Конечно, в таких расчетах погрешность была плюс-минус километр, но указания Соломы все выполняли охотно.
— Ну что, давайте, что ли, проверять! По идее, должно получиться здорово, — удовлетворенно осмотрев получившуюся конструкцию, Солома дал добро на начало нового этапа испытаний.
Моей задачей в конструкторском бюро было приведение ловушки в действие. Пока пацаны считали и переставляли колышки и бочку, я нашел новую палку взамен утраченной.
— Ну, с богом, подальше только отойдите, — я снова предусмотрительно отогнал пацанов.
Ткнул палкой, запуская механизм. Как и в прошлый раз, петля затянулась, и бочка (которую было решено опустить пониже, чтобы она не переворачивалась при падении) сорвалась вниз.
И, черт возьми, не знаю, вправду ли считал что-то Солома или просто сидел с умным видом, и это случайность, но все исправно сработало. Бочка упала на землю и встала как влитая. Будь там на самом деле ежик, дать деру у него бы ни за что не получилось.
— Ну ваще! — выдал высшую похвалу Шмель, одобрительно похлопав Солому по плечу.
Пацан, чья минута славы после долгих трудов наконец настала, возгордился и выгнул грудь колесом.
— Я ж говорил, что получится! Но надо еще раз проверить — контрольный запуск!
Все согласились, Шмель по новой установил колышки, Сеня втащил бочку на дерево, а Муравей натянул веревки. А я встал наизготовку, все это дело запускать.
Бух. Бочка снова упала вниз и, даже не шелохнувшись, застыла.
Ну что сказать, по итогу, после серии пилотных испытаний, ловушку удалось довести до ума. Падение бочки удалось отрегулировать так, что она приземлялась ровно по центру ловушки и больше никуда не переворачивалась. Ценой всего этого стали несколько ссадин, шишек и, конечно, жизней ни в чем не повинных кузнечиков. Ящерица в испытаниях участия не принимала. Сеня наотрез отказался ее давать. И правильно сделал.
— Ну все пацаны, давайте разбирать, оставлять так нельзя — заметят, или кто, не дай бог, в ловушку угодит, — скомандовал я.
Спорить никто не стал, хотя собрать эту конструкцию было довольно-таки непросто. Пока ребята разбирали ловушку на детали, я решил подойти к Соломе.
— Как это ты между тренировками успел так натаскаться в точных науках?
— У меня отец ученый, физик на атомной станции, — хмыкнул пацан.
— Неплохо, тебе бы куда в институт технический учиться. Планируешь?
— Да фиг его знает, это ведь не то, — ответил он с большим сомнением и пояснил: — Это ж в обязаловку, а в обязаловку никакого кайфа…
Закончив, мы пошли в корпус и разлеглись по кроватям. К ночному приключению все было готово, и остался, пожалуй, самый сложный этап — переждать тот час, который остался до отбоя. Все сгорали от нетерпения, а оставшееся время было решено занять расспросами о том, что это за ежик такой матерящийся. Все в него верили, сработал эффект коллективного сознания. Мне тут же была адресована просьба рассказать историю о нем.
— Миха, ну расскажи! — попросил Шмель, усевшись на кровати напротив и положив подбородок на ладони.
— Да, расскажи, — в голос загомонили остальные, тоже скучковавшиеся вокруг меня.
— Тише вы! Ладно, это страшная тайна вообще-то… — вздохнул я. — Но с вами я могу ей поделиться, вы же будете держать язык за зубами?
Мне захотелось немного добавить нотку драматизма. Получилось, ребята серьезно закивали.
— Я могила.
— Вообще никому не скажу.
— Да ни в жисть…
— Поклясться, быть может? — зашептал Муравей.
— Не, ребзя, обойдемся без клятв, на слово верю, — заверил я и начал рассказ. — В общем, этот ежик когда-то был самым обычным ежиком. Только говорящим.
— Когда-то — это когда? — не сдержался Солома.
— Не перебивай и узнаешь, — я подмигнул пацану.
— Тс-с, — Солома жестом закрыл рот на замок.
— Когда точно, никто не знает, но говорят, что в эти годы Хеопс строил свою пирамиду…
— А разве в Египте есть ежи? — недоверчиво спросил Муравей. — Там песок, солнце и крокодилы, вроде.
За что тотчас получил затрещину от Шмеля с комментарием: «Ты что, баран? В Африке водятся ушастые ежи, в 'Мире животных показывали».
— Так вот, — с ударением произнес я, — раньше ежик был еще тем добряком. Он охотно всем помогал, ничего за это не брал и не просил. Но однажды нехорошие люди обманули ежика и посмеялись над ним, обзывая матерными словами.
— Вот козлы… американцы наверное, буржуи? — прошипел Шмель, ерзая на кровати.
— Тогда еще не было американцев, дебил, — выдал обиженный Муравей, потирая затылок после затрещины.
— Слышь, сам дебил!
Драться не стали, уж больно пацанов заинтересовал мой рассказ. Я внушительно пожал плечами. Мол, кто теперь знает, кто и когда это с ежом сделал, история умалчивает.
— Ежик разозлился и запомнил те матерные слова, которыми его обзывали. Он перестал приходить к людям, но стал много ругаться и делать всякие пакости. По мелочи сначала, а затем все больше и больше. Естественно, люди реагировали на действия ежика — ну, как обычно бывает, когда молоток на ногу уронишь? Вот, а он все запоминал.
Видя, что ребята потихонечку начинают зевать из-за того, что ежик у меня получался слишком «гладким», я решил добавить в рассказ перчинки.
— Так вот, теперь когда он слышит, что кто-то говорит матерное слово, то он появляется и своими маленькими лапками… душит матерщинника! — я резко схватил Шмеля, сидящего на кровати напротив, за грудки. — Вот так!
— Мама! — Шмель с перепугу аж с кровати вскочил. — Я чуть в штаны не наложил!
— Так тебе и надо, — забурчал Муравей.
— И еще, — я обвел пионеров взглядом. — Нельзя подпускать его к шее, иначе из его маленьких лапок уже не выбраться. Поэтому как только почувствуете, что он карабкается по вам… а вообще-то тогда уже всё, вас уже не спасти.
— Может, свет надо включить? Или слово какое волшебное сказать? — предположил Солома, которому не особо понравилось, что от ежа, как оказалось, нет спасения.
— Не поможет. — скорбно помотал я головой. — А еще ежик — уже не тот ежик, что раньше. Теперь у него вот такие вот кровавые глазищи, — я соединил средний и большой палец в колечко. — Клыки размером с ладонь и сам он размером с собаку!
Пионеры восхищенно молчали, впечатленные историей о ежике, полностью выдуманной мной. По итогу любопытство взяло над страхом верх.
— Миш, а как его всё-таки вызывать? — спросил Солома.
— Позвать, наверное ж? — предположил Муравей, протирая свои очки.
Я поймал себя на мысли, что паренек реально похож на насекомое со своими лопоухими ушами и пушком под верхней губой. Ну и очки отдаленно напоминали глаза муравьишки.
— Верно, но не просто позвать, а сказать особое заклинание. Ежик-матерщинник, появись. Три раза, хором.
— А как понять, что мы зовем именно ежика-матерщинника? — спросил Солома.
— Сам подумай, — я не успел придумать ответ.
— Э-э… сказать матерное слово? И он придёт душить?
— Бинго!
На этом историю пришлось сворачивать. В корпус заявился Роман Альбертович.
— Так, бойцы, по кроватям и спать!
Мы молча переглянулись, улеглись. Теперь «час икс» настал. Роман изумился, что вслед за отбоем не последовало просьб на манер «ну еще пять минуточек», выключил свет в палате и вышел. Мы лежали с закрытыми глазами на кроватях, дожидались, когда Рома уйдет из корпуса. Он заканчивал обход по палатам боксеров и борцов. Там как раз раздавались голоса с просьбами о дополнительном времени. Поэтому минут десять нам пришлось полежать в темноте и в полной тишине.
— Всем приготовиться. Готовность номер один! — в темноте раздался таинственный голос Шмеля.
Как мы и договорились еще днем, каждый в знак готовности постучал по ножке кровати. Получилась мелодия. Проснулись и те, кто успел за время обхода закемарить, раздалось еще пару ударов, но запоздалых и из мелодии выпавших.
— Муравей, ты че, заснул, — растеклось шипение через несколько кроватей.
