Отдельная песня – кавалерия. У местных дворян довольно много отпрысков, и спихнуть младших сыновей на службу герцогу-страннику показалось им делом перспективным. Более-менее грамотные стали юнкерами и фендриками в пехоте – глядишь, пообтешутся, будут толковыми офицерами. Увы, были и такие, что только на коне скакать и шпагой махать. Правда, последнее, без балды, реально умеют. Вот такие и стали кирасирской ротой. Критически осмыслив свою службу в рейтарах и куцый военный опыт, а также рассказы людей бывалых, я рассудил за благо с рейтарами не заморачиваться. Пока научишь местных недорослей длинному караколю, с ума сойдешь. Поэтому никаких одиннадцати шеренг, только четыре, причем стреляют, подготавливая атаку, только первые две, а потом шпаги и палаши. Вторую конную роту я предполагал сделать драгунской, основой ее стали мои драбанты, прошедшие Кальмарскую кампанию. Я их все равно уже реально загонял. Серьезно, все умеют и из мушкетов три залпа в минуту как с куста, и колюще-режущим оружием – как заправские ландскнехты. И конный караколь изобразить в лучшем виде, и из пушек в случае необходимости палят ничуть не хуже заправских пушкарей. Спецназ, блин! Ружьями, заказанными в Голландии, я планировал вооружить как раз их, то есть драгун. Будет у меня этакая эрзац-мотопехота.
Отдельный регимент составляли стрельцы и рейтары Аникиты. На полноценные роты их все равно не хватало, разбавлять их местными смысла также не было, поэтому они стали моей личной охраной. Ну а что, вид непривычный, языка не знают, по крайней мере, пока.
Вернувшись вечером в замок, я привычно отдал поводья конюху, дал, как обычно, распоряжения и уже собрался идти к себе, как вдруг вспомнил, где я уже видел эту рожу. В смысле конюха. Именно ему я кричал ночью «полцарства за коня». А еще я вспомнил, что зовут его Михель, он сирота и хочет жениться, но кандидатуры подходящей нет, ибо беден добрый молодец как церковная мышь. Это не считая того, что рылом не вышел и не особенно умен. Вы спросите, откуда я все это знаю? Привычка у меня такая еще со времен Дарлова – все обо всех знать. Там поговоришь, там похвалишь, там посочувствуешь. Доброе слово и кошке приятно, не только прислуге, так что у меня много информаторов.
– Михель! Я тебе вчера что сказал?
– Когда, ваша светлость?
– Когда коня требовал?
– Полцарства за коня, ваша светлость.
– Ну и где ты был до сих пор, дурья башка? Полцарства не такой товар, чтобы дожидаться, пока ты за ним придешь. Пришел бы утром – были бы у тебя свои полцарства. Глядишь, и жениться можно, а теперь что? Кончились у меня все полцарства, что ты будешь делать.
– Грешно вам, ваша светлость, смеяться, – забубнил Михель, а на глазах слезы.
Пожалуй, я перестарался, – ободряюще потрепал его по щеке и тихо сказал на ухо:
– Не огорчайся, парень. Полцарства у тебя не будет, не годишься ты для этого ремесла, а вот жену я тебе найду, уж будь уверен.
Я уходил, а бедолага Михель стоял и хлопал глазами, глядя на золотой гульден в ладони, который я ему сунул. Впрочем, далеко уйти мне не удалось: в ближайшем коридоре на мою светлость просто налетел посыльный от герцогской четы Иоганна Альбрехта и Маргариты Елизаветы – дескать, их светлости желают видеть. О как!
Дело, по которому меня хотели видеть родственники, было весьма интересным. Ее герцогская светлость обвиняла одного из моих людей в циничном совращении ее горничной. Заплаканная горничная прилагалась в качестве вещественного доказательства. Надо сказать, моя кузина, очевидно опасаясь за нравственность супруга, держала в ближней прислуге лишь отменно некрасивых представительниц прекрасного пола. Представленная горничная исключением не была, формы еще более-менее, но вот личико совершенно лошадиное. Нет, ну правда, у моей кобылы посимпатичнее будет. Я задумчиво оглядел жертву распущенности моей свиты и спросил – кто же польстился на этот образец «чистейшей красоты»? Ответ меня не то чтобы удивил…
– У этого вашего офицера совершенно варварское имя Anisim! – прошипела моя кузина, как заправская кобра. – Как, впрочем, у всех ваших варваров-московитов!
Надо сказать, я поверил сразу же. С тех самых пор, как в состав моего отряда вошли бывшие каторжники, я моментально уступил звание первого сердцееда бывшему пушкарю. Трудно сказать, что привлекало всех встречных и поперечных женщин в этом невысоком и начинающем лысеть, плохо одетом и не знающем языка мужичке, но факт, как говорится, налицо. Где бы мы ни останавливались, в лесном хуторе или большом городе, этот секс-террорист находил жертву своей неистовой сексуальности. И горничная моей кузины Гертруда была как раз во вкусе этого доморощенного Казановы, в смысле было бы за что подержаться, а «с лица воду не пить». Ну и что прикажете делать?
– Йорген, голубчик, – обратился я к лакею. – Пригласи-ка сюда господ Аникиту, Анисима, ну и Клима заодно, чтобы два раза не бегать.
Мои офицеры вскорости явились и отвесили церемонный поклон мне и моим кузенам. В смысле Клим по-европейски помахал, склонившись, шляпой, а русские изобразили поясной поклон.
– Кайся, грешник, – обратился я к Анисиму без обиняков.
– Не ведаю за собой никаких грехов, герцог-батюшка! – пошел в отказ стрелецкий полусотник.
– А это что? – показал я на Гертруду. – Лишил девку чести – и в кусты!
– Поклеп, герцог-батюшка! Любились – было дело, не отпираюсь, а чести там никакой и не было!
– То есть как это не было? Ты что же это, курицын сын, хочешь сказать, что у моей, можно сказать, сестры прислуга порченая? Сказано тебе – девка, значит, девка! Была в смысле, ну пока ты…
Аникита с Климом только что не ржали, наблюдая за тем, как их товарищ выкручивается из неожиданной западни. Ничего-ничего, из этих цепких лапок еще никто не вырывался!
– Значица, так, урону герцогской чести допустить никак нельзя, а потому ты, разгильдяй этакий, на сей девице женишься и грех свой прикроешь!
– Да как же это, герцог-батюшка! Она веры-то лютеранской!
– Ой, беда-то какая! А ты к ней, когда под подол лез, неужто разницы не приметил?
– Да какая уж там разница!
– А раз никакой – женись, вот и весь сказ. А я потом Константинопольскому патриарху грамотку отпишу, пусть он тебе, ироду, епитимью назначит.
– Да женатый он! – пришел на помощь Анисиму Аникита. – Вот тебе крест, пресветлый князь, был я у них на венчании. Оно хоть и не по чину мне, а случилось так. Все честь по чести было, и поп, и венчание, и аналой в церкви!
Вот это препятствие так препятствие, тут и патриарх с папой не помогут. То есть мне-то было в принципе параллельно – где она, Москва с законной женой? Но для коренных обитателей семнадцатого столетия это было совершенно непреодолимое препятствие. А тут еще Гертруда высунулась.
– Ваша светлость! – горячо заговорила она. – Вы уж простите меня, а только если вы хотите отдать меня замуж за этого человека, то помилуйте.
– А что так? Не понравился?
– Ах, ваша светлость, он чужак здесь, и вера у него другая, да и ведь он с вами в поход уйдет, а мне что, одной оставаться? (Блин, а ноги раздвинуть тебе эти обстоятельства не помешали!)
– Чего она говорит? – встревоженно поинтересовался у Клима Анисим.
– Жалуется на тебя, обалдуя! – немедленно ответил я. – Старался, говорит, ты плохо, так что просит ослобонить, не хочет всю жизнь маяться.
Тут уж Аникита с Климом не выдержали и заржали, как стоялые жеребцы. И то правда – когда еще будет случай высмеять въедливого и острого на язык полусотника.
Герцогиня, решившая, что смеются над ней, разразилась громкими криками, а я опять поманил Йоргена и велел позвать конюха Михеля. Когда крики поутихли, я обратился к Гертруде:
– Скажи мне, добрая… кхм, девушка, ты знаешь конюха Михеля?
– Знаю, как не знать, ваша светлость.
– Ну и как он тебе?
– Ваша светлость, но он гол как сокол.
– А если я скажу тебе, что у него в Стрелице жил, ну, скажем, двоюродный дед, который недавно умер и оставил ему крепкий дом и десять моргов[26] земли?
– Уж коли так, да если еще и служба за ним останется, я скажу, что лучше жениха и не надо. Парень он смирный, набожный, работящий и непьющий. Чего еще-то?
– И вправду, чего еще? Да вот и он, кстати. Михель, дружок, скажи мне, нравится ли тебе Гертруда?
Склонившийся в поклоне Михель несколько подзавис от вопроса, но природная обстоятельность взяла верх, и он ответил:
– Она хорошая девушка ваша светлость! Она никогда не смеялась надо мной, как другие девушки, служащие у госпожи герцогини.
– Как ты думаешь, из нее получится хорошая жена?
– Думаю, да, господин герцог, но вряд ли она выйдет за меня, ведь я беден.
– Ну, не так уж ты и беден. Еще утром у тебя почти было полцарства, – хмыкнул я и сказал, уже обращаясь к герцогине: – Милая кузина, я полагаю, мы можем уладить это недоразумение. Мой человек нанес урон репутации вашей девушки, значит, мой человек на ней женится! Ну а то, что это будут два разных человека, это такие пустяки!
