Я увернулся и отрубил мечом метра три опасной длинной «руки». Тем временем к схватке подключился Люцифер, взяв на себя привычную отвлекающую роль. Эх, мне бы сейчас еще гвардейского ящера с его пальцелезвиями! Мы бы устроили мерзкой шевелящейся горе мяса перед нами славную разделку заживо. Но ящер израсходован на штайнера. По необходимости, но в целом неэффективно. А попытка повторного получения фиала за те четверо суток, что мы провели в Зальме после прохождения, позорно провалилась. Ремонт доспехов, причем любых, легко брался за убийство оружейника из таверны и во второй, и в третий, и в пятый раз. Многие другие призы тоже. А фиал — нет.
Спрут тупо полз вперед истекая слизью и кровью, шумно чавкая и хлюпая, то и дело меняя цвет. Я рубил и рубил щупальца — их куски, отделившись от тела, продолжали жить и шевелиться. Только б не начали превращаться во что-то самостоятельное! Тогда нам крышка!.. Уяснив, что поймать меня трудно, спрут сменил тактику: начал присасываться щупальцами к встречным валунам, выбирая побольше. Скоро все его уцелевшие конечности превратились в огромные гибкие палицы. Потом стали камнеметами весьма высокой скорострельности.
В береговых зарослях мне удалось ослепить спрута на один глаз. В ивняке за монстром осталась дорога шириной с автомагистраль. В лесу выяснилось, что ублюдок не собирается протискиваться между деревьями, как я предполагал, хотя вполне мог бы это делать. Но он выдергивал деревья — с такой легкостью, точно запущенную грядку от лебеды пропалывал, — использовал в качестве оружия уже их, и заодно расчищал себе путь. Правда, делал это все более неуклюже. Из щупалец осталось целым только одно, остальные превратились в обрубки, малопригодные как для передвижения, так и для боя. Теперь я мог относительно безопасно кромсать тело монстра, приближаясь к нему вплотную. Однако нанести решающий удар не получалось. Во-первых, я слабо представлял, куда его наносить, а во-вторых, любые мои удары не достигали цели и не становились смертельными из-за размеров противника.
Когда мы поравнялись с храмом, увидели стоящего у притвора Журба. Бог имел вид хоккейного болельщика, только что не орал «шай-бу, шай-бу!». Сам я чувствовал себя сотрудником рыбоконсервного завода с горящим годовым планом, в двадцать три часа пятьдесят девять минут тридцать первого декабря. За спиной слышались плеск и журчание размывающей свое прежнее русло реки. Спрута удалось прикончить только у самой воды. Глядя на него, никто не догадался бы,
