…Время, как это всегда с ним бывает, шло исключительно в одну сторону. Уже полностью вступила в свои права весна с её надеждами и предвкушениями, но дело по убийству Ташлиной и Данилевича до сих пор пребывало в зимней спячке. Кое-какие подвижки, впрочем, имелись, но по незначительности своей на общее незавидное положение не влияли. Да, с брошью теперь можно было прижать Ташлина, но из-за недостка иных улик Крамниц с этим пока не спешил. Зато он повторно допросил некую Марту Карлину, одну из тех служанок баронессы фон Альштетт, что рассказали ему о любовной связи хозяйки с Артманом-Артамоновым, рассудив, что ежели она охотнее других говорила об одной тайне своей госпожи, то и о других секретах баронессы поговорить будет не против. Карлина и правда показала, что да, имелась у баронессы служанка Эльза, фамилию она не помнила, и была та Эльза на баронессу очень даже похожей, вот только прямо перед переездом в Москву взяла расчёт, потому как не хотела оставлять в одиночестве больную мать. Что ж, я имел полное право гордиться верностью своей догадки, а Крамниц получил возможность впечатлиться мощью моего разума. Разумеется, мы с Иваном Адамовичем ни на секунду не поверили в то, что эта самая Эльза в Москву не поехала и пристав отправил в Ригу ещё одну срочную депешу, в коей запрашивал выяснение фамилии служанки, потому как искать в Москве просто Эльзу было бы недопустимой, а главное, почти что бесполезной тратой времени и сил.
Должен, кстати, признать, что после таких поворотов мнение моё об умственных способностях баронессы поначалу заметно упало и мне даже стало не так и интересно сводить с нею личное знакомство. Нет, ну в самом деле — не озаботиться заклятием прислуги на верность! Да, я свою прислугу тоже на верность не заклинаю, но так я и ни к каким тёмным делишкам не причастен, а уж баронесса-то должна была, если я правильно всё понимаю, принять меры к защите своих секретов. Однако же, поразмыслив, я сообразил, что дело тут в другом — просто баронесса играет по каким-то своим собственным правилам, смысл коих от меня успешно ускользает. А поскольку правило «не понимаешь — насторожись» никто не отменял, меня такое непонимание как раз и настораживало.
Крамниц тем временем сложа руки не сидел и ему удалось прояснить ещё одну сторону дела, и снова далеко не самую существенную. Иван Адамович сделал правильные выводы из нашего с ним недавнего разговора о том, что хозяин каретного двора Ланг рассказал ему не всё, и побеседовал с Францем Антоновичем ещё раз. Да не просто побеседовал, а выяснил, что незадолго до того, как нанять у Ланга карету, Артман-Артамонов дважды нанимал у него ещё и двуколку, в которой Ланг обыкновенно разъезжал сам. Брал он её каждый раз рано утром, а возвращал уже к вечеру. Дней Ланг опять-таки точно не помнил, но уверял, что это было точно до наёма кареты. Иван Адамович пребывал в убеждённости, что уж один из тех разов ездил Артман на двуколке копать могилу для Ташлиной и Данилевича. С приставом я тут был согласен — мы знаем, что Ташлину тёмно-синяя карета забрала с постоялого двора в Беляеве в пять часов пополудни, стало быть, если бы яму не заготовили заранее, копать её пришлось бы в сумерках, а то уже и в темноте. Но теперь надо ждать, когда в Риге губные схватят Артмана и привезут его в Москву, тогда уже всё прояснится окончательно.
А потом Крамниц затих. Первые дни я как-то и не обращал на это внимания, своих дел хватало, потом решил, что пристав заработался, ещё дня два-три тешил себя надеждами, что Иван Адамович накопал чего-то такого-этакого и много, затем предвкушал, как он все свои находки на меня вывалит, но когда подходила к концу вторая седмица его молчания, не выдержал и позвонил Крамницу по телефону. Я, помнится, жаловался уже, как безбожно здесь телефоны искажают голоса, но даже через телефон чувствовалось, что пристав сильно устал, что Иван Адамович немедля и подтвердил.
— В понедельник приходите, Алексей Филиппович, может, хотя бы день отдохну, — попросил он. Что ж, в понедельник, так в понедельник. Надо ли говорить, что в понедельник я двинулся в Знаменскую губную управу прямо к самому началу присутственных часов?
Крамниц, едва я прибыл, велел подать чаю и начал знакомить меня с положением дел среди проживающих в Москве остзейских немцев. Поначалу я не понял, зачем приставу это понадобилось, однако же рассказывал он очень интересные вещи и я быстро втянулся, внимательно его слушая.
Если верить Ивану Адамовичу, а не верить ему у меня никаких оснований не было, какого-то единого общества остзейских немцев в Москве не имелось. Прежде всего разделялись они по сословной принадлежности, причём купцы и мещане немецкие, как приехавшие в Москву с берегов Балтики, так и потомки таких приехавших, держались друг за друга куда как крепче, нежели представители благородных сословий. Более того, многие дворяне из остзейских немцев, состоявшие на государевой службе, вообще не поддерживали связей с земляками.
— Как вы, например, Иван Адамович? — поинтересовался я.
— Я не остзейский, — с заметной гордостью ответил Крамниц. — Мои предки из Бранденбурга!
Но всё же несколько дворянских семей с остзейскими немецкими корнями общались между собою довольно тесно, вплоть до того, что и браки устраивали исключительно со своими остзейскими земляками. Неформальным, как сказали бы в моей прошлой жизни, лидером этой немногочисленной компании был барон фон Лауэн. Да-да, такой же чисто номинальный барон, как и Маргарита фон Альштетт, зато, в отличие от названной госпожи, вес в Москве у фон Лауэна был вполне реальным — он держал карандашную фабрику, а также торговлю привозимыми из Германии стальными перьями. Я уже вновь собирался вклиниться в повествование, спросив пристава, какое это имеет отношение к нашему делу, как Иван Адамович сам всё и объяснил.
Оказывается, место, где мы нашли тела Ташлиной и Данилевича, соседствовало с имением того самого фон Лауэна, находясь почти на самой его границе. Имение купил ещё отец барона, а нынешний хозяин ездил туда развлекаться охотою да устраивал там праздничные собрания для своих земляков. Когда Крамниц сообщил, что среди завсегдатаев тех собраний числилась и баронесса фон Альштетт, я уже не удивился.
Итак, нам с Крамницем стоило записать в заслугу то внимание, которое мы обратили на связь изучаемых нами событий с Калужской дорогой. В особенности, конечно, это заслуга Ивана Адамовича, потому как именно он нашёл здесь связь не только с событиями, но и с персоналиями розыска. Что же, раз уж дело, как я говорил, пребывало в зимней спячке, то теперь лёд тронулся — все предшествующие маленькие подвижки накопились и общими усилиями столкнули, наконец, розыск с мёртвой точки. Мы с Иваном Адамовичем имели бы полное право принимать поздравления, если бы было кому нас поздравить. А раз некому, то я от души поздравил Крамница, а он меня.
— И что дальше делать будем? — спросил я Крамница, когда мы отметили успех, выпив по рюмочке.
— Ждать, — ответ, признаться, меня удивил.
— Чего же именно? — затребовал я разъяснений.
— Завершения розыска по воровству в Палате государева двора, — Крамниц хитро улыбнулся. — Тогда Ташлина и возьму. Держать его по обвинению в воровстве казённых денег можно будет сколь угодно долго, вот под такое дело мы его и по убийству жены с любовником прижмём.
Да, это Иван Адамович хорошо придумал, при таком-то раскладе Ташлин не отвертится. Ещё бы на баронессу накопать чего такого, чтобы можно было и её прищучить. Хм, а похоже, есть что… Ну точно, как же я сразу-то не подумал!
— Иван Адамович, — я терпеливо дождался, пока Крамниц завершит излагать своё видение незавидного положения, в каковом уже скоро окажется Ташлин, — мне кажется, я знаю, где искать ту самую Эльзу.
— И где же? — какое-то время у пристава ушло на то, чтобы переключиться и сообразить, что я ни с того, ни с сего заговорил о похожей на баронессу служанке, но, надо отдать Ивану Адамовичу должное, недолгое.
— Тут же мало одной лишь внешней схожести, не так ли? — поставил я риторический вопрос. Крамниц согласно кивнул. — Надо ещё, чтобы Эльза изображала баронессу именно тогда, когда госпоже это необходимо?
