class="p1">Во-вторых, время отведенное одесской мафией на поиск склада, заканчивался через двое суток.
Рассказывать о них в милиции я не собирался. Я отдавал себе отчет в том, что если уж у Солдатенко там были связи, то у «инвесторов», крышующих зампреда исполкома эти связи есть наверняка.
Я хорошо помнил статью Гурова и Щекочихина опубликованную в конце восьмидесятых о том, что «лев прыгнул». Уже.
Он аргументированно объяснял, что наша пока еще советсткая, а потом и русская, мафия зародилась при Хрущеве. Появились ее отдельные признаки.
А во всей красе мафия начала себя проявлять при Брежневе. Появились цеховики и расцвели фарцовщики — деньги потекли к мафии рекой. Преступность сращивалась с государством. С властью и правоохранителями.
Я помню, как Гуров рассказывал, что денег у мафиози было так много, что они проигрывали в карты по полмиллиона рублей. А такие как Солдатенко бегали на побегушках и носили «ворам» пиво. Даже Чурбанов, зять Брежнева считался в их круге кем-то вроде «шестерок».
Кто не соглашался работать с ними или мешал могли убрать при помощи наемных убийц.
Но у них была новая стратегия. Они «содрали» ее с американской схемы. Они считали, что дешевле купить милицейское начальство, чем тратить деньги на киллера. Ведь киллера потом тоже нужно было убрать.
Это был факт. У них, у мафии даже поговорка была: «мусор из избы не вынесет»
Рассказывать им было бы себе дороже. Единственный человек, которому я доверял — это генерал Нечаев. Но он отсутствует.
Моей ошибкой было, то, что я не настоял на получении контактов от Анатолия.
Я мог бы объяснить им, что склад вывезли под самым носом у меня и у Анатолия. Рассказал бы про адвоката. Возможно, сегодня не пришлось бы ждать ментов и Павла Николаевича.
Надежда, связанная с отцом Маши, заключалась скорее не в том, что он встанет со мной плечом к плечу и начнет противостоять обстоятельствам и угрозам, а в том, что выведет из под удара Машу моих близких и друзей.
* * *
Группа приехала быстро. Они сразу начали допрос. Вели себя довольно жестко, пытались давить, запугивать. Но я стойко переносил прессинг. И отказался от дачи показаний, до приезда отца Маши, как он и просил.
Человек не может держать пресс, потому что боиться нарушить или даже потерять свой привычный образ жизни. Все очень хотят вернуться в свой дом, квартиру, постель.
Они надеются, что в подобных случаях произошло недоразумение, их ничего не коснется и стараются, как можно быстрее завершить общение с представителями правоохранительных органов.
Это большая ошибка именно на этом играют следователи, прокуроры и милиция, когда видят слабого свидетеля или подозреваемого перед собой.
Если уже дошло до допроса, то человек должен быть готов ко всему. В том числе и пострадать, и быть незаслуженно обвиненным, и задержанным.
Я стойко переносил прессинг. И отказался от дачи показаний, до приезда отца Маши, как он и просил.
Это вызвало дополнительные подозрения и очень раздражало тех правоохранителей, кто проводил первичные следственные действия.
Я же спокойно продолжал сидеть молча, ожидая прокурора города.
Наконец он появился. Милиционеры не были рады его появлению, но смерть члена коллегии адвокатов при невыясненных обстоятельствах не являлось рядовым событием.
Зайдя в квартиру и встретив своего знакомого, он попросил минуту на то, чтобы переговорить сначала с Машей, потом со мной.
Меня вывели на кухню, где следователи уже устроили небольшой штаб.
Отец Маши не стал здороваться и сразу перешел к делу.
— Кто-нибудь из вас, Максим, ты и Маша имеете отношение к смерти владельца квартиры.
Я понимал, что его мозг сейчас сканирует каждый миллиметр моего лица и всматривается в микродвижения моей мимики и тела.
— Нет, Павел Николаевич. Никто из нас его не убивал и не имеет ккк его смерти никакого отношения.
Он выжигал меня глазами, пытаясь понять лгу ли я ему. Сделав свои выводы он продолжил.
— Послушай, у нас очень мало времени. И тебя и Машу заключат под стражу. Очень кратко, трех предложениях, объясни мне, что вы здесь делали?
— Мы пришли к адвокату, потому что он знал, где находится склад с товаром Солдатенко.
Мой собеседник повысил тон:
— Решил спекуляцией, заняться?
— Нет, на меня наехали одесские. Они считают, что это их деньги и я виноват, в том, что их предприятие понесло убытки. Дали неделю срока.
— Кто?
Я назвал имя:
— Барух Мойшевич
На его лице отразился гнев.
— И ты решил втянуть в это мою дочь?
— Нет, но они угрожали всем моим друзьям и близким, я старался с ребятами всё время находиться рядом.
— И почему сразу не пришел?
— А вы бы поверили?
Он недоверчиво посмотрел на меня, но, видимо, мое спокойствие убедило его, и затем он спросил:
— Откуда информация про склад Солдатенко и адвоката?
— Он был адвокатом Федора, водителя грузовика, вывозившего товар со склада, перед задержанием и обысками в Универмаге. Спросите его родственников.
— Кто еще знает о складе?
— Скорее всего женщина в красном платье, которая была с ним сегодня в ресторане «Сказка»….
Дверь открылась и в комнату вошел следователь. Я не успел рассказать про грузчика Влада и моих друзей.
— Павел Николаевич, всё. Время вышло. Больше не могу.
Он стоял у открытой двери и вся его фигура показывала, что Машиному отцу нужно уходить.
— Максим, послушай, Маша сказала тоже самое. Это хорошо. Я всё проверю. Тебе придется немного посидеть. Пока на вопросы можешь не отвечать. Учти, что я ничего тебе не советую. Это я тебе, как юрист говорю.
Он говорил достаточно громко, скорее для того, чтобы его услышали его коллеги, нежели я.
— Тебе назначен следователь, Островский Семен Яковлевич. Ты расскажешь ему все подробно. Ему можно доверять.
— Если ты невиновен, то следствие разберется. Но горе тебе, если ты врешь. Дочь у меня одна. Сам понимаешь.
— Я не вру. Павел Николаевич, про всё Машу понимаю и принимаю. Прошу вас, бабушке с дедом скажите, что уехал на спасательную операцию, чтобы не переживали.
Я смотрел ему в глаза. Совесть моя была чиста. Мне надели наручники и стали выводить в коридор.
Да, я не успел ему рассказать про Анатолия, про то, что ребята пошли следом за красной красавицей.
Не рассказал про то, что мы наши склад, но прибыли туда поздно. Но это все очень долго. Главное он теперь знал.
И тут меня кольнула мысль. Как
