Здесь мы с Андреем сцепились с куратором и его телохранителем. Вот сюда я его загнал, а здесь он упал с крыши. Там есть длинная лестница, по которой можно подняться сначала на пристройку, а затем уже и на саму крышу. Далее пройти вдоль стены и разбить стекло. Вот мы и внутри четвертого энергоблока. Кстати, куратор упомянул, что, скорее всего, саботаж произойдет именно на четвертом энергоблоке. Доказательств пока не хватает, но вероятно там все и произойдет.
— Ну, допустим. А что там за помещение? — уточнил Виктор, надев очки на нос. — Как бы не вышло, что мы туда попадем, а проникнуть внутрь уже не сможем. И вообще, пункт управления далеко?
— На энергоблоке место, откуда управляют всеми процессами, называется блочный щит управления, — пояснил я. — Сокращенно, БЩУ. Кстати, насчет моего раннего заявления, полагаю, что для нас нет смысла искать инженера по КИП — за пару часов, в стрессовой обстановке, он просто ничего там не найдет. Потому эту проблему мы даже не рассматриваем. Если справимся, подскажем им, что в периферии есть изъян.
Вопросов для обсуждения было еще много.
— Так… Где нам раздобыть мощный дозиметр? — поинтересовался я. — Хотя бы на двести рентген Обычный «ДП-5В» в принципе подходит, но лучше бы взять что-то по мощнее. К тому же, он тяжеловат и не очень удобен, тащить его с собой будет непросто. Впрочем, особого выбора у нас нет.
Все так и было, в те годы, до Чернобыльской аварии дозиметры не были популярны…
— А затем он нам? Ты думаешь, если произойдет авария, то уровень радиации достигнет двухсот рентген? — уточнил Виктор, затем рассмеялся. — Да откуда такие цифры?
О, если бы он знал, что когда военные дозиметристы поздно вечером двадцать шестого апреля восемьдесят шестого года все-таки добрались до стен разрушенного энергоблока и провели замеры, цифры вызвали шок. Такого уровня радиоактивности не видел никто — в Белорусском институте ядерной физики сначала даже не поверили. Над открытым провалом разрушенного реактора цифра подходила к астрономической отметке в пятнадцать тысяч рентген. Такое излучение способно убить человека меньше чем за три минуты.
— Думаю, да. И даже больше, — сдерживая эмоции, вздохнул я. — В любом случае, мы должны сами понимать, какой вокруг нас радиационный фон, если мы вдруг не справимся. Вопрос в другом… Пока я находился в охране, выяснил, что на станции имеются только дозиметры нижнего порядка, из-за чего сотрудники станции будут сбиты с толку и не сразу догадаются — серьезный уровень радиоактивности или нет.
— Толково, — согласно кивнул Виктор. — Только где нам раздобыть мощный дозиметр? Может в военизированной пожарной части?
— Нет. Я к другому варианту начал склоняться, — задумчиво пробормотал я, прикидывая в голове варианты. — Можно попробовать найти детектор «ДТГ-4»… Хотя нет, вряд ли его можно здесь раздобыть. Его серийно еще не выпускают. Так… Индивидуальные дозиметры нам тут никак не помогут… А что если нам переделать стандартный «ДП-5»? Это, в общем-то, не сложно. Нужно подобрать резистор так, чтоб большая часть тока пошла через него. Откуда сопротивление шунта и будет как сопротивление шкалы, поделить на четыре. Можно и подстроечник поставить, но тогда понадобится тестовый источник тока, чтобы отклонить стрелку на всю шкалу. После присоединения шунта, отклонение должно быть около двадцати процентов.
Виктор с Гришей посмотрели на меня с удивлением.
— Леха, а ты это сможешь сделать?
— Ну да, — я непринужденно пожал плечами. Был у меня опыт, пока обучался. Помню, не один дозиметр собственными ручками удалось модифицировать и до ума довести. Если попотеть, то можно собрать толковую вещь.
Журналист с Виктором переглянулись.
— Вот тогда ты им и занимайся. Я с паяльником не дружу, — отозвался Григорий.
— Прежде чем в нем копаться, сначала его нужно найти. Купить не выйдет.
— Я поищу. Все равно без работы сижу, — вызвался Виктор.
Дозиметр он действительно раздобыл, притащил его из Чернигова. Это был относительно старый «ДП-5А». Я сразу же взялся за его модернизацию и через несколько дней получил то, что хотел. Теперь мы могли замерить радиационный фон мощностью до шестисот рентген. Точность не прям идеальная, но ничего лучше уже просто не придумать. Конечно, зная реальный послеаварийный фон, этого было маловато, но… Если авария все-таки произойдет, даже по этой шкале будет понятно, насколько все серьезно и что нам делать дальше.
Мы продолжали собираться на квартире у Виктора, потихоньку притирались друг к другу и прорабатывали варианты. Распределяли обязанности, учитывали все случайные факторы, которые могут вмешаться.
Однажды Виктор спросил:
— Леха, ты говорил, что нас будет четверо… А где же ваш Андрей? Прошло уже две недели, еще несколько дней и апрель начнется. А его все нет.
— Он в Москве, — ответил я. — Уже давно не можем выйти с ним на связь.
Хоть я изначально и не собирался говорить, но пришлось рассказать ему про Андрея. Однако я не стал пояснять, что Петров из особой межведомственной следственной группы, в итоге он просто остался милиционером. Ни к чему такая информация, и дело вовсе не в доверии. Он тоже о своем прошлом не особо рассказывает, кроме того же Афганистана, Виктор ничего больше не упоминал. Каждый сам решает, что и кому говорить. А за Андрюху решил я — он был бы не против. Да и Григория это тоже устраивало.
Наступило двадцать девятое марта, до предполагаемой аварии оставалось меньше месяца, а Андрей буквально пропал с радаров, что не на шутку меня взволновало. Какого черта? Не мог же он попросту слиться? Что там такого у них произошло? Снова выехали на какое-то серьезное дело? Видимо, уход Горохова с поста начальника группы, плохо сказался на эффективности ее работы…
То ли Катков не передал ему информацию, то ли была какая-то иная причина и они куда-то уехали, но известный нам номер телефона перестал обслуживаться. Петров тоже не смог бы позвонить на наш старый номер, потому что Гриша отключил аппарат и все-таки устроил небольшой пожар, который уничтожил все следы нашего пребывания в доме. Впрочем, я не думал, что дойдет до того, что нас там кто-то выследит.
Отсутствие связи с Андреем стало проблемой. Григорий даже намеревался самостоятельно съездить в столицу и выяснить, куда пропал сын, но я его отговорил. В этом не было никакого смысла, а времени на это ушло бы слишком много.
Дни летели один за другим. Диверсант Клык, словно сквозь землю провалился, однако я знал, никуда он не делся — такие люди просто так не пропадают. Если бы я находился на охране станции как раньше, я бы непременно
