- Похоже, началось … - складывая подзорную трубу, выдал один из адъютантов, с озабоченным и даже несколько растерянным выражением лица.
В последние пару минут мы вместе с Фонвизиным были всецело поглощены разговором с командующими конных гвардейцев. Михаил Александрович прервал на полуслове велеречивого командира лейб-гвардии гусарского полка. В своем одеянии - в расшитом золотом доломане он мне напоминал петуха, видел я в деревнях такие породы с золотистым окрасом. Но шутки в сторону!
Услышав слова адъютанта, я первым успел среагировать, вскинул свою трубу, направляя оптику на армию роялистов. И действительно, за какую-то минуту, во вражеском войске произошли разительные метаморфозы. Топтавшиеся на месте войска вдруг окрасились шелковыми полковыми знаменами и тысячи, сияющих в лучах солнца ружейных штыков, под барабанный бой, в едином порыве двинулись вперед.
Фонвизин нервно облизал свои пересохшие губы и с молчаливым вопросом во взгляде уставился на меня. Командовать единолично войсками в мои планы совершенно точно не входило. Так, я мог, разве, что дать кое-какие дельные и не очень советы с высоты своего исторического послезнания. Тактика современных войн, когда огромные массы пехоты во весь рост, в полной выправке, под музыку и барабаны, в ногу маршируют по полю боя, до сих пор мною воспринималась как какой-то оксюморон.
- Командуйте, Михаил Александрович! Я и вся свободная Россия в вас верит!
- Благодарствую, Иван Михайлович, - негромко ответил мне Фонвизин и тут же, набрав в легкие побольше воздуха, генерал закричал, сорвал с головы двухуголку, он начал ею размахивать словно указкой. – Внимание всем войскам! Неприятель перешел в атаку. Изготавливаемся к бою согласно выработанным накануне диспозициям …
Фонвизин продолжал отдавать команды, но я его уже почти не слышал, да и не старался прислушиваться. Все пространство вокруг заполнилось боем барабанов, воем горнов, топотом перестраивающихся шеренг, ором унтер-офицеров и невнятным солдатским гомоном. Выскочившие перед строем офицеры рванули сабли и, размахивая ими, отдавали команды, давали последние наставления, заодно стараясь приободрить вверенные им подразделения.
Так начиналась одна из самых важнейших в истории России битв, что должна определить будущее страны и народа. Куда свернет Россия с перепутья? Пойдет ли она по проторенной дороге монархического самовластия и полного бесправия царских подданных, или же свернет на скоростное шоссе гражданских прав и экономических свобод? Все это решалось сегодня, здесь и сейчас!
На фоне явно преобладающих живых сил противника армия Фонвизина казалась беззащитной, прежде всего по причине своей собственной малочисленности. И царские генералы клюнули на предложенную им наживку, просто не могли не клюнуть, и таким образом, сами того не ведая, лучшие московские пехотные и кавалерийские дивизии со всего маху угодили в этот умело и не без опосредованной помощи врага расставленный капкан.
Сражение началось и разрасталось буквально с каждой минутой, втягивая в свою воронку все новые и новые противоборствующие силы, во все большим числе входящих в боевое соприкосновение друг с другом.
Из-за небывалой плотности огня строй монархистов стал ломаться еще на первых минутах боя. Московские дивизии, даже ещё не успев сделать ни единого залпа, уже понесли от дальнобойных колпачковых пуль тяжёлые, невосполнимые потери. Особенно велики, в относительных, конечно же, цифрах, они были среди офицеров – прицельным винтовальным огнём они выбивались в первую очередь, также как и арт. расчеты.
Одновременно с пешей атакой крайний правый фланг наших позиций атаковала московская конница – сразу четыре резервных кавалерийских корпуса, состоящих из трех кирасирских, трех уланских, одной драгунской и одной конно-егерской дивизий. При других обстоятельствах наши войска со всей неизбежностью были бы смяты и разбиты превосходящими силами противника, но винтовки и новые пули для гладкоствольных ружей изменили баланс сил и весь расклад, ставя его с ног на голову.
Среди царящего вокруг шума едва-едва удалось расслышать, как Фонвизин распорядился ввести в бой нашу конницу, все еще пребывающую в запасе. Петербуржские конные эскадроны, следую заранее выработанному плану и приказам, до сей минуты в бой со своими коллегами не ввязывались, укрывшись за линией резервных пехотных полков, куда только что галопом понесся вестовой.
Не прошло и пяти минут, как вдали из-за перелеска послышались сигналы, трубачи играли на горнах сигналы "по коням" и "к атаке" для изготовившейся к бою гвардейской кавалерии, к которой сегодня был придан и мой пулеметный эскадрон с тачанками митральез.
Вскоре дорога и поля, раскинувшиеся по обе от нее стороны,быстро оказались забиты бесконечным потоком наездников. Конские всхрапывания и топот подков заглушались металлическим перезвоном, издаваемым висящими на бедрах всадников саблями, регулярно бьющимися об стремена и шпоры.
В авангарде конного войска, легкой рысью, поднимая пыль, проскакал вместе с пулеметными повозками и мой особый эскадрон. Улыбку вызвали расфуфыренные гусары в своих киверах, в некогда сверкающих на солнце богато расшитых доломанах со шнурами и гордо восседающих на отороченных мехом седлах - всё это великолепие было беспросветно покрыто толстым слоем пыли. Слегка натянув поводья, гусары несмотря на свой сейчас совершенно затрапезный внешний вид, браво проскакали мимо нас стремя в стремя, словно на параде.
Успех начавшей разгон императорской конницы Константину Павловичу, все это время находящемуся при главнокомандующим 1-й армии Остен-Сакене, казался несомненным. Император любовался порядком, с каким кавалерийские корпуса, сперва шагом, затем рысью, а потом, наконец, и во весь опор, непрестанно громимые батареями мятежников, понеслись напролом, нацелившись на бывшие гвардейские полки, быстро перестраивающихся в каре. Мятежные гвардейцы успели дать два-три залпа по атакующей на галопе кавалерии, но и этого хватило, чтобы шедшие в авангарде кирасиры начали отворачивать коней, их латы оказались слабой защитой от новых пуль. Шедшие во второй волне конные егеря попытались исправить неудачу кирасир, но и они отгребли, а несколько десятков смельчаков осмелившихся доскакать до кареев были выбиты из седел штыками и прикладами. Третья атака улан оказалось такой же безуспешной, как и первые две попытки. Обогнув гвардейцев, под огнем укрепленных флешами и редутами артиллерийских батарей, императорская кавалерия поскакала дальше, в поисках более слабого противника. Но если быть честным, все висело волоске, стоило лишь, хоть на самое короткое время, в рядах гвардейцев водвориться паники, то они были бы моментально втоптаны в землю.
Ринувшись вперед, московские кавалерийские дивизии, сразу же оказались в крайне невыгодном положении, в какое только может попасть кавалерия перед лицом неприятеля. Закрепившиеся на возвышенностях егерские полки, доминируя над местностью, с высоты своих холмов незамедлительно открыли перекрестный кинжальный обстрел. В зоне пулевого поражения совершенно неожиданно для противника оказалось всё поле. Поначалу слабый, больше беспокоящий огонь по мере продвижения роялистской конницы вперед становился для нее все более и более губительным, в дополнении ко всему к новым винтовкам и пулям присоединилась артиллерия. Ряды перешедшей на рысь конницы редели прямо-таки с пугающей скоростью, ежесекундно. Высокий темп стрельбы нашей артиллерии, конечно, не мог поддерживаться бесконечно долго, но, тем не менее позволял делать около тридцати залпов картечью по батальонной колонне, атакующей быстрым шагом, около восемнадцати по атакующей бегом и в среднем восемь-девять залпов – по атакующей на галопе кавалерии. Такая скорострельность была убойным средством как против пехоты, так и против кавалерии при условии достаточного количества орудий на длину атакованного фронта, а пушек у нас хватало – полгода их выдавала «на гора» как петербургская промышленность, так и резко активизировавшиеся зарубежные поставки.
