— Так издайте их, — в устах князя это звучало скорее повелением, чем советом. — Хорошие сказки тоже нужны, а плохих вы, Алексей Филиппович, не сочинили бы, я в том уверен.
— Ну что вы, Владимир Михайлович, — запротестовал я. — Мне невместно. Я магистр артефакторики и магиологии, сейчас вот диссертацию пишу, доктором стать собираюсь, я известен как изобретатель, скоро и как преподаватель артефакторики известен стану, а тут вдруг — сказки…
Что самое смешное, я же и сам не так давно думал об издании сказок, и сейчас не столько отнекивался от предложения князя Белозёрского, сколько проверял пришедшее мне в голову соображение, как тут лучше поступить.
— А под псевдонимом их издать ежели? — ну точно, князь высказал точно ту же самую мысль, до коей додумался я сам. — Я вам издателя Смирнова готов рекомендовать, Ивана Фёдоровича, он хоть и из купеческого сословия, человек честнейший, и ежели вы с ним уговоритесь, что под псевдонимом издаваться будете, он ваше имя никому и никогда не раскроет. Я, кстати, у него и «Слово о полку Игореве» печатать собираюсь, заодно и ваши сочинения ему присоветую.
Нечего и говорить, что такое решение, да ещё и такая протекция меня более чем устраивали, и я дал князю себя уговорить. Не уверен, что книги принесут мне много денег, но всё больше, чем ничего, лишними они точно не будут. Главное, от этого издателя Смирнова я буду всеми правдами и неправдами добиваться, чтобы мои сказки вышли именно с иллюстрациями Оленьки и никак иначе. Да, и не забыть потом уши ватой заткнуть, когда отпечатанные книги названой сестрице принесу, а то от радости она так завизжит, что как бы со мной чего не надо не случилось…
Уходил от князя Белозёрского я в прекраснейшем настроении. После беседы с Владимиром Михайловичем я ощущал себя отдохнувшим и полным сил, готовым на всяческие подвиги и беспримерный героизм. Что ж, откладывать совершение подвигов в долгий ящик не стоило, и я отправился прямиком туда, где те самые подвиги от меня сейчас требовались — в Знаменскую губную управу.
Едва я переступил порог кабинета Крамница, пристав вывалил на меня новости. Новостей, правда, имелось всего две и по странному совпадению обе были связаны с доставкой служебных бумаг.
Во-первых, Палата государева надзора прислала-таки дело о воровстве в Палате государева двора. Крамниц уже отправил стражников брать Ташлина, чтобы тот посидел в камере, пока мы присланное дело изучим. Сидеть Ташлину, как я понимал, предстояло не менее чем до завтра, так что у него будет достаточно времени проникнуться тяжестью своего положения, а значит, мы имеем право ожидать от пока ещё приказного советника и большей разговорчивости на допросе.
Во-вторых, из Риги мы получили справку по мещанке Кларе Липпе, чья дочь Эльза занимала сейчас в управе камеру, соседнюю с той, куда скоро поселят Ташлина. Согласно присланной справке, Клара Липпе уже много лет страдает суставною ломотою, [1] а полтора года назад болезнь почти лишила женщину возможности не только самостоятельно передвигаться, но и зарабатывать шитьём, чем она занималась ранее. Однако же осенью прошлого года лечить Клару Липпе взялся известный в Риге доктор Клотц, состояние больной стало улучшаться и к настоящему времени Клара Липпе смогла вернуться к своему занятию. Отдельно указывалось, что заработки оной Липпе не позволяли ей оплачивать услуги доктора Клотца, но двадцать пятого сентября прошлого года Клотц получил в Рижском отделении Русско-Балтийского банка сто пятьдесят рублей по чеку, подписанному Маргаритой фон Альштетт, а двадцатого октября — ещё двести семьдесят пять рублей также по чеку. Будучи опрошенным, доктор Клотц показал, что в начале сентября получил от баронессы фон Альштетт письмо с просьбой пользовать Клару Липпе и обещанием оплаты по названным им расценкам. Выслав баронессе свои условия, он получил в ответ чек с задатком и затем, по окончании лечения, с окончательным расчётом. Письма баронесса посылала ему из Москвы. Каких-либо претензий к баронессе доктор не имел. Сама Клара Липпе показала, что поиском денег на лечение занималась её дочь Эльза, кто дал дочери деньги, она не знает, и у кого дочь сейчас служит, не знает тоже.
Отдельно прилагалось письменное ручательство самого доктора Клотца в том, что лечение суставной ломоты у Клары Липпе проводилось в полном соответствии с правилами, установленными Рижской гильдией врачей, а также перечень применявшихся в ходе лечения лекарств и артефактов.
Я предложил Крамницу допросить Эльзу Липпе прямо сейчас, раз уж Ташлина он собирался трясти завтра, пристав без особых раздумий согласился, и уже через четверть часа девица сидела перед нами.
— Липпе, ты понимаешь, что тебя не в попытках выдать себя за благородную госпожу обвинять будут, а в пособничестве в предумышленном отравлении? — спросил Крамниц, дав ей в очередной раз повторить уже знакомые нам слова.
— Но почему?! — мне удивление непризнанной актрисы показалось наигранным. — Я никого не травила!
— Не травила, — согласился Крамниц. — Травила баронесса, а ты в это время её изображала на публике, чтобы все думали, что она в пассаже была и в театре.
— Или, может, она там и была? — подключился я. — А травила ты?
— Нет! Нет! — а вот испугалась она уже по-настоящему.
— Так травила или нет?! — рявкнул Крамниц.
— Нет!!! — чуть не завизжала Эльза.
— Значит, баронесса травила? — не унимался пристав.
— Н-не знаю, — о, проняло-таки! Хоть какое-то отличие от прежнего упорства…
— Ты тринадцатого октября прошлого года в Ильинском пассаже была? И в театре? — нажимал Крамниц.
— Я… я не помню, — затряслась она.
— А ты вспоминай, — посоветовал ей Иван Адамович. — Воды вот попей, успокойся и вспоминай, — пристав сам налил из графина в стакан и подвинул его к Эльзе.
Стуча зубами о край стакана, девушка сделала несколько маленьких глотков.
— Был день, когда я днём в пассаж ходила, а вечером в театр, — слова давались ей с трудом. — Но я не помню, в какой день это было… Честное слово, не помню!
— А день такой один был? — ухватился пристав за слова Эльзы.
— Д-да, да, один! — часто закивала она. — в другие дни я только в пассаж ходила или только в театр!
— Тогда вспомни! Раз он один такой был! — Крамниц опять повысил голос.
— Не могу! — девушка, похоже, готова была расплакаться. — Не могу! Давно же было!
— Пьесу какую давали в тот день, когда ты в театре была после пассажа? — вклинился я.
— Смешную… комедию, — Эльза шмыгнула носом.
— Himmelherrgott! [2] — от избытка чувств Крамниц воскликнул по-немецки. — Какую комедию?! Как называется?!
С совсем уж нечленораздельным мычанием девушка замотала головой. Ну вот, только этого нам не хватало… Крамниц плеснул ей ещё воды и чуть ли не силой заставил выпить.
— О чём была пьеса, помнишь? — я попытался зайти с другой стороны.
— Да… — отозвалась она не сразу, уж не знаю, вспоминала или успокаивалась. — Там граф пытался помешать женитьбе своего управляющего, чтобы овладеть его невестой…
Ага, «Женитьба Фигаро», стало быть. Мы с Крамницем переглянулись, видно было, что он тоже сообразил. Что ж, пусть ненамного, но уже легче — надо выяснить, по каким дням в октябре месяце давали комедию, а главное, давали ли её тринадцатого числа.
— Я вспомнила! — ожила Эльза. — Вспомнила! В тот день в театре их высочества царевич Владимир и царевна Ирина были! Их приветствовали перед началом представления!
Ну вот, уже лучше. Уж это мы выясним точно.
— Моли Бога, чтобы это тринадцатое октября было, — угрожающе прорычал Крамниц.
— Но почему? — Эльза снова зашмыгала. — Почему это так важно? Я не понимаю…
— Вижу, что не понимаешь, — Крамниц усмехнулся. — Понимала бы — давно уже вспомнила и признала, что это баронесса тебя посылала.
— Но… — Эльза растерянно захлопала глазами, — но она же доктору заплатила… он матушку мою вылечил…
— Заплатила, значит, на суде ей оно зачтётся, — отмахнулся Крамниц. — А ты, надо полагать, признаёшь, что выдавала себя за баронессу по её наущению?!
