Знобит, шатает, голова болит — таблетку уже выпил.
— И надо оно тебе было? — сочувственно задала риторический вопрос мама. — Совсем плохо?
— Нормально, это я так, поныть маленько, — обернувшись, улыбнулся я ей.
Вовка с утра прибегал, но я, из-за недееспособности и стремясь выкроить себе немного лишнего сна, попросил родителей принять тридцать две привезенных рыжим бутылки. Добрая мама от «схемы» пришла в настоящий восторг — ну какой сыночек молодец, всех детей района облагодетельствовать хочет!
Таня уже в школе, дядя Толя — на работе. На следующие три дня у него свадебный отгул.
— Раз уж у меня плохое самочувствие и вызванное этим плохое настроение, давай поговорим о неприятном, — выключив газ, перелил часть кофе в чашку, бахнул три ложки сахара и уселся напротив родительницы к тарелке с бутербродами с бужениной.
— О чем? — напряглась родительница.
— Позавчера Акиф звонил и рассказывал удивительные вещи, — откусив кусочек, прожевал — научился у деда Юры нагнетать драмы. — Оказывается, ты ему не звонила аж с конца февраля. А еще — в продуктовые никто из нас не ходит. Однако еду все равно привозят с завидной регулярностью. Откуда?
— А ты как с матерью разговариваешь? — откинувшись на спинку, мама сложила руки над животиком.
— Очень прошу тебя ответить, и, если ответ хороший — я перед тобой извинюсь и больше так делать не стану, — пообещал я.
— Павел Анатольевич номер дал, туда и звоню — уж в КГБ-то поди еда не хуже рыночной! — фыркнула она.
— Понимаю, — грустно вздохнул я. — Платишь?
— Он платит. Наверное, — не особо уверенно ответила мама.
— А мы спросим сейчас, — отложив бутерброд и кружку, пошел в коридор и набрал номер Судоплатовых-старших.
Трубку сняла Эмма Карловна.
— Доброе утро, бабушка Эмма, — поприветствовал ее я. — Это Сережа.
— Узнала тебя. Доброе утро, — ответила она.
— Мама говорит, что вы нам номер дали, который при звонке на него еду выдает. Мы им уже давненько пользуемся, а ни копейки не заплатили.
— Какие деньги, Сережа? — неподдельно удивилась она. — Павлу Анатольевичу по должности снабжение по высшему разряду положено!
— Понял, — не расстраивая бабушку, жизнерадостно откликнулся я.
Попрощался, повесил трубку, взял пришедшую со мной в коридор маму за руку и повел на кухню.
Расселись.
— Генералом в Советском Союзе быть офигенно — просто звонишь «подсосу», и в любое время дня и ночи получаешь желаемое. Деньги? А какие нахер деньги? — издал грустный смешок. — Но жратва-то из неоткуда не берется. Кто-то все равно за нее платит. И, если это делаем не мы и не Павел Анатольевич, значит записывают это все на счет государства, у которого, если что, денег своих нету, оно просто оперирует деньгами народными. И вот скажи мне, моя милая, добрая, недавно выбравшаяся из нищеты мама, какого бы тебе было узнать год назад, что на народные деньги содержат кучу барствующих перерожденцев?! — повысив голос, демонстративно отодвинул тарелку с бутербродами. — Нахер, я это жрать не буду, буду с собой привозить — лучше в серую Акифью зону деньги заряжать, чем на шее у народа сидеть!
— Гордый стал? — протянула родительница тоном «мамин ругательный». — Лучше других себя считаешь?
— Если честно платить за то, чем питаешься — значит быть лучше других, тогда да, стал, — спокойно подтвердил я и отхлебнул кофейку — он из старых, еще добольничных запасов, лично купленный.
— А я, значит, хуже? — прибавила она громкости.
— Если ты за никчемные полгода перестала интересоваться откуда и что у тебя берется, и, имея бесконечные деньги, радостно села народу на шею, да, хуже, — спокойно подтвердил я.
Мама осеклась — ругать меня сложно, потому что я, во-первых, как правило прав, а во-вторых — всегда спокойный.
— Все так живут, — не очень уверенно попробовала она сослаться на определяющее сознание бытие.
— Все — это кто? Полпроцента страны? — с любопытством поинтересовался я. — Народ нас, мама, кормить не обязан. Это мы, как совершенно неуместные социалистические богачи, должны ему помогать. Вот ты подарки всем подряд даришь утилитарного свойства — это хорошо и правильно. Школам мы немножко помогаем — тоже хорошо и правильно. А раз мы такие хорошие и правильные — так может так и будем продолжать?
— Все у тебя не как у людей, — тоскливо вздохнула мама.
— И такое положение дел меня устраивает полностью, — ответил я. — Если нравится генеральскими харчами питаться — требуй чеки отбивать, и аккуратно их оплачивай. И следи, чтобы там был такой пункт как «оплата доставки», а цены были те же, что и магазинах. Не забыла еще как магазин-то выглядит?
— Не забыла, — раздраженно дернулась мама.
— Ты же у меня хорошая, — вздохнул я. — Ну разве я не прав? Разве то, что я говорю — не справедливо?
— Я не знала! — жалобно пискнула она.
Во, совесть вернулась в полной мере!
— Это я не знал, — мягко улыбнулся я. — Паттерн-то тот же: утром мама диктует в телефон список, а к обеду все уже приехало. А ты — не захотела узнать и приняла как должное. И это — главная проблема. Ничего из этого — я обвел здоровой рукой помещение. — Нельзя принимать как должное! Так — живет никчемно малая часть! И если другим плевать, мне — нет! Вот тебе вира — примерно прикинь на сколько мы тут нажрали за эти месяцы, для верности накинь пять тыщ и потрать все на детдома, и не сберкассой, где хер пойми куда уходит, а лично съезди и с заведующими поговори. Хорошо?
— Хорошо, — горько вздохнула она. — После свадьбы можно?
— Зачем ты из меня врага делаешь? — расстроился я. — Ты же и сама все прекрасно понимаешь.
Раздался звонок в дверь, я залпом допил кофе, чмокнул маму в щеку:
— Ты же кандидат в члены Партии! Вот и будь настоящей коммунисткой!
— Тоже мне политрук нашелся, — хихикнула мама.
Вот и хорошо, вот и помирились.
Пошел открыл дверь Виталине.
— Выспался? — первым делом спросила она.
— В рамках физиологически приемлемой нормы. А ты? — ответил я, запуская девушку внутрь.
— В пять уснула, отчет-то никто не отменял, — разуваясь, зевнула она.
На часах ровно девять.
— Кофе будешь? Еще горячий.
— Буду! — разохотилась Вилка.
— Иди на кухню тогда, а мне надо уважаемому Акифу позвонить, а то он на меня обижается, — направил я ее, сняв трубку телефона.
— Дался тебе он, — проявила черствость девушка.
— Ты же мне сама сказала, что «бесполезных связей не бывает», — напомнил я, набирая номер.
— Это я о полковниках говорила, — хмыкнула девушка.
— Но вполне справедливо масштабировать и на остальных. С нашей дружбой народов у страны весь рот в диаспорах, и дружить с ними как минимум небесполезно, — отмахнулся я.
Покивав, Вилка пошла на кухню, откуда сразу же послышалось радостное мамино «а мой-то чего удумал!...».
Акиф снял трубку сам.
— Здравствуй, Акиф! Извини, что так рано.
— Да ну какое это «рано», Сергей! — он — один из немногих, кто меня «Сергеем» кличет, из уважения, по собственным словам.
— В общем я разобрался. Проблема у нас — мама же за генеральского сына замуж выходит, нам поэтому обычную еду есть не разрешают — а ну как отравлено? — преувеличил я.
— У меня отравлено?! — ожидаемо расстроился Акиф.
— Ни в коем случае! — поспешил заверить его я. — Мы твою вкуснятину полгода кушали и только здоровее стали. Но представь, если злыдни по пути твоему племяннику голову проломят, еду отравят, а мне скажут, мол, заболел, поэтому посыльный другой. Я этого совсем не хочу, поэтому, прости, но дальше я у тебя буду только цветы покупать, ладно?
— Тебе какие надо? — сразу же предложил торговец.
Прямо щас-то не надо… Стоп! А почему это «не надо»?
— Восемь роз найдешь?
— Восемь? Тебе на могилку? — сочувственно спросил он.
— Нет, мне живой и любимой девочке, — ответил я, не без удовольствия слушая доносящееся из кухни Вилкино «по сколько за бутылку?!». — Просто она у меня японка, а у японцев восемь — счастливое число.