Почему у москвичей? — спросил Витька, а потом у него на лице появилось понимание. — А-а-а… Лерка что-то говорила. Тебя в какой-то интернат в Москву забрали. Радиотехнический?
— Ага. Окончил МФТИ и Хабаровский физкультурный, заочно.
— О как! — удивился Попов. — Странное сочетание.
— Что поделать? Такой вот я.
Витька всё тёр место, что под шкурой и рёбрами у человека находится печень.
— Надо выпить чего-нибудь. Может, продолжим?
Я глянул на часы.
— Время к полуночи, — с сомнением проговорил я. — Закроются скоро. Да и заказы уже не принимают.
— Для нас накроют стол, — заверил Роман Григорьевич. — Пошли, действительно, выпьем. Что-то, вроде не махался, а вспотел и в горле пересохло.
— Ну, как не махался⁈ — удивился соперник барона. — Хорошо стоял!
— Пошли, посидим.
И мне, как я почувствовал, глоток воды не помешал бы. Да и не только воды.
— Ты только Лерку попридержи. Не хотелось бы мне ещё с ней махаться.
— Попридержу, не боись, — заверил Витька. — Она смирная. Только пантуется немного.
* * *
— Слушай, но как ты меня обманул? — всё не мог успокоиться «Малыш». — Показал, главное, движение влево, а сам поднырнул под мою руку. Да так низко. Так никто не ныряет.
— Так будет нырять низкорослый Майк Тайсон, — подумал я.
Делаясь ещё ниже, он прорывался сквозь защиту на среднюю и короткую дистанции, и валил соперников ударами в челюсть через руку, ударами в печень, или апперкотами. У меня рост совсем не маленький, и когда я сближался, это для соперников становилось совсем неожиданным. А я бил правым свингом с низким наклоном корпуса влево. Это в боксе, а не в боксе вариантов было больше. Вплоть до вставания на руки, как в Капоэйре. Или с кувырком вперёд с переходом на болевой приём на ногу, как в Бразильском джиу-джитсу. Или просто с целью ухода от пули. Да-а-а…
— Ты Гончарова помнишь? — спросил вдруг Виктор.
— Какого Гончарова, — от неожиданности я не понял о ком вопрос.
— Что к нам приходил, когда мы репетировали в школе.
Попов категорически обходил стороной наш с ним конфликт и вёл себя, словно ничего меж нами не было.
— Не помню, — соврал я.
— Ха! Так, вон он, на сцене с Фендером. Маленький такой.
— Ха! С Фендером там только один. У бас-гитариста японский «Ибанес», у Гутмана «Гибсон».
— О! Ты Гутмана знаешь⁈
— Я же рассказывал тогда, что сменил его, когда он из «Городского парка» ушёл.
— Да? Не помню! Короче! Пошли, познакомлю!
— Да, ну, Витя! Неудобно! Ребята работают, устали.
— Правильно! — воодушевился Виктор. — Сейчас закрываться будут. Всех выгонят, а музыканты ужинать сядут. И мы с ними. Мы так и хотели. Они меня все знают. Они ужинают, а мы с Юриком пальцы разминаем. Юрик на клавишах играет неплохо. Он тоже из института искусств.
— Вот вы, млять, боксёры. Или, это… Музыканты, млять! Как можно совмещать⁈
— Но ты же совмещаешь? Или завязал с музыкой?
— Не завязал, — осторожно произнёс я. — Практикую. В Москве с Кутиковым кучу песен записали.
— Бля-я-я… Так ты тот Евгений Семёнов? Композитор⁈ Них*я себе, ребя! Это же… Мать моя женщина… Еб*нуться!
Он подскочил из-за стола и метнулся к сцене, где музыканты уже в который раз делали вид, что собирали инструменты. Чтобы кто-то ещё попросил что-нибудь исполнить и сунул десять рублей. К концу вечера ставка с пятёрки выросла до червонца.
Попов подбежал к Гончарову, протянувшему ему руку для приветствия, и что-то оживлённо стал ему говорить, то и дело показывая, на наш столик. Потом замахал мне рукой, но я, вроде как, в это время отвлёкся на разговор с Лерой. Та, кстати, сделала вид, что узнала меня только тогда, когда ей меня представили.
— Ты такой, э-э-э, серьёзный стал, А ведь был мальчишкой сопливым.
— Ну… Соплей у меня точно не было, — рассмеялся я. — Ангины были часто, а носом не маялся.
— Я в переносном смысле.
— Что закончила?
— А! Институт искусств. Театральное.
— О, как⁉ И что сейчас?
— В нашем ТЮЗе пристроилась. Зайчиков-ежиков играю. Я же на год тебя старше. В том году закончила. Уже год, как работаю по специальности.
— Интересно?
— Прикольно, — скривилась Лера. — Ставки низкие. Надо в Горький перебираться, но там все роли заняты. Актрисы вечно молодые, как и репертуар. Ха-ха!
— Женька! — крикнул Попов мне на ухо.
Только то, что я видел его, но проигнорировал, я не влупил ему.
— Ты охренел, орёшь так⁈ — спросил я, морщась.
— Пошли, тебя ждут. Ребята хотят познакомиться.
Тут вдруг со сцены через микрофон и через динамики на весь зал раздалось:
— Уважаемые гости! Сейчас на нашу сцену выйдет и исполнит свои песни известный поэт, композитор и музыкант Евгений Семёнов. Он автор песни «Поворот» и «За тех, кто в море», особенно любимой в нашем городе.
Я с негодованием посмотрел на Попова. Леркины глаза округлились.
— Да⁈ Это ты?
Я мысленно выматерился, и пожав плечами, пошёл к сцене. Посетителям ресторана, по-моему, было уже всё равно, кто будет что-то петь. Они уже и про драку многие забыли, особенно те, которые сидели дальше всех от окна.
— Привет, ребята. Привет Саня.
Тот удивился.
— Ты помнишь меня?
— Ты не изменился.
— А ты сильно. Это, действительно твои песни? Студия в МГУ?
— Мои, — вздохнул я.
— Мы писались. Саша Кутиков приглашал. Даже билеты нам купил, в гостинице поселил. Тебя не было. Говорят, ты в Париже тогда был.
— Наверное, — кивнул я головой. — Постоянно в разъездах.
— Песню давайте! — крикнул кто-то из зала.
— Возьмёшь гитару?
— Акустика есть?
— Есть. Зачем тебе? — удивился Сашка.
— Я на акустике. Сами играйте.
— У-у-у, — поскучнел Гончаров. — Хотел отдохнуть.
— Да? Тогда давай!
Мне радостно передали гитару и Санька, показав всем компаньонам язык, прошёл к столику, стоящему слева от сцены у окна.
— Салат оставь, — бросил ему в спину Вяткин из-за «Вермоны».
— Что играем и поём? — спросил Гутман.
Я на секунду задумался.
— Мечта сбывается, — объявил я в микрофон и заиграл гитарный проигрыш.
— Если любовь не сбудется, ты поступай, как хочется[2]…
