Цербер скакал вокруг и вопросительно тявкал: где хозяин? Почему его нет? На разбираться с собакой не было времени, как и надевать крыло. Они стали работать как поршни в двигателе — движение вверх — выстрел — вниз — перезарядка — снова вверх — и снова выстрел… Конечно, мазали безбожно — попробуй угодить издалека в маневренную и скоростную цель. Но летящие по вертолетам снаряды безоткаток заставляли их пилотов нервничать и уходить от БиоМеда в сторону, где часть из них попала под ракеты уцелевших ЗРК и очереди крупнокалиберных пулеметов. Как говорится, выжили далеко не все…
Когда сил у волхвов больше не осталось, они заняли круговую оборону на бетоне с базуками наизготовку и стали ждать атаки вертолетов. Это их последний и решительный бой.
Но не случилось…
— Уходят, — пробормотал глазастый Василий и опустил пушку. — Не только штурмовые. Десантные тоже. Не нашли где сесть? Да пусть бы рядом с нами! Я бы встретил.
Часть вертолетов успела высадить пехоту. Вокруг БиоМеда по холмам и невысоким пригоркам гремела стрельба. Винтовочные бум-бум доносились гораздо чаще, чем треск десантных пистолетов-пулеметов. И в этом винтовочном лае, казалось, звучало злое торжество: «Хотели битвы, гансы? Вы ее получили. Но не на ваших условиях!»
Скоро пальба унялась, лишь кое-где бахали одиночные выстрелы. Повстанцы потянулись к БиоМеду. Сербы, хорваты — все вперемешку. Некоторые гнали перед собой небольшие группки пленных, подбадривая их толчками прикладов. Немцы понуро брели к развалинам.
— Смотрите! — вдруг закричал кто-то из повстанцев. — Несвицкий и его волхвы! Это они сбили вертолеты.
Николай не узнал кричавшего, но вот голоса Оршича и Ковачича, оравших с характерным хорватским акцентом, ни с чем не спутаешь.
— Качать их! — вопили полицейские.
Спустя несколько секунд Несвицкий оказался в воздухе — без всякого волхования и крыла. Рядом взлетали Василий, Душан и Борис. Носился кругами Ваня Гудурич и непрерывно щелкал затвором трофейной зеркалки, предвкушая эпохальный репортаж…
— Ура! Победили смо! — надрывались гвардейцы Младеновича.
Улучив момент, Николай зафиксировал себя в верхней точке броска, затем аккуратно встал на ноги за пределами круга чествовавших.
— Другове! Сейчас вы сделаете то, что не вышло у немецких вертолетчиков — растрясете нас!
Повстанцы рассмеялись и отпустили их с миром. Душан тут же нацепил поводок на Цербера.
— Поищу тело Олега, — сказал хмуро. — Мы тут празднуем, а он…
Радость померкла и пришло осознание: сегодня от огня вертолетов и десанта погибли десятки, не исключено — сотни повстанцев. А еще Несвицкий увидел направленный на него взгляд Младеновича. Генерала тоже поздравляли с победой, но он не удостоился и десятой части восторга, который обрушился на четверку волхвов. Еще недавно бывшую пятеркой…
Нехорошим был этот взгляд, хмурым…
Малкович вернулся через час — с мешком на спине из парашютного шелка, пропитавшегося красным. Сгрузил ношу на бетон и позвал товарищей.
— Вот — указал на мешок. — Там никого не опознать — сплошное месиво из тел. Корпус вертолета разломился, и людей буквально растерзало. Но возле этих частей тела Цербер страшно выл. Я собрал все, что осталось от Олега. Давайте похороним и помянем.
Пес лежал около кровавого мешка с закрытыми глазами. Только поднимающиеся и опускающиеся бока от дыхания выдавали, что он жив.
— Подготовьте могилу, — согласился Несвицкий. — Я уже чуть отдохнул и пойду к Симаничу. Нужно помочь с ранеными. Потом меня найдете.
Госпиталь с двумя десятками коек был переполнен. Раненых складывали прямо на коридоре. Суетились больничары из городской больницы, им помогали волонтеры. Среди них Николай разглядел и Ольгу. Она посмотрела на него и отвернулась. Наверное, уже знает о муже. Необходимость в объяснении отпала. Во всем виновата сама Ольга — она затеяла игрища с соблазнением свояка, вследствие чего Милош и сошел с нарезки. В Варягию Несвицкий ее не повезет — пусть живет как хочет. Свой долг перед родственниками жены он исполнил…
Бундесвер в бою потерял погибшими свыше четырехсот человек, а один вертолет, вдобавок, от полученных повреждений рухнул на подходе к авиабазе. Редкий случай, но немецкие СМИ не стали занижать потерь, подчеркивая, правда, что среди повстанцев они «на порядок выше». Иностранные телевещательные каналы и информационные агентства распространили фотоснимки Гудурича, всего за пару месяцев выросшего из безвестного репортера провинциальной газеты в мировую звезду журналистики. Немцы, хоть и не полностью, фотографии перепечатали. Картины с разорванными телами в обломках вертолетов вместо того, чтоб обернуться поводом сплотиться вокруг кайзера и объявить священную войну унтерменшам, привели к противоположному результату. Оппозиция вывела на улицы Германии сотни тысяч митингующих, требующих смены правительства и прекращения боевых действий. Ораторы задавали, по существу, один единственный вопрос: если у руля государства стоят бездари, допустившие массовую гибель немецких солдат и офицеров, то зачем им оставаться на посту?
К лету полыхнуло и в других присоединенных к Рейху территориях. Пример Високи Планины показал чехам и полякам: немцев можно и нужно бить. Когда сгорела дотла резиденция варшавского гауляйтера вместе с ним самим, а повстанческая Вольна Польска, по примеру Сербии, начала создавать свободные от оккупации партизанские зоны, стало ясно, что у Рейха серьезные проблемы. Вот тогда Младенович и позвал к себе Несвицкого.
— Из Москвы пришел приказ, — объявил волхву. — Ты возвращаешься домой.
— Почему? — удивился Николай.
— В твоем пребывании в Сербии больше нет необходимости. Эпидемия закончилась, как и военные действия. Германия объявила о выводе своих войск из Сербии.
— А другие волхвы?
— Они пока останутся.
— Тогда почему уезжаю я?
— Потому, что ты гражданский, а они офицеры, состоящие на действительной военной службе.
Довод был, мягко говоря, так себе, но с командующим не поспоришь.
— Когда мне отправляться? — поинтересовался Николай.
— Завтра утром. Машина довезет тебя до греческой границы, там встретят сотрудники варяжского посольства. Помогут привести себя в порядок, а то в таком виде ты напугаешь греков, — генерал хмыкнул. — Еще решат, что прибыл делать революцию у них. Деньги на одежду выдадут в финчасти.
— Понял, — Николай кивнул.
— И не обижайся на меня, — вдруг сказал Младенович. — Заверяю, что решение принял не я.
Николай взглянул на генерала. Не владея даром чувствовать неправду, он прекрасно понял, что Младенович солгал. Или же о чем-то умолчал. Картина ясная: Несвицкий слишком популярен среди сербов. Когда страна получит независимость, он может помешать Младеновичу ее возглавить. Князь станет президентом… Оно-то нахрен нужно, но генерал, как видно, опасается, поэтому похлопотал, чтобы убрали конкурента. Николай воевал, рискуя жизнью, терял друзей, корпел над плазмой для больных, а в благодарность за все это — пинок под зад и до свидания. Политика — туды ее в качель…
— Прощайте, господине президент, — сказал Несвицкий и, повернувшись, вышел.
В столовой он попросил у поваров бутылку ракии, еще — каких-нибудь заедок. Собрали тут же. С пакетом Николай поднялся на поверхность и выбрался за расположение лагеря повстанцев. Сел под кустом и расстелил салфетку, в которую в столовой завернули угощение. Разложил закуску, плеснул в стакан прозрачной жидкости из бутылки.
— Вот так, — сказал, подняв его. — Скрипач не нужен. Мавр сделал свое дело и может убираться восвояси. Оно-то хорошо — семью увижу, наконец, но до чего же на душе погано. Спасибо даже не сказали.
Он выпил ракию и закусил кусочком колбасы. Повторил. Достал из пачки сигарету и закурил, пуская дым к повисшим над головой ветвям…
Деян вошел кладовку госпиталя, где Милица считала упаковки антибиотиков.
— Там, это… — произнес смущенно. — Князь Несвицкий. За лагерем…
