Я умолк и ждал, когда Клюйко хоть как-то отреагирует на мой рассказ. Терять, я уже ничего не терял. Точку невозврата эти далеко нечужие мне женщины прошли, когда они подняли в мою защиту, как минимум, заместителя Председателя КГБ СССР. Перед начальником Главка с Лубянки полковник Мартынов так не мандражировал бы. В структуре и иерархии своего ведомства он разбирается не хуже меня, а лучше.
— Может, вы мне не верите и считаете меня маньяком-потрошителем, который зачистил милейших ребят-чекистов исключительно ради утонченного эстетического наслаждения? — обвёл я взглядом внимающих мне женщин, — Повторяю еще раз, если бы не я их, то они бы нас! И под насыпью нашли бы не их трупы, а наши. Может быть, вам такой вариант больше нравится? Поймите же наконец, они действовали не по воле государства, а исходя из собственных корыстных побуждений! Эля, да какого черта я тебе всё это объясняю⁈ — вспылил я, поскольку мне надоело доказывать очевидное. — Убивать они нас намеревались ножами, поэтому ты сейчас просто представь, как бы ты получала колото-резанные раны в область живота! — указал я взглядом на её выпирающую вперёд часть тела.
— Господи, да как же такое может быть⁈ — отморозилась Пана, — Ты извини, Серёжа, но не могу я в это поверить! Не получается у меня думать что работники нашего советского КГБ могли на такое пойти! Не верю я в это!
— Чего⁈ — больше уже не пытаясь сдерживать себя, вспылил я, — Во что вы не можете поверить, уважаемый профессор истории⁈ В то, что карающий меч партии после уничтожения многих миллионов, замечу, ни в чём неповинных граждан, способен убить еще четверых? Двое из которых априори евреи, да еще и предатели Родины, уезжающие с долларами на свою землю обетованную? В конце-то концов, кто из нас дока в истории? Я или вы? Скажите нам, сколько народу было уничтожено такими же доблестными дзержинцами за один только тридцать седьмой год? А до тридцать седьмого⁈ А после⁈ Эх, да что там! — махнув от досады рукой, я снова обернулся к Клюйко.
— Ты, любимая, уже давно не наивная стажерка и потому хорошо понимаешь, что сейчас я ни в чем вам не соврал! — жестко чеканя каждое слово, выговаривал я, прямо глядя ей в глаза, — То, что я сделал в том поезде, если и является по формальным признакам преступлением, то максимум, на что оно тянет, так это на превышение пределов необходимой самообороны! Они меня, Эля, уже начали убивать, когда я ответил им любезной взаимностью! Поэтому виновным, уж ты извини, я себя не считаю. А коли ты квалифицируешь мои деяния как-то по-другому, то прими к сведению, что плевать мне на любое твоё мнение, душа моя! Моя и ваши жизни мне стократ дороже, чем все чекисты нашей необъятной родины, вместе взятые! Уж ты меня прости, любимая за слова мои негуманные, но искренние! И вы тоже извините, дражайшая Пана Борисовна!
Я встал и направился искать себе место для сна. Про душ я в эти минуты даже не вспомнил.
— А за то, что вытащили меня сегодня из мясорубки, примите моё огромное человеческое спасибо! — вовремя вспомнив недавние события, поблагодарил я ошарашенных женщин, обернувшись у кухонной двери в коридор.
К моему удивлению и неописуемой радости, диванчик в зале был не застелен. Значит, мадам Клюйко изволили отдыхать в спальне, дверь в которую была плотно прикрыта.
— Лизка шельма, а ну сюда иди быстро! — не отойдя еще от кухонных посиделок, нервно рявкнул я.
Спать без простыни и прочих атрибутов комфортного сна мне категорически не хотелось. Как и не хотелось самому застилать диван.
Дверь из спальной комнаты в ту же секунду приоткрылась и в ней появилась встревоженная мордашка моей малолетней невесты Елизаветы. Сразу стало понятно, что формально выполнив указание Эльвиры, она все же пыталась греть уши, стоя у закрытой двери.
— Чего тебе? — настороженно спросила она меня, пытаясь понять, чем ей грозит мой требовательный рык.
— Диван мне застели! — сурово распорядился я, — И полотенце свежее дай! — решил я не идти против цивилизованной привычки и принять перед сном душ.
Пока урюпчанка бегала за полотенцем, я успел раздеться до формы «раз». То есть, трусы и противогаз. Оставив Лизавету готовить мне ложе, я, как был в трусах, так и пошлёпал голыми ступнями в ванную, начисто забыв про тапки.
Их, вместе с доставшимся мне по наследству махровым халатом Льва Борисовича, принесла Эльвира. По-семейному без стука зашедшая в ванную, когда я уже смывал со своих телес мыльную пену.
— А, что, любимая, может, насладимся друг другом? — заметив в прорехе халата голое бедро любимой женщины и ощутив прилив сил, наудачу спросил я. — Я аккуратно, ты только наклонись и упрись в машинку! — чтобы не выглядеть похотливым павианом, я встал вполоборота, пряча свой восставший свисток.
Ожидая, что меня сейчас пошлют недалеко, но обидно, я уже начал подбирать слова, чтобы ответно выразить свою скорбь и разочарование судьбой. Однако, когда не услышав ожидаемого поношения, я скосил глаза в сторону Эльвиры, то еще раз убедился в космической непредсказуемости женских решений и поступков. Мадам Клюйко, задрав халат на спину и изящно оттопырив голую задницу, стояла в предложенной мною ей позиции. Стараясь не поскользнуться и не убиться, впопыхах вылезая из скользкой ванны, я устремился к роскошному белому телу. Про усталость и сон я забыл напрочь еще секунду назад. Жизненные приоритеты на самое ближайшее время снова стремительно поменялись в той моей голове, которой я уже не думал.
Ей бы еще дверные ручки к её роскошным бедрам приспособить, чтобы удобнее было держаться и на себя тянуть! Только и успел подумать я, ласково, но крепко вцепившись в бока своего потерянного счастья.
Проснулся я утром и раньше всех, в половине шестого. Потому что и лёг я тоже рано. На душе было легко и благостно. Плоть моя испытывала не меньшее радостное удовлетворение, чем внутренняя комсомольская сущность. Чувствовал себя я хорошо отдохнувшим и был готов к новым свершениям.
Совершив все утренние водные процедуры, я отправился на кухню. Завтракал я быстро и жадно. Такого аппетита у меня не было давно. Пока ел, обдумал свои действия на сегодня. С Дергачевым я более или менее ситуацию насчет Никитина прояснил, а Копылов всё еще находится в тревожном неведении. Как-то нехорошо это и даже не гуманно по отношению к Сергею Степановичу. Быстро завершив приём пищи, я пошел одеваться.
У дома Копыловых я был меньше, чем через двадцать минут. Его персональная машина за ним еще не заехала. Замкнув, ставшую родной, никитинскую «шестёрку», я пошел в гости к партийцу. Шагая через ступеньку и повторяя прилипшую к мозгу дебильную фразу: «Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро…».
Дверь мне открыла Наталья. В коротком халате, умытая, но еще без нанесённых на лицо косметических обманов потребителя. Меня, то есть. Удивлённо поздоровавшись и недружелюбно оттолкнув мою руку от своей ядрёной задницы, она удалилась звать папеньку. И в этом доме меня считают в чем-то виновным, уже привычно отметил я. Ну да ладно, с Натальей мы как-нибудь помиримся. Соберу мебель на этой неделе и помиримся.
— Что случилось? — в коридор вышел обеспокоенный товарищ Копылов, — Задержали Бориса? — он смотрел на меня в надежде, что я опровергну его предположение.
Я не подвёл горкомовца и покачал головой, давая понять, что не всё так плохо.
— Надеюсь, что нет! Вчера при встрече он получил все необходимые инструкции. Если будет им следовать, то не попадётся! — успокоил я сразу повеселевшего Копылова.
— Ты завтракал? Пошли, чаю попьём! — пригласил меня он, — Я к пол-девятого на работу езжу, ты на машине?
В голову неожиданно проклюнулась шкурная мысль касательно стасовской проблемы и от приглашения за стол я отказываться не стал. Тем более, что наташкин отец сейчас был на пике позитива.
Дождавшись, когда мне нальют чая и придвинут блюдо с бутербродами, я решился на просьбу.
— Тут вот какое дело, Сергей Степанович, — начал я издалека, — С Никитиным мы вроде бы разобрались, а я одну бытовую проблему никак решить не могу! Может, окажете шефскую помощь? Моему товарищу, вы ему еще с квартирой поспособствовали, помните? — я согрел искренним благодарным взглядом горкомовца.
