Фашики послушно попадали и сцепили руки на затылке.
— Эй! Землячки! — я сложил руки рупором и прокричал в темноту, откуда стихли выстрелы. — Свои! Не стреляй! Немчура сдается!
На всякий пожарный я не выходил из кустов. Свои тоже пристрелить сгоряча могут.
— Кто говорит? — раздался окрик, голос показался мне до боли знакомым.
— Капитан Волков!
— Александр Николаевич! Ты ли это?
— Он самый, с кем имею честь?
— Капитан Слободский!
— Федор Ильич! Прикажи своим архаровцам не стрелять. Я выхожу. Фрицы здесь в траншее. Сдались, паскуды!
— Не стрелять! — гаркнул командир партизанского отряда, и из темноты в нашу сторону потянулась цепочка бойцов.
— Ну здравствуй, дорогой! — Слободский хотел пожать руку, но махнув, крепко обнял и похлопал меня по спине. — Ты всегда появляешься неожиданно, но так вовремя.
— Работа такая, — улыбнулся я, пожимая руки еще и бородатым мордам, что вылезли за командиром из леса.
Только одному не пожал. Хорек-особист таращился на меня, как на приведение. Видно, что натерпелось Хайдарову задать пару колких вопросов, но придраться не к чему. Вот трупы фашистов. Вот пленные рылом в песок. Все чин по чину…
— Что за войнушку вы тут затеяли? — спросил я командира, отведя его в сторонку.
— Приказ из Центра получили взять полевой лагерь. Сам не знаю, что в нем ценного, — пожал тот плечами. — Местность стратегически пустая, ни складов, ни огневых рубежей. Шут его знает, что за птиц мы накрыли. Спасибо за помощь, Саша. А это кто с тобой? — кивнул он на Генриха.
Я в двух словах объяснил ситуацию Слободскому, но проныра особист тоже уши рядом грел.
Слободский и Хайдаров потеряли ко мне интерес в тот же момент, когда поняли, что за старика я приволок с собой. Командир махнул рукой ребятам, мол, действуйте, как запланировано, и они с особистом оттеснили Бабу Ягу к ближайшей палатке, и полог за ними закрылся. А я от нечего делать, пошел бродить по разоренному лагерю. Партизаны деловито занимались кто чем. Довольно слаженно, будто имели на этот счет четкие указания. Тела убитых фрицев стаскивали к квадратным ямам археологического раскопа, лучи фонарей выхватывали из мрака стройные ряды квадратных палаток, тенты, красные флаги с черными свастиками.
— Вот тебе, погань фашистская! — бородатый партизан в телогрейке сорвал ближайший свастон и принялся яростно его топтать.
«Что они тут искали, интересно?» — подумал я, направляясь к самому большому тенту. В свете фонарей было видно, что там топчется довольно много народу.
— Я нашел! — закричал кто-то. — Вот же он, вот!
Под тентом был склад или что-то вроде. Возвышались полки деревянных стеллажей, заставленные бутылями, коробочками и коробами для бумаг. Рядом лежали длинные ящики вроде оружейных. Предмет, вокруг которого поднялась шумиха, тоже выглядел как ящик. Или как гроб, разве что побольше. Метра три в длину, полтора в ширину и метр в высоту. Распанкован всякими знаками он тоже был по самое не могу. Крышка закрыта на внушительный замок, четыре бумажных пломбы с символами «Аненербе». Надписи «Не вскрывать!» со всех сторон, череп с костями, свастики, еще какие-то буквы — не успел прочитать. В руках одного из партизан появился фомка, которой он и принялся вскрывать один из длинных ящиков. Не тот, который явно был главным на этом складе, а типа оружейного. С треском крышка поддалась.
— Что это еще тут такое? — парень посветил вниз фонарем и задумчиво почесал в затылке. В длинном ящике рядком были выложены черепа не то волков, не то больших собак.
— Не двигаться! — раздался из темноты окрик. Авторитетным таким голосом. Не терпящим возражений. Хм, интересно. Кто это у них тут командует? Вроде и Слободский, и Хайдаров сейчас заняты.
Из тени выступила весьма колоритная троица. В центре — невысокий худощавый типчик в круглых очках, защитной форме со знаками различия майора госбезопасности. Нарукавная нашивка только у этого НКВД-шника была странная. Не то змея к конвульсиях вокруг шестиугольника, не то неровная модель атома, в темноте было не разобрать. Что за хрень? Впервые вижу вообще такую эмблему! Двое других — здоровые такие амбалы. Тоже в НКВД-шной форме. На фоне мелкого они смотрелись еще огромнее — мордовороты с бычьими шеями.
— Приказ был не вскрывать ящики! — глаза очкастого сверлили проштрафившегося партизана. Тот был на голову выше майора, но под его взглядом скукожился до размеров нашкодившего ребенка. Даже фомку за спину спрятал.
— Так это… Я думал, что только тот ящик… Думал, что тут патроны или консервы… — залепетал он, оглядываясь в поисках поддержки. Но остальных тоже как будто придавило тяжелым взглядом субтильного очкарика. Опа, а судя по движению в темноте, НКВД-шники пришли не втроем, кто-то там еще копошится с той стороны.
— Ты понимаешь, солдат, что только что нарушил четкий приказ? — отчеканил очкарик. — Во время совершенно секретной операции?
Парень, щеки которого только что горели от стыда, резко побледнел. Даже губы побелели. И затряслись. Фомка выпала из ослабевших пальцев и стукнулась с громким лязгом об камень.
— Товарищ майор, я ничего не видел… — залепетал он.
— Построиться всем! — рявкнул майор.
В этот момент мою руку сжала чья-то ладонь и потащила назад. Еще не обернувшись, я понял, что это Наташа. Не знаю уж, как. Чутье. Теплая волна нежности, прокатившаяся по телу от макушки до пяток. Я послушно шагнул назад, в проход между двумя брезентовыми стенами квадратных палаток. Развернулся и сжал Наташку в объятиях. Зарылся носом в ее волосы.
— Наташка… — прошептал я. — Живая!
— Ты что делаешь, дурак! — возмущенным шепотом проговорила она. Но не оттолкнула меня, а наоборот, обняла крепче. — Тебе нельзя им на глаза попадаться, прицепятся же!
— А кто они и откуда взялись? — спросил я, чуть отстранившись и заглянув Наташе в лицо. Похудела, щеки ввалились. На скуле — свежая царапина с засохшей каплей крови. Пятна гари на воротнике. Сердце забилось сильнее. Как же я был рад ее видеть! Даже не хотелось в этот момент думать, что за хмыри с краповыми петлицами принялись тут распоряжаться.
— Неделю назад приехали, — прошептала Наташа. — С заданием провести операцию в Заовражино и захватить лагерь. Командир приказал никаких вопросов не задавать и подчиняться беспрекословно.
— А что за эмблемы у них? — спросил я. — Не видел таких раньше…
— Я тоже не видела, — Наташа отстранилась и потащила меня дальше, за палатки. — Отойдем, а то услышат еще.
На складе тем временем очкарик по очереди задавал вопросы тем, кто оказался в зоне его видимости и сейчас стоял в строю. Партизаны отвечали односложно, голоса у некоторых явно подрагивали, когда те пытались убедить НКВД-шника, что даже одним глазом не успели увидеть содержимое этого дурацкого вскрытого ящика. А вокруг деловито топали сапогами рослые ребята в защитной форме и синих фуражках.
— Командир сказал, что сегодня они уедут после операции, — с облегчением сказала Наташа. — У них там два грузовика. Заберут все и уедут.
— Да и пес с ними, — я махнул рукой и снова обнял Наташу. Нашел ее губы своими. И на несколько мгновений мир вокруг буквально перестал существовать. Реальными были только мы двое.
— Ужасно нервно было, — сказала Наташа, когда отдышалась. — Мы по лагерю на цыпочках ходили. Все, даже командир. Вопросов не задавали, но что-то все равно просочилось. Фрицы под Заовражино нашли какое-то особенное захоронение или что-то в таком духе. И им ни в коем случае нельзя было позволить вывезти находки из СССР. Нам так сразу и сказали, что штурм будет до победы, не считаясь с потерями.
— Из-за каких-то коробок с черепами? — хмыкнул я.
— Тссс! — Наташа прижала палец к моим губам. — Не знаю, что там, и знать не хочу. Лишь бы они побыстрее уехали. У нас и так тут дела непростые, третий раз пришлось дислокацию менять. Смирнов и Поленов погибли… Мы собирались мост подорвать, а тут эта операция… — Наташа шмыгнула носом. — На самом деле, нам очень повезло, что вы шуму наделали. Взрывы и выстрелы твоих рук дело?
