откуда ты всё это знаешь⁈»
«Личный опыт, опыт детей. Ну, и супруга — учительница, как и родная бабушка и старшая сестра тёщи. И участие, в качестве ассистента, в подготовке материалов для жены: она у меня и в журналах печаталась, и в конференциях, и на конкурсах призовые места занимала. Но вот с набором текста, точнее, с работой в текстовых редакторах, у неё была беда. Приходилось помогать — ну, кое-что и запомнилось»,
«Ясно. Значит, буду не просто позориться, а делать это старательно».
Неделя пролетела вообще незаметно. Настолько, что в пятницу только после того, как позвонили из ателье с вопросом почему не забираю свой заказ вспомнил, что неделю назад, сразу после разговора с Машей, отдал привести в порядок парадную форму. И порадовался, что сделал это тогда, потому что потом забыл об одежде для бала полностью, утонув в учёбе. Могло быть действительно «мучительно больно», причём не только в переносном смысле.
Бал занимал два дня, но при этом в первый день начинался в три часа после полудня. Так что было время и выспаться, и привести себя в порядок, и понервничать, и порепетировать. Вот чтобы помешать моей Мурмуське переживать на ровном месте, и чтобы вместе с ней прибыть на репетицию я и ехал в Могилёв в одиннадцатом часу утра. Честно сказать, я и сам понемногу начал дёргаться и нервничать насчёт того, как пройдёт выступление, как публика примет «мой» вальс и как ко всему этому в итоге отнесётся администрация академии во главе с ректором. Дед это заметил и попытался отвлечь разговором.
«Вот скажи мне, Юра, как так получилось, что у вас входные дни называются точно так же, как у нас?»
«Будни тебя не интересуют?»
«Так с ними всё понятно — просто от порядкового номера. Но вот суббота и воскресенье — как⁈ У нас их появление в языке намертво завязано на приход христианства, у вас такого нет и никогда не было. Так откуда же⁈»
«Суббота происходит от какого-то древнего языка, „шуббат“ там означает „отдых“ вроде как».
«Не „шуббат“, а „шаббат“ — это из древнееврейского. Вопрос как, зачем и почему это слово попало оттуда сюда и здесь прижилось⁈»
«Понятие не имею. Зато с воскресеньем всё проще, это нынешний Император ввёл в обращение давно уже. До того последний день недели назывался знаешь как?»
«Внучек, ты меня за маразматика-то не держи. И белорусский я знаю[1]».
«Да, точно. Ну вот, и неделя называлась „неделя“, и последний день — тоже „неделя“. Путались все время от времени, в конце концов Петру Алексеевичу это надоело, и он повелел переименовать одну из недель. Дьяки думные три года спорили, что переименовывать и как, но ни до чего не договорились. Тогда Император по легенде, глядя на похмеляющегося утром друга спросил его: „Что, Ильюха, воскресаешь после вчерашнего?“ и, повернувшись к прочим, сказал: „Повелеваю последний день недели, день отдыха, именовать 'воскресением“ в знак того, что он даден на то, дабы восстать как птица Феникс к новым трудам!»
«Да, легенда забавная. Не спорю. Но какое-то совпадение маловероятное получается, на мой взгляд».
«Просто ты — старый параноик!»
«Даже если ты точно знаешь, что у тебя паранойя — это ещё не значит, что на самом деле за тобой не следят!»
В квартире Мурлыкиных дым стоял коромыслом. Семейство — точнее, его женская часть — металось по квартире в состоянии тихой паники. Даже Мявекула, казалось, заразилась общим настроением и бегала туда-сюда с заносами на поворотах: подрезанные когти не давали надёжно уцепиться за скользкий паркет. Уровень неадекватности можно было оценить хотя бы по тому, что Василиса оставила кондитерское подношение в прихожей, а потом унесла на кухню, при этом спрятав где-то левую туфлю, которую потом искали полчаса всей семьёй.
Маша встретила меня с ужасом в глазах:
— Юра! Ты не готов⁈ Ты в этом на бал⁈
— Успокойся, парадная форма висит в фургоне. Вчера забрал из ателье после чистки и подгонки. Померил, всё проверил и упаковал обратно в чехол при помощи горничной.
Паника из глаз ушла, озабоченность осталась и Маша тут же куда-то убежала. Я поначалу пытался как-то помочь, несмотря на то, что дед меня отговаривал, но быстро понял, что никакие мои усилия не приводят к уменьшению хаоса и паники.
«Не перестанешь участвовать во всём это бардаке — ещё и виноват окажешься».
«В чём⁈»
«Да в чём угодно и во всём сразу. Не обращай внимания — это входит в программу. Соберутся и успеют, поверь на слово. Иди лучше, с Василичем посиди, ему очень нужно с кем-то относительно вменяемым пообщаться».
«Спасибо за комплимент — я про „относительно“ вменяемого».
В общем, через пятнадцать минут после приезда я уже сидел в кабинете у Мурлыкина. Он как раз закончил «заряжать» рябиной на коньяке специальную фляжку для скрытого ношения и предложил остаток жидкости употребить на месте, для лечения нервов.
— Юра, ты не представляешь, что тут творится. Он вот так вот третьи сутки носятся, с перерывом на учёбу. И если на неделе я хоть на службу сбежать мог, то сегодня вообще беда!
В двенадцать часов в кабинет ворвались Маша с мамой.
— Вы что сидите⁉ Уже выходить пора, а вы не готовы! Надо ещё извозчиков найти, причём таких, чтоб можно было платья не помять и не испачкать!
— Зачем? — С непоколебимым спокойствием спросил Василий Васильевич.
— Что «зачем»⁈ Что именно тебе «зачем»⁈
— Вся суета. Маше
